— Держи ее, — сказал Эрик и, взяв в одну руку серебряный крест, а во вторую — Библию, начал изгонять духа. — Exorcizo te, immundissimespiritus, omnisincursioadversarii, omnephantasma, omnislegio, innomine Domininostri Jesu Christieradicare, eteffugareabhocplasmate Dei. Ipse tibiimperat, qui te de superniscaelorum in inferiora terrae demergipraecepit!.. — начал он читать молитву.
— Гра-а-а-а! — демон рычит и желает вырваться, но его движения скованы, и он лишь машет головой, пытаясь достать меня зубами.
Ничего у него не выйдет.
— Ipsetibiimperat, quimari, ventis, ettempestatibusimpersvit, — молитва экзорциста продолжается, а бес кричит, но ничего не может сделать.
Ритуал продолжается, а бес слабеет и начинает покидать тело несчастной жертвы.
— Ха-а-а-а... — выдохнула уже Эмма.
Эрик дал мне сигнал, и я отпустил ее.
Девушка лежала на полу и медленно приходила в себя.
— Ха-а-а-а... — заплакала она, когда к ней начала возвращаться память. — Мама...
Сейчас она вспоминает все, что делала за это время, и память обрушивается на нее непрерывным дождем. Эмма ревет, плачет, льет горькие слезы, но ничего уже не может поделать.
— Вот и все, — спокойно сказал Эрик. — Как хорошо, что не пришлось воспользоваться той штукой. Теперь ее можно спокойно вернуть и платить ничего не нужно, — произнес он с веселой улыбкой.
Сноходец посмотрел на что-то в своей сумке, что он так и не доставал. Видать, 'купил' у знакомой, и теперь рад, что я сумел найти разгадку этой тайны.
— Кхы-ы-ы-ы... мама... — подала голос Эмма.
— Чего ты там воешь, ничтожество? — Эйбон смерил ее взглядом, полным отвращения. — Ты заслуживаешь свою хреновую жизнь и все что с тобой случилось. Ты тварь, которая ради своего мелочного эгоизма мучала собственную мать, что любила тебя. Скажи, ты оправдывала это местью, за то, что она заставляла тебя в школу ходить или не давала мультики смотреть? Небось, как получила свою свободу, целыми днями бездельничала и наслаждалась уединением. В зеркало-то смотреть не стыдно?
— Хы-ы-ы-ы-ы... — тихо ревела девушка, уткнувшись лицом в пол.
Под ней уже образовалась лужа слез.
— Что? Не нравится, когда тебе говорят такое в лицо? — продолжал он. — Тебе стоит послушать и осознать, кто ты.
— Эрик, — подал уже я голос. Она, конечно, виновата, но мы план уже выполнили, а потому...
— Ненавижу таких людей как ты. Только подумаешь, что уже знаешь, как низко может пасть человек, так кто-нибудь обязательно пробьет дно... Собственную мать, годами пытать, и ради чего?
— Эрик, хватит....
— На жалость давишь? Ты моральный урод, который пытал ту, что любила тебя. А теперь ноешь и хочешь, чтобы тебя пожалели.
— Прекращай уже.
— Ха-ха-ха-ха-ха! Все вы одинаковые, — он склонился над ней и улыбнулся. — Вот бы вы все сдохли и просто...
— Хватит, я сказал! — повысил я голос.
Хватаю напарника за руку и дергаю на себя.
— Прекрати уже.
— И почему я должен? — гневно прищурился он. — Такие, как она заслуживают, чтобы их забили камнями, и оставили подыхать в какой-то канаве. Ты думаешь, мы исполнили свою миссию? ХА! Да как только мы уйдем, все тут же вернется, как было. Она продолжит травить мать, она продолжить жить этой жизнью, а затем появится еще один 'святой дух', что опять избавит ее от проблем.
— Она может измениться...
— Люди не меняются!
— ЛЮДИ МОГУТ ИЗМЕНИТЬСЯ! — зарычал я. — Люди могут стать лучше и исправить свои ошибки! И ставя на ком-то крест, ты никому нихрена не помогаешь!
— Измениться — могут! — уже взбесился он. — О, видел я это! — он оттолкнул меня и посмотрел в глаза. — Стоит чему-то случиться, слегка сколупнуть налет цивилизации, и меняются, прям стаями. Только лучше почему-то не становится ни один. Мужчины, женщины, старики, дети — все одинаковое зверье!
Он говорил это и в его глазах я будто увидел... боль... ужасную боль, которую он сам испытал.
Но я не стал отступать и продолжил смотреть в его глаза.
— Ты еще скажи, что мы все мразями прямо рождаемся, — прошипел я. — Чтобы ты не пережил, это не дает тебе право поливать окружающих дерьмом!
Мы оба замолчали и сверлили друг друга взглядом.
Мы оба верили во что-то свое и не собирались отступать, и от того ненависть друг к другу все росла и росла.
Вскоре Эрик отошел от меня.
Он повернулся к тумбочке, взяв листок, и написал на нем что-то, а после ножом пригвоздил листик к стене.
— Это телефон волонтёрской службы, — сказал он, нависнув над Эммой. — Там помогают тем, кто сталкивался с феями и пострадал от них. Если позвонишь туда и опишешь свою проблему, то они могут помочь. Не решить проблему за тебя, а лишь дать тебе шанс исправить все самой. Могут приглядеть за твоей мамой, пока ты будешь искать работу.
Он фыркнул и пошел к выходу.
— Можешь попытаться исправить свою жизнь, или продолжать гнить тут вместе с матерью, мечтая, что кто-то придет и решит все за тебя, — сказал он напоследок. — Идем, Ник.
Эрик ушел, а я ненадолго задержался.
Я хотел что-то сказать Эмме, но просто не нашел слов.
Я ушел, оставив плачущую и страдающую девушку за спиной, лишь только надеясь, что она может измениться и стать лучше.
Люди меняются. Люди могут стать лучше.
Ведь... если это не так, то... я тоже...
Глава 36. Решение.
Ночь опустилась на Найзельберг и холодный воздух окутал город своим нежным прикосновением. Звезды зажглись на небосводе, но из-за фонарей и практически не спящего города их почти не было видно.
Тед прикрыл окно и поежился слегка, от ночной прохлады.
Взяв горячую чашку кофе, он улыбнулся, небольшому чувству спокойствия и комфорта, которое он испытывал сейчас. Кофе Надесико великолепно, и он рад, что та перед уходом на выходной сделала ему, сей живительный напиток. Теперь придется пару дней перетерпеть.
Да, Косидена тоже секретарь не хуже сестры, но кофе совсем не умеет готовить.
Ничего. Это приемлемая цена за такого прекрасного работника.
На столе еще оставалось несколько папок с документами, но их проверка не требовала немедленного решения, потому он мог слегка расслабиться и придаться легкой меланхолии. Ну и можно их вообще на завтра перенести, койка тут в кабинете есть, потому можно спокойно выспаться.
— 'Хотя выспаться — это не для меня', — усмехнулся он.
При такой работе даже в выходные поспать толком нельзя, а выходных у Брукса почти не было.
Его семья осталась жить в Нью-Йорке, а дома его никто не ждет, даже кота нет, смысла особо там проводить время не было. Вот он и предпочитал отдавать всего себя работе, а не праздности.
Плюс, таким образом, он хороший пример своим людям подает.
Хотя скорее он пугает их тем, к чему может привести переизбыток работы и ужасает еще сильнее, но об этом он старался не думать.
И стоило ему только пригубить горячий напиток, как по закону подлости дверь в его кабинет открылась, и в нее тихо вошел Эрик.
Слишком тихо. Обычно он не утруждал себя тактичностью и спокойно вламывался, как к себе домой.
Только вернувшийся с задания, он пришел отчитаться о выполнении работы.
Выглядел он не важно.
Мрачный, явно раздраженный, но уже успевший остыть Эрик и в нем осталась лишь молчаливая злоба.
Он сел на диван и откинувшись на спинку, запрокинув голову, просто смотрел в потолок, ничего не говоря.
Так продолжалось несколько секунд, а Брукс спокойно ждал его слов.
— Я не могу с ним работать, — нарушил Эрик тишину. — Он — наивный идиот, который верит в глупости.
Брукс посмотрел в памяти Эрика, что именно произошло.
Он знает правила и читает чужие мысли осторожно и лишь с разрешения, и это сейчас оно было. Гораздо проще дать считать отчет из памяти, чем пересказывать его. Не хоти Эйбон этого, сумел бы мысли скрыть, он это умеет.
Посмотрев на все, что произошло недавно, Тед лишь покачал головой.
Темы для обоих больные и тут они столкнулись друг с другом.
Рано или поздно такое бы случилось.
— Его глупость может подставить нас обоих, — продолжал Эрик. — Я...
— Знакомые речи, — произнес Брукс, отпивая капучино и наслаждаясь его вкусом. — То, что он сказал...
Эйбон молчит.
— Где-то я их уже слышал... — продолжил он. — Кажется, кто-то их однажды говорил... Хм-м-м, не помню, кто бы это мог быть.
— Тц, это ничего...
— Тебе не обязательно с ним дружить, — решил капитан не продолжать эту тему, а то портить себе настроение ссорой он не хочет. — У тебя есть задание, и ты обязан его выполнить.
— Пф...
— Приятной ночи. Отчет жду завтра.
Эрик ушел, а Брукс вернулся к своему кофе, радуясь, что удалось избежать конфликта для себя. Ну и радуясь еще одной мелочи.
— Быть может, хоть кто-то сумеет достать тебя из той раковины, куда ты сам забрался, — с улыбкой произнес капитан Неспящих. — Ты можешь говорить о нем что угодно, но пока он рядом с тобой дольше, чем кто-либо мог тебя терпеть.
Он вновь пригубил напиток и грустно вздохнул:
— Если тебе так хочется притворяться парнем, могла бы не вести себя так по-женски...
* * *
— Хнык-хнык... — всхлипнула она.
Слез в глазах уже почти не осталось, а боль и горе сменились тягучей мукой внутри.
Воспоминания возвращались к ней, все, что было сдержано за эти годы, вернулось и сейчас разрывало ей сердце. Осознание того, что она творила, мысль о том, что во всем виновата она, разбивали ей душу.
Хотелось все забыть, закутаться в одеяло и поверить, что все вокруг было лишь сном.
Что папа скоро придет с работы и вновь громко рассмеется, а затем сядет с ней смотреть мультики. Что мама вот-вот позовет ее кушать, и угостит чем-то вкусненьким.
Что все произошедшее было лишь страшным сном. Что нужно лишь открыть глаза и мрачная комната с потухшими свечами сменится солнечным утром. Завтра ей опять придется идти в школу, но зато дома всегда ждет мама, а вечером приходит папа.
Но... открывая глаза, она вновь видела темноту и пустоту...
Тихо спала мама на кровати, что уже четыре года ничего не говорила и лишь стонет иногда.
Все тот же отвратительный запах, который не дает нормально спать и мучает ее саму.
Папа больше не придет.
Мама больше ничего не скажет.
Все как всегда...
— 'И это меня устраивало...'
Мысль о том, что она позволила собственному эгоизму, собственной глупости управлять собой, просто убивала.
Как же она могла так поступить? Почему она такое творила?
— 'Я ужасный человек'....
Она признавала это.
Как бы она не молилась, как бы не убеждала себя и не врала самой себе, но она ужасный человек. Теперь уже это невозможно отрицать и она просто не сможет забыть. Как бы ни хотела.
— 'Что... мне... делать?' — спрашивала она себя вновь и вновь.
Там за окном... улица... люди... много людей...
Мысль о том, что ей придется когда-либо общаться с людьми, ужасала ее. Она не хотела выходить из дома, не хотела покидать своей комнаты и отдаляться от родителей. Ее пугало все это. Она не понимала всего этого. И ей было страшно.
Ужасно страшно.
Мир такой большой, такой холодный и жестокий...
И она одна в нем...
Эмма задрожала, ее зубы начали отбивать ритм, а сама девушка вновь заплакала.
Он был прав, говоря все это.
Его слова резали ее сердце, рвали и били больнее, чем те хулиганы в школе.
Но он был прав...
Она ужасна...
И ничего с этим не поделать...
На улице уже стало светло.
Наступило утро и слабые лучики солнца пробивались через закрытые занавески, а легкий ветерок шаловливо залетел в комнату и слегка потрепал ее волосы, будто чья-то ласковая рука погладила ее по голове.
— Дин-Дон! — прозвучало в квартире.
Это звонок в дверь прозвенел и заставил Эмму задрожать.
Опять люди.
Опять чужие.
Они снова здесь.
Снова будут кричать.
Она боялась услышать крики с той стороны и громкие стуки в дверь, как делает дядя Семен, но ничего больше не происходило.
— Дин-Дон! — повторился звонок.
Девушка продолжала сидеть и бояться, но понимала, что открыть нужно. Может там что-то важное...
Все же заставив себя подняться, она на слегка затекших ногах дошла до двери и, забыв про дверной глазок, открыла дверь.
— Здравствуй, дитя мое, — прозвучал глубокий голос.
На пороге перед ней стоял упитанный мужчина с короткой каштановой бородой и длинными волосами. Мужчина был облачен в одеяние священник и в руках держал потрепанную библию. Простой крест висел на его шее, а сам он смотрел на нее добрым и теплым взглядом.
— З-з-здравствуйте... — едва слышно произнесла девушка. Горло болело после целой ночи рева.
— Я святой отец Уолш из Церкви Очищения, что находится в Северо-западном районе, — начал говорить священник спокойным и приятным тоном. — До меня дошли слухи, что зло обитает здесь и мучает тебя, я пришел помочь.
— Вы... имеете в виду... беса... — поняла она. — У меня... уже были... из службы...
— А, они... — с улыбкой кивнул святой отец. — Они творят богоугодное дело... Но я смотрю ты все еще нуждаешься в помощи, дитя мое. Быть может, я могу помочь тебе.
— Помочь?
— Наша церковь оказывает помощь всем, кто пострадал от зла, — серьезным, но спокойным тоном произнес он. — Если ты пожелаешь, то мы можем решить твои проблемы.
— Решить их... — прошептала Эмма, не веря своим словам.
Она сейчас была в ужасном состоянии, человек перед ней говорил так убедительно, что сложно было...
— Можешь попытаться исправить свою жизнь, или продолжать гнить тут вместе с матерью, мечтая, что кто-то придет и решит все за тебя...
Слова этого человека вновь прозвучали в ее голове. Его жестокие, болезненные слова ранили ее, все еще звучали внутри...
— Люди могут стать лучше и исправить свои ошибки! И ставя на ком-то крест ты никому нихрена не помогаешь!
Он не закрывал глаза на то, что она сделала, но все равно считал, что для нее есть надежда. Он явно хотел помочь, но ничего не мог для нее сделать. Первые люди за столько лет с кем она так много говорила и...
— Спасибо вам... — произнесла Эмма, сама не веря, что говорит. — Но... я бы... хотела... сама решить свои проблемы...
— Ты уверена, дитя мое? — спросил отец Уолш.
— Да, — постаралась как можно тверже ответить она.
— Тогда я благословляю тебя на пути этом, — кивнул священник. — Иди с миром, дитя мое. Но если что, двери нашей церкви всегда открыты.
— Благодарю вас, святой отец.
Священник улыбнулся ей, а затем ушел, а она, закрыв дверь, еще несколько минут корила себя за то, что так легко все решила.
Некоторое время она просто стояла в коридоре, а затем... на дрожащих от страха ногах подошла к стене, где находился нужный ей номер телефона...
* * *
Как только он отошел от ее двери, добрая улыбка тут же слетела с его лица, сменившись гримасой искреннего раздражения. Он с силой сжал осточертевшую библию и сплюнул:
