- Но за это мы их и любим, — улыбнулся лавочник.
- Есть такое, — кивнул эльф.
- Это я понял, а что с эльфийками? Они же вечно плоски и вечно молоды, — подхватил настроение Редрик.
- Кто тебе сказал такую глупость? — поморщился эльф. Редрик только и смог, что повести плечами. — У них все на месте, просто растет медленно и завязано на количестве беременностей.
- Простите, я не знал, — опять посмурнел Ред.
- Да откуда тебе знать, — незлобно повинил парня полковник. — Но со вторым ты угадал.
Эльф окунулся с головой, зачесал назад седые волосы, и снова облокотившись о скалу, продолжил:
- Смертные и бессмертные, на самом деле, отличаются лишь одним — отпущенным сроком.
- В смысле? — переспросил парень.
- Смотри, вот если я спрошу у центуриона Лонгтона, где он видит себя через сто лет, как думаешь, что он ответит?
- Передайте ему поздравление с повышением, — сказал Ред, выигрывая время на обдумывание ответа. За него ответил Лоуренс:
- В паре метров под землей, если повезет.
Редрик посмотрел на отца. Тот медленно шевеля пальцем, пускал круги по воде, наблюдая, как они расходятся. Действительно, и что тут думать.
- Определенно, — кивнул полковник. — А если спросить эльфа? Через сто лет? Двести? Тысячу? Что он ответит?
- Не знаю, — просто сказал парень. Эльф поднял бровь. — Он скажет: 'Не знаю', — уточнил Ред, неожиданно осознав комичность простоты ответа.
- А знаешь, что значит быть взрослым? — спросил эльф.
Редрик задумался. Отец четко дал понять, что детство кончилось. Приходит ли после этого взросление, есть ли что-то между? Парень промотал в голове ключевые моменты своей короткой жизни. Сегодняшний день. С минуту поразмыслив, Ред неуверенно заговорил:
- Я не уверен. Возможно, человек становится взрослым — когда начинает понимать, что придется столкнуться с последствиями своих действий. Что эти последствия могут быть крайне неприятны, но из них придется вынести уроки. Что боль бывает полезна. Что лишь жертвуя — обретаешь. Что довольствуясь малым, стоит стремиться к большему. Человек становится взрослым... — Редрик помедлил. — Человек становится взрослым тогда, когда обретает цель, в достижении которой находит себя, а найдя себя... Возможно, возможно, это будет цель, достигнув которую — человек обретает счастье.
- Хорошо сказал, сынок, хорошо, — покивал головой лавочник.
- Достигнув цель, ты не обретешь счастье, Редрик, — грустно промолвил эльф. — Лишь сам путь к ней может принести тебе это счастье. Лишь когда цель — на грани невозможного, даже невыполнима — так она высоко, лишь в ее достижении человек обретает счастье.
- Что же происходит в конце пути? — серьезно спросил Ред.
- Ничего. По пути ты обретаешь силу духа, упорство, а главное волю. Они поддерживают тебя, выводят на пик, доводят до эйфории, до катарсиса. Ты обретаешь понимание мира. Но когда цели не остается, ты понимаешь, что они тебе больше ни к чему. Они исчезают, иссыхают, с ними иссыхает и твое тело, твои стремления, то, кем ты был. Ты становишься... старым.
- А для того, чье время не ограниченно, недостижимых целей — нет, — сделал вывод Ред.
- Правильно. Эльфы боятся. Боятся не то что ставить цели, они боятся развиваться, боятся даже думать о будущем. Настоящее, одно лишь настоящее. Вижу друга — обнимаю, вижу красавицу — целую, красавица не против — трахаю, проголодался — сорвал плод, устал — сплю, — эльф опять начал ронять свинцовые слова, сопровождая их ударами по воде. — Лишь опасность, лишь внешние враги заставляют думать, а если их нет?
- Эпоха Свободной Любви, — ответил лавочник.
- Миллионы озабоченных бессмертных детей, выжимаюших соки друг из друга путем непрерывного сношения, и соки из земли, путем прокорма, новых и новых озабоченных бессмертных детей. Пока не пришел откат. Земля отказалась носить их на своем лоне, ее плоды подошли к концу.
- Пожирающий Хлад? — спросил Ред.
- Раньше... Лысендрин со своими экспериментами по уменьшению рождаемости пытался, но все закончилось проклятьем 'Черного Колокольчика'. Сама природа отравила чресла моих сородичей. Поголовное бесплодие. Фертильна лишь одна на десять тысяч, а мужчина должен сотни лет копить хоть каплю семени в своих высохших шарах.
Он продолжал бить по воде, она взлетала фонтанами. Горечь и вина, такая, каких Ред не видел или видел, но забыл. Парень не знал, что ему делать, что сказать.
- Нет больше эльфов, я пережил своих детей, переживу и свой народ. Но... но может это и к лучшему. Этот мир не для детей, точно не для тех, кто никогда не повзрослеет.
- Но есть же те, кто ушли, есть даже не затронутые проклятьем, — наконец сказал Лоуренс.
- Даже если так, бессмертие — не неуязвимость. И мы научились любить не только сородичей, но и вас, и всех, кто живет в этом мире. Мы растворяемся. Метисы просто похожи на нас и живут они просто долго — не вечно.
- А гоблиноиды? Они же тоже бессмертные, — зачем-то вставил фразу Ред.
- Да плевать мне на них, когда нас не станет, у вас не будет щита от буро-зеленой нечисти, они всех вас сожрут. Если раньше земли империи не поглотит Фронтир. Останутся лишь они и мутанты. Вечная война. Как сейчас — никакой разницы.
- А вы?
- Я? Я повзрослел, когда получил это, — он показал на шрам от укуса дракона. — Постарел, когда получил это, — сотни порезов. — Я видел первые дни этого мира, и молю лишь об одном — не увидеть последние. Поэтому всеми силами оттягиваю их. Как? Не твое дело, Маккройд. Ты, даже в худшем случае, не доживешь.
Энвин Хир осел глубоко в воду, его плечи опустились, он закрыл глаза. Сеть шрамов заменяла древнему эльфу сеть морщин, юное лицо глубокого старика.
Отец и сын переглянулись, поднялись и вышли.
- Полковник... — раздался тихий женский голос.
- Что, девочка?
Эльф вылез из бассейна и сел на камни. Рядом с ним материализовалась Анна де Мур. Сбросив вуаль невидимости, слишком молодая, как для своего звания, так и для своего мужчины, сидела девушка удивительной красоты. Она была обнажена, ее тело покрывала вода и испарина. Все выше точеных ключиц было красным, от жары и от чувств, что переполняли молодую влюбленную.
- Я не понимаю, — ее голос дрожал.
- Чего, девочка?
- Я ничего не понимаю. Кто эти люди?
- Да люди, как люди. Те же, что и раньше, те же, что и были всегда.
- Но я даже не могу дотронуться до воды, в которой вы сидите. Вы заказали четверых гремлинов в нижний зал, вы заказали несколько мешков солей, вы даже попросили меня поднять давление в помещении.
- Просто крепкие ребята, вон парнишке вообще дракон руки сжег, и ничего — те снова на месте. Тебя просто разбаловали. Да и нежная ты, девочки должны быть нежными, — пододвинулся к девушке эльф.
- Не заговаривайте меня, полковник. Почему вы обсуждаете с ними такое? Кто они?
- Просто мужской разговор, мы постоянно говорим про баб. Если бы я не участвовал в обсуждении, ребята бы что-то заподозрили. Возможно, даже раскрыли бы тебя, — шутливо поднял палец эльф. — У тебя осталась школьная форма? Прости, что обговаривал тебя, но неужели я где-то солгал?
- Нет. Полковник! Я... При чем тут мужские разговоры? Почему вы никогда так не говорите со мной? Почему вы так откровенны с этими чужаками? Два странных великана. Почему у мальчика пятнадцати лет мускулатура горного гиганта, не говоря уже про отца? Я не понимаю. Почему они одинаковые, вплоть до родинок? Это не нормально.
Эльф приблизился вплотную, он положил голову девушке на плечо. Поцеловал шею. Слизнул капельку влаги.
- Эта вода такая соленая. Напоминает твой вкус...
- Полковник, вы дурак!
Анна попыталась отстраниться, но эльф удержал ее. Он склонил голову на плечо девушки.
- Да, с тобой я — дурак. Просто дурак 'здесь и сейчас'. Я обожаю наше 'здесь и сейчас'. Я обожаю всю тебя, люблю всем, что еще способно на это, в этом теле. Когда мы встретились, я полюбил тот миг, когда ты полюбила меня не задумываясь. Не думая о том, кем я был, не зная меня. Это было так приятно. И шло время, а твое отношение не менялось. У меня абсолютная память, девочка. Я вообще не различаю, где явь, а где воспоминания. Проживаю всю свою жизнь разом, каждый миг. Но я почувствовал, как рядом с тобой шло время. День сменял ночь. Свет, тьма, свет, тьма, свет-свет-свет... Ты — свет. Ты — маяк. Когда ты рядом, и я вижу тебя, я знаю, что живу в настоящем. Но столь же сильно, как я обожаю все в тебе, я ненавижу все в них. В них всех. Я обожаю твое лицо, оно лишь твое. Я ненавижу их лица, оно одно на них всех, я сам вижу его в зеркале, каждый раз, когда рядом нет твоего отражения. Я обожаю твои руки, эти маленькие слабые пальчики, до которых боишься лишний раз дотронуться. Я ненавижу их руки, у меня такие же, я даже не знаю, чувствую я что-то, когда прикасаюсь к тебе, или обманываю себя. Я обожаю твое хрупкое, нежное тело. Я ненавижу такие тела, как у них. У меня такое же. Я боюсь его, боюсь своей силы, что может навредить, но которой может быть недостаточно, чтоб спасти. Я не знаю своей силы. Я боюсь своих шрамов, ведь каждый из них сделал меня лишь злее. Я боюсь своего бессмертия, ведь шрамы, что снаружи, не идут в сравнение с теми, что внутри. Они — мои рубцы, мои воспоминания. Старый дурак. Я его ненавижу. Зачем он это сделал? Зачем я это сделал? Я эльф — я боюсь будущего, но прошлого я боюсь еще больше. Они заставляют вспомнить, что я старый. Но это — контраст, что разделяет 'старого дурака', на 'старого' и 'дурака'. С тобой я просто 'дурак', не нужно этих разговоров. Не становись моим прошлым, я хочу и дальше обожать тебя, а не ненавидеть, девочка. Пожалуйста, просто будь со мной, каждый день, каждый миг. Просто будь со мной, — по плечу девушки текла теплая соленая влага.
- Буду, полковник, буду. Только называйте меня по имени.
- Хорошо, Анна. Тогда ты — тоже.
- Хорошо, Энвин.
- Это не мое имя...
Глава 3
* * *
1
* * *
- Принял жестко, одно слово — мент.
- Я уже думал, что можно расслабиться, но что-то еще больше поднапрягся, — устало говорил Редрик, разминая шею.
Отец и сын возвращались из купальни. Они шли по расписанной фресками галерее, чистые и в освеженной одежде. Правда, мысли их были слегка грязноватыми.
- Не бери в голову. Да, и ты видел? — лавочник многозначительно поиграл бровями.
- Разумеется. И я бы не сказал, что ничего не выросло. Там все вполне ладно и волнующе.
- М-да, невидимость в облаке пара — такое себе прикрытие.
- Спрятать можно нераспустившиеся бутоны, но слегка раскрывшийся в смущении цветок не скроется от жадной до нектара пчелки.
- Понравилась капитанша? — потыкал локтем лавочник сына под ребро.
- Мне вообще красивые девушки нравятся. Да и этот магистр Кэссиди очень заразительно стихи читает, возможно, даже ей читал, раз они знакомы.
- Видимо, такой себе он поэт, раз она его не запомнила.
- Маг-поэт. Похоже, если это совмещать, можно крупно налажать.
- Завязывай, рифмоплет, и с чего это мы в твоем понимании — пчелы.
- Вечно работаем, да и залетаем постоянно куда не просят, — пожал плечами Ред.
- Пчелы... — протянул лавочник, почесав шею.
Они вышли в вестибюль, там их ждало маленькое столпотворение у стойки. Гизмо не было видно за спинами людей, зато Смоки со своим новым широкомордым приятелем возвышались среди зевак. К неудовольствию собравшихся, отец с сыном легко протолкались к причине общего внимания.
У полурослика остались загнанные в угол король под прикрытием пешки, а фигуры гремлина в составе: разумеется — короля, слона и пары пешек, окружили недобитые войска Зебулона.
Оба коротышки уже скорее играли в гляделки, чем в шахматы. Седеющие кудри полурослика пропитались потом, но он держался дерзко. Гизмо же был явно раздосадован ситуацией, из его ноздрей вырывались клубы дыма.
- Вот это тактика. Эта пешка сравнима с ротой центуриона Примипила, что обороняла ставку кайзера в сражении на третьей линии при Фендралфириндоне, — громко комментировал положение фигур невысокий, но довольно крепкий парень.
Сначала Ред подумал, что это человек, но затем пригляделся. Практически квадратный, из-за мускулатуры, полутораметровый кадет. Об этом говорила татуировка в виде шлема кайзера и крыльев на плече. Одной рукой он держал узел полотенца на поясе — это была его единственная одежда, другой кадет яростно размахивал в такт своей речи.
Это был зверолюд: когти, орлиные золотистые глаза, спина, покрытая мехом, с которым сливалась копна черных волос, и мелькающие во рту клыки. Если бы парень был одет, то сошел бы за человека издалека. Не рецидивный — так их называли.
Он стоял посреди группы таких же кадетов, которые яростно кивали каждому его слову.
- Этот дух. Настоящие сражение, достойнейший выбор решения конфликта для тех, кто не способен воевать.
- Вообще-то, я таки был орудийным наводчиком на 'Бедствии' — флагмане адмирала Врунгеля, — недовольно потер нос Зебулон.
- Мои извинения, сэр.
- Майлз, мальчик мой. Я уже неизвестно в который раз тебе это говорю — это, во-первых. Во-вторых — хватит орать в бане, тут уважаемые люди отдыхают. В-третьих — ты и твои оболтусы намочили пол.
- Мои извинения, сэр. Просто солдат не хранит в голове несущественных сведений. Впредь буду вести себя тише, а пол мы помоем, — последняя фраза не особо порадовала кадетов, судя по вздохам, но никто не возразил.
- Ох, как можно одновременно и обидеть, и повиниться, эта двойственность до добра не доведет, Майлз, — потер брови полурослик.
- Я обдумаю это, сэр.
После этих слов зверолюд организовал свое отделение и направился обратно к купальням. Редрик глянул на Гизмо. Тот ярился и раздувал щеки.
- Ложись, — крикнул Лоуренс.
Вверх взметнулся столб черного пламени. Присутствующие отпрянули, лишь Смоки и его хозяин продолжили стоять как ни в чем не бывало.
- Ладно, гладкомордый, пат так пат. Мы еще вернемся к этому, — разбросав фигуры, спрыгнул на пол гремлин.
Орк-охранник на удивление не вмешивался. Увидеть курящего коня, редкий пат и черное пламя в один заход. Это был самый лучший день, в представлении гоблиноида. Редрик помог собрать Зебулону фигуры и извинился. Тот лишь отмахнулся.
Выйдя из бань, Гизмо схватил Реда за полу плаща:
- Это непростительно — почти поражение. Редрик, мне снова нужно сесть за доску.
- Тут я не помощник, я же не умею.
- Так я научу.
- Ладно, — пожал плечами Ред, но в действительности обрадовался.
- Теперь пошли, нас уже ждут.
