Тень кондотьера

А между тем я уже подъехал к своему офису, что расположен во одном из тихих двориков на Сухэ-Батора. В надежде, что мой народ уже пищит от желания отправиться домой, на стоянку я машину загонять не стал, оставил прямо у крыльца. Думал, сейчас сразу загрузимся скоренько и вперёд.

Ошибочка вышла, народ ещё веселился вовсю.

И Вуанга и Леру я обнаружил у себя в кабинете. Нагон выхаживал по комнате со шпагой в руке с самым невозмутимым видом. А девушка сидела за моим столом и, время от времени окуная макияжную кисть в банку с разведённой тушью, что-то старательно малевала на обычном листе писчей бумаги. Там, на столе, уже целый ворох подобных измалёванных листов накопился.

— Готовы ехать? — спросил я с порога и сунул в рот прихваченный с рабочего стола Леры кусок пиццы.

Вуанг ничего мне не ответил, пожал плечами и посмотрел на девушку, а Лера подняла голову и улыбнулась:

— Ой! Шеф.

Была она бодра, весела и находилась в игривом настроении. Казалось, напрочь позабыла моя верная помощница про свои беды-печали и жестокий облом на личном фронте.

— Готовы, говорю, ехать? — проглотив кусок, повторил я вопрос.

— Шеф, а можно я дорисую? — заныла девушка.

Я возмутился:

— Ты чего, издеваешься? Посмотри на часы. Утром дорисуешь.

— Ла-а-адно, — протянула она разочаровано. — Но вы хоть гляньте одним-то глазом.

Выбралась из-за стола, подошла и протянула мне влажный лист. Отметив про себя, что от девушки моей хорошо пахнет ликёром "Шеридан", глянул я на плоды её творчества. А изобразила начинающая и не совсем трезвая художница на том листе ветку бамбука. Причём, действительно в том крайне экономичном стиле, что зовётся сумиэ. Пока ещё неумело изобразила, но очень прилежно, с соблюдением всех правил, характерных для этого вида живописного искусства.

Всучив мне рисунок, Лера ждала оценки. Ох-хо-хо. Повертел я лист так и сяк, покачал одобрительно головой и с умным видом сказал:

— Казалось бы, воплощение бедности. Бедность формы, бедность техники, бедность материала, наконец, бедность содержания. Однако какая глубина! Будет время, испытаем. Предадимся совместному созерцанию. Возможно, кому-нибудь из нас удастся с помощью этого рисунка убить собственный ум, истребить тем самым страдания в себе и вырваться из чёртового колеса сансары.

После этих моих слов Вуанг хмыкнул не без иронии, а Лера, чистая душа, удивилась произведённому эффекту:

— Вы полагаете?

— Угу, полагаю. Ну, а не удастся ум изничтожить, так может, что-нибудь мудрое тогда сочиним. Как говорится, не догоним, так хоть согреемся. Между прочим, глядя на подобный рисунок, один учитель дзена и сочинил ту самую притчу о бамбуке.

— Какую? — спросила Лера.

— Как, разве ты не знаешь? Странно. А ну-ка, Петр Владимирович, просвети девушку.

Думал, пошлёт меня куда подальше самый скупой на слова нагон дракона Ашгарра-Вуанга-Хонгля, однако ничего подобного, внял моей просьбе. Сунул шпагу под мышку и, сложив руки на груди, действительно стал рассказывать. И даже с некоторым, пусть скупым, но всё же артистизмом:

— Посреди леса в тени больших деревьев рос маленький бамбук. Однажды он услышал, как большие деревья говорят о небе. Ему стало интересно, и он спросил: а что такое небо? Никто не знает что это такое, — ответили ему. Небо недостижимо. Тогда бамбук решил расти. Решил и начал. Вскоре он сравнялся с другими деревьями, и сам увидел небо. Оно казалось таким близким, однако когда он попробовал дотянуться до него ветвями, ничего не вышло. Тогда он решил стать ещё выше. И ещё немного подрос. Но небо всё равно оставалось недостижимым. Бамбук стал расти дальше. Он становился всё выше, выше и выше. Но однажды подул сильный ветер и... И бамбук сломался.

После столь неожиданного и трагического финала, Вуанг вытянул из подмышки шпагу и рассёк ею воздух крест на крест.

— Это всё? — удивлённо спросила Лера, так и не дождавшись какого-либо назидательного вывода. — А смысл в чём? В том, что не нужно высовываться?

— Это, детка, не басня, — с непонятной мне теплотой взглянув на неё, пояснил Вуанг. — Морали не будет.

— Мораль в том, что некоторым детям уже давным-давно пора в люльку, — сказал я.

— Это вы, шеф, про себя? — улыбнулась Лера.

— А хотя бы, — откровенно зевнув, сказал я. И пошёл на выход, бросив через плечо: — Жду на улице.

Сойдя по ступеням крыльца, я достал сигареты и зажигалку. А когда стал прикуривать, заметил периферийным зрением что-то не понятное. Показалось мне, будто на крыше моей машины кто-то стоит. Поднял взгляд — нет, не показалось, действительно стоит. Стоит и пялится на меня мерцающими блюдцами налитых злобой глаз. Нуган-нагун. Демон очистительной кары или — так тоже можно — карающего очищения. Двухметровая образина с телом человека и непропорционально огромной турьей головой. Ух, до чего отвратное зрелище. А глаз не отведёшь. Голова за треугольниками ушей стянута поперечной металлической полосой, а между кривых рогов от носа до затылка идёт продольная. Сияют полосы вовсю, отражают с охотой дрожащий свет фонарей. И сам выродок сверкает, поскольку в плащ-балахон наряжен, инфернально переливающийся всеми оттенками серого. А фалды плаща играют, волнуются, то и дело меняют форму, будто стоит демон в чистом поле на диком ветру. Только на самом деле нет ветра никакого. А что свист слышен, так то не от ветра: в руках у монстра древко бронзовое и он быстро-быстро, будто заправский жонглёр-циркач, вращает его в когтистых лапах. По часовой вращает. Да так быстро вращает, что самого древка не видно, виден только сплошной блестящий диск. Вокруг центра диск жиже, к краям — плотнее. Это потому что на том и другом конце древка боевые двойные топоры прилажены, нечто вроде минойского лабриса. Жуть просто. Жесть.

На то, чтобы всё это увидеть и в деталях рассмотреть, ушло у меня какие-то доли секунды. А больше времени демон мне и не дал. Спрыгнул на землю с невероятным изяществом (а с виду грузный, неповоротливый) и пошёл на меня с явным намереньем в куски порубить. А может, даже в фарш перемолоть.

Вращение символизирует отделение плевел от зерён, то есть плохих душ от хороших, — вот что зачем-то я вспомнил, вслушиваясь в приближающееся свист мясорубки. И даже вспомнил, откуда эта цитата. Из статьи классификатора Эйсельмаера "Герметический бестиарий" о нуган-нагунах. По хорошему мне бы не вспоминать нужно было всякую ерунду, а отскочить куда подальше и начать уже колдовать что-нибудь защитное. А я замешкался. Зачем-то полез за кольтом и как-то очень неуверенно попятился. Разумеется, споткнулся о ступеньку и неловко повалился навзничь, единственное что успел, так это чуть в сторону откатиться. Тут бы, пожалуй, и конец мне временный, а может даже, и полный пришёл, да на моё счастье в этот момент на крыльцо вышел Вуанг.

В одно мгновение оценив ситуацию, воин издал боевой клич и каким-то хитрым образом сумел скатиться на спине вниз по ступеням. И там врезал монстру ногами туда, где у людей и нагонов находится причинное место. Не знаю, как там всё у монстра устроено, но от боли он точно не взвыл, однако отлететь назад отлетел. Чисто Карлсон с пропеллером. При падении он умудрился не выпустить из лап страшное своё орудие, но одно топорище вгрызлось в асфальт. Основательно вгрызлось, глубоко. Монстр, поднимаясь на задние лапы, попытался его выдернуть, да не успел. Ему бы надо было либо подниматься, либо вооружаться, а так он время потерял. И сразу превратился из охотника в жертву. Вскочив с проворностью гимнаста на ноги, Вуанг сначала свернул монстру ударом ноги нижнюю челюсть, а потом повалил его на спину, надавил коленом на грудь и стал душить. При этом, не оборачиваясь, крикнул мне:

— Давай, Хонгль, пора.

К тому времени я уже поднялся. Подошёл, выдернул из асфальта топор и, размахнувшись, вогнал с равнодушием мясника лезвие в череп монстра. После чего сплёл сообразное моменту заклинание сопротивления:

Не подмять Устав злому топорищу:

"Ча-ща" через "а",

Аш два о — вода,

Небеса — нищим.

От Начал до Суда, как ни крути:

Одной не миновать,

Двум не бывать,

Дважды не войти.

И когда слезший с затихшего монстра Вуанг выдернул топор из его головы, добил с помощью рабоче-крестьянского:

Сгинь, разбуженное лихо,

Пусть в Пределах станет тихо.

Демон напоследок промычал жалобно-жалобно, словно не монстром грозным был, а жертвенным телёнком, после чего вывернулся наизнанку через свежую рану, вспыхнул нездешним огнём и в следующий миг превратился в кучу маслянистый золы.

Казалось бы всё, дело сделано.

Ан нет.

— Ой, мамочка! — раздалось с крыльца.

Мы с Вуангом обернулись одновременно и ахнули в унисон.

На крыльце у самой двери стояла Лера, и на неё надвигался ещё один человеко-тур. Точно такой же по виду, что и предыдущий, только вращающий своё страшное орудие против часовой.

Обратное вращение символизирует отделение зерён от плевел, то есть хороших душ от плохих, — так сказано в статье классификатора Эйсельмаера "Герметический бестиарий", посвящённой нагун-нуганам. Там же говорится, что нагун-нуган, он же демон умерщвляющего равновесия или уравновешивания умерщвлений, — родной брат нуган-нагуна. Обычно они один без другого не приходят, действуют вместе. Одного в Пределы из Запредельного пригласишь, тот второго обязательно подтянет. Вот и на этот раз, видимо, вышло именно так. Находился до поры до времени нагун-нуган где-то рядом, прятался в складочках между двумя пластами реальности, а как вышла светлая душа из-под магической защиты драконьего офиса, тут-то он, сволочь такая, и объявился.

Вуангу нужна была секунда, чтобы преодолеть этим метры и упредить непоправимое, всего лишь секунда одна, только не было у него этой секунды, и взять её было неоткуда. И я никак не успевал время сдвинуть назад. Чтоб время сдвинуть, тоже время нужно. А опоздаешь, что толку будет сдвигать? Только лишний раз убедишься что непоправимое — на то оно и непоправимое — исправить нельзя.

Не знаю, как бы потом мы в глаза другу другу смотрели, если бы Лера не помогла себе сама. А сделал она вот что. Закрылась от ужасного чудища руками и — да хранит нас то, что нас хранит — звонко, с пронзительным отчаяньем крикнула:

— Изыди!

Нет, конечно, не исчез никуда нагун-нуган, не испарился, не рассыпался в прах, остался в Пределах, но на одно мгновенье замер там, где в то мгновенье стоял. И тут уж наш воин не сплоховал, тут уж он выдал. Подлетел к монстру молнией, оттащил рывком в сторону, повалил задней подсечкой и под стенания старой стервы с косой отоварил его так, как никого и никогда до этого не отоваривал. Монстр дёргался, вздрагивал от ударов, что-то там мычал возмущённо, но ничего поделать не мог. Не той прозрачности у Вуанга душа, чтобы нагун-нуган на неё посягал. Не мог не то чтобы накинуться, но даже сопротивление достойное оказать. Парой, только парой с братом им по Пределам нужно шастать. Иначе никак.

Отправили мы с Вуангом этого выкормыша Запредельного в родные его пенаты уже вместе. Улетел за милую душу. В Пределах от него только горка белого жирного пепла осталась, да и ту разъярившийся не на шутку воин растоптал. Ну а как растоптал, подбежал к плачущей Лере и взялся её утешать. Я же, уже ничему не удивляясь, присел на нижнюю ступеньку крыльца и наконец-то закурил. Нужно было хоть каким-то образом волнение унять.

Волнение моё было вызвано отнюдь не появлением монстров. Это момент, что называется рабочий. Понятное дело, что убийца оборотня решил подстраховаться и вывести дракона из игры. Если не навсегда, то хотя бы на время. Это всё понятно. Мне другое было непонятно: как Лера сумела нагун-нугана остановить?

Всякий знает, что если обыкновенный человек чего-то очень сильно захочет, он этого вполне может добиться. Даже самого невероятного может добиться. Просто ему нужно очень хотеть и иметь терпение дождаться исполнения желания. Чем серьёзней желание, тем больше надо его хотеть и тем дольше ждать. И оно ясно почему. У обычного человека Силы немного, желание исполняется с отсрочкой: товар получишь лишь тогда, когда внесёшь последний платёж. Таков закон первобытной, изначальной, неосознанной, вульгарной магии. Так откуда вдруг, вопреки этому закону, оказалось у Леры столько Силы, чтоб осуществить внезапно возникшее желание? Вот вопрос. Всем вопросом вопрос.

Самое забавное, что ответ я на него уже знал. Только на самом деле, ничего в этом забавного не было. Припомнился мне и внезапный прилив счастья, и телефонное мурлыканье Леры припомнилось и настроение её приподнято-игривое. В общем, всё припомнилось. Оставалось только удостоверится в очевидном, вкусить, как говориться, горькую правду. Вкусить и ужаснуться.

Спустя несколько минут, когда мы уже усадили в машину хотя и переставшую плакать, но всё ещё пребывающую в онтологическом шоке девушку, я отвёл Вуанга в сторону и спросил без экивоков:

— Скажи, у вас с ней было?

— Ты, маг, о чём? — поначалу не понял он.

— Спрашиваю, кроме занятий сумиэ у вас что-то было?

— Если ты о том, о чём я подумал, то да. И поверь, гармонии космоса то, что между нами произошло, не нарушит. Всё было красиво.

Хоть и был я внутренне готов к такому ответу, однако всё равно взвыл:

— Ты что, дурак?!

В ответ он лишь пожал плечами, мол, а что тут такого.

И тут я завёлся с пол-оборота, ткнул ему в грудь кулаком:

— Понимаю, что людей ненавидишь, но что девчонка тебе такого сделала? Зачем решил ей жизнь сломать?

— Ничего не решал, — возразил Вуанг, — сама захотела.

— Захотела? Говоришь, захотела? А ты предупредил её, что ведьмой станет? Предупредил ты её? А ведь она уже... Ты видел, как она урода тормознула? Сволочь ты, Вуанг, безответственная. Вот ты кто.

— Может, и сволочь, но почему сразу безответственная? Надо будет, позабочусь о ней.

— Ерунды, пожалуйста, не пори. Позаботится он. Через пару дней нырнёшь в Подземелье, через неделю забудешь, как её зовут. А мне расхлёбывать. — Всё больше распаляясь, всё сильнее негодуя, я взъерошил пятернёй патлы. — Не понимаю. Нет, ничего не понимаю. Скажи, разве в городе мало весёлых сговорчивых ведьм? Мало? Самец хренов.

— Обидные слова говоришь, — упрекнул меня воин, всем своим видом показывая, что не испытывает, ни стыда, ни раскаяния. — А я, между прочим, только что жизнь тебе спас.

— Ты не мне жизнь спас, ты себе жизнь спас. Забыл, что ты и я — одно?

— Но я, Хонгль, и ей жизнь спас. И сейчас. И четыре с половиной часа назад.

Нечего мне было ему на это возразить, этот похотливый негодяй был абсолютно прав. Если бы между ним и Лерой не произошло то, что между ними произошло, моя неугомонная помощница сейчас бы была мертва. Не было у меня аргументов против этого очевидного факта. Махнул я от досады рукой, развернулся и направился к машине. Воин постоял, ещё постоял, пожал плечами и двинул следом.

Всю дорогу до дома Леры мы молчали, у каждого из нас имелось нечто такое, о чём стоило подумать в одиночку. А по приезде девушка, чей перепуганный вид говорил сам за себя, честно призналась: