Смерть лишь начало. Дух-покровитель

"Ну здравствуй, чупакабра", — сказал духу-мутанту, когда добрался до центрального поселения рыбаков. Похоже это чудо-юдо решило в нечто вроде спячки лечь. На все мои попытки растормошить и подальше от последователей увести призрак не отреагировал. Он даже не стал меня своим рыбьим глазом разглядывать. Сунул башку под плавник и все, никаких реакций.

"Ладно, хочешь не хочешь, а придется", — вздохнул и пошел в атаку. Те, кто хоть раз влетал с разгона в стену, прекрасно поймут мои ощущения от попытки вселения в духа-мутанта. Он оказался невероятно силен. Мне думалось, что я крут, но все оказалось совсем не так. По сути, я оказался на месте Ода во время его атаки на меня. Если бы чудо-юдо обладало мозгами или хоть какими-то эмоциями, тут бы и нашел свою смерть. Повезло. Просто невероятно повезло. Мой противник даже не осознал, что именно пытаюсь с ним сделать. Он просто отшвырнул меня потоком маны. Простейшая реакция на раздражитель.

Наверно именно так ощущают себя бактерии, когда сталкиваются с лимфоцитами. Иммунитету все равно, он не испытывает эмоций, он просто действует по программе.

Впрочем, кое-чего все же добиться удалось. Покровитель рыбаков соизволил вытащить голову из-под плавника и одарить пустым взглядом. Тут-то и врезал ему по длинной шее напитанными маной когтями. Башка отделилась и практически мгновенно растворилась, я же повторил попытку вселения. Прямо в обрубок шеи нырнул.

На этот раз удалось пробиться достаточно глубоко, но добраться до очага мне не позволили. Нейтральная до этого момента мана стала враждебной. Превратилась не просто в кислоту, но еще и оплела, принявшись давить. Наши тела поплыли, изменили форму, но не обособились. Мы стали чем-то вроде сплетенного из двухцветных волокон каната. При этом моих нитей оказалось заметно меньше. Сложно описать начавшееся противостояние, самая близкая аналогия — схватка двух змей, одна из которых огромный удав, а вторая ядовитая кобра.

Дух-мутант просто и бесхитростно давил, по-прежнему не испытывая эмоций. Им управляли даже не инстинкты, а что-то более глубинное. Какие-то спинномозговые рефлексы. Я же пытался сохранить свой очаг, защищая его клубком из маноканалов, и рвался к чужому. Самое жуткое — мне даже не пытались мешать. Просто не хватало сил пробиться.

В какой-то момент настало истощение. Сознание поплыло, захотелось вырваться и убежать, что угодно лишь бы жить. Уже не в силах противится порыву задергался, забился, принялся щедро тратить и без того невеликие остатки маны, и в какой-то момент оказался возле чужого очага. Не слишком отдавая себе отчет, рефлекторно нанес удар. Так сказать, вонзил ядовитые зубы. Впрыснул в противника все, что еще оставалось.

"Как же хорошо", — пробормотал, ощущая легкую и свободную пульсацию средоточия и ток маны по телу. Только сейчас, вернув себе возможность связно мыслить, понял, что именно выплескиваемая во все стороны энергия, позволила добиться желаемого. Там, где застрянет кусок льда, легко и свободно пройдет вода. Рядом булькнул мой недавний противник, а с берега донеслись голоса рыбаков. "Хорош валяться, пора вставать", — скомандовал мысленно и принялся собирать тело в нечто более-менее оформленное.

Достигнув состояния "приведение из простыни", решил временно ограничиться им и осмотреться. Собравшееся на берегу племя во главе с шаманами — ожидаемо. Остатки разломанных в щепу мостков — неожиданно. Когда и как умудрились? Напоминающий кляксу дух, плавающий рядом и вяло шевелящий чем-то вроде щупалец — непонятно. "Ложноножки, мать-перемать", — истерично хохотнул, осматривая недавнего противника. Странно, вроде бы били меня, а паршиво ему.

Взяв себя в руку, приблизился и коснулся этой амебы, пытаясь оценить состояние духа. Печально. Нет, в общем и целом он был в порядке, но по силе скатился на уровень Ода. Мозгами он так же где-то рядом с ним оказался. Причем, до контакта со мной. Впрочем, последнее можно считать огромным достижением. Но оно же порождало проблему. Призрак пытался осознать самого себя, вот только делал он это по-звериному. Проще говоря, определялся с формой тела.

Ждать, когда он сподобится собраться в нечто менее аморфное не стал, ускорил процесс, коснувшись его разума своим. Принуждать не принуждал, но плюсы бытия дельфином расписал в красках. Еще и кличка Фин на ум пришла, да так и засела в нем. Не прошло и четверти часа, а вокруг меня уже вовсю резвился дельфинчик, норовящий сунуть голову под ладонь и требующий почесываний плавника.

— Собирайтесь, племя переезжает, — озвучил то, ради чего рисковал головой, попутно рассылая людям искры маны и демонстративно поглаживая лобастую морду Фина.

— Воля Великого, — склонился Риг, сквозь бурю эмоций которого все отчётливей проступало облегчение и радость.

— Класс, — выдохнул Варг, переведя взгляд на отца, но Матс вряд ли услышал сына, так как в то же время к нему прижалась Грезэ и что-то зашептала в ухо.

"Ну слава создателю", — подумал, поглаживая Фина и впитывая растёкшуюся облаком веру. Немного пресновато, так как люди не могли толком определиться на кого ее направить, но очагу и такое "топливо" сгодилось. Мана наполняла стремительно восстанавливающееся тело, а большего сейчас и не требовалось.

Часть 43

Сильные пальцы легко отломили кусочек целебной коры и размололи его практически в труху. Взяв несколько листьев из лежащих на шкуре кучек, Амат отправил их в рот и принялся жевать. Привычная горечь практически не ощущалась, а монотонная, хоть и немного подзабытая работа настраивала на неспешное течение мыслей. Смотря на огонь костра, шаман медведепоклонников не видел танца огня. Он вспоминал прошлое.

Родные горы всегда были суровы к людям. Из руки рожденных детей лишь один доживал до обряда. Амату повезло. Судьба хранила и берегла его. Он всегда успевал урвать свой кусок добычи и отстоять его. Когда пришло время очередного похода, один из вождей обратил внимание на гибкого словно ветка юношу, которого было невозможно сломать, и взял его с собой. Много двуногого зверья стало в тот раз добычей. Амат вернулся в горы возмужавшим, закалённым в многочисленных схватках охотником. Первое что он сделал по возвращении — убил вождя. Тот сам сказал, что видит в нём преемника, вот молодость и не стала ждать.

Первое время Амату нравилось его новое положение, но очень скоро он захотел большего. Его раздражали повседневные дела и дрязги соплеменников. Он часто вспоминал поход, сравнивал его с тем, чем оказался вынужден заниматься сейчас и... страдал от банальной скуки. Ему хотелось свободы и риска, а еще, когда у костров рассказывали истории, он желал услышать собственное имя. Тогда-то у него и появились мысли о большой охоте. Амат не хотел созывать добровольцев, он собирался заставить каждое племя выделить ладонь лучших охотников. Вот только не представлял, как добиться желаемого.

Выход нашелся сам собой и весьма скоро. Стоило Амату узнать о смерти шамана, как он сразу же понял — вот его шанс. Он даже не потрудился назначить преемника, предпочтя немедленно отправиться в рычащую долину и ступить на узкую тропу священной пещеры.

Сплюнув в ладонь ком пережеванных в кашицу листьев, Амат смешал его с целебной корой и принялся неспешно разминать. Мысли вновь вернулись к прошлому. Словно воочию он вновь шел узкой тропой, той самой, по которой когда-то ступали лапы избавителя и покровителя истинных людей. Амату почудилось, будто бы в пятку воткнулся заостренный камушек, а плечо саднит от многочисленных царапин. Места, где спаситель когда-то оставил клочки шерсти, полагалось окроплять кровью.

Молодой вождь ступил на каменную площадку и оскалился, презрительно посмотрев на горку черепов. Двуногие звери решили поохотиться на истинных людей, и теперь их останки взирали на потомков победителей. Старшая хранительница, почти слепая и практически беззубая, приняла дары и указала вглубь пещеры. "Там", — прошамкала она уступая дорогу.

Амат расправил плечи и прошел мимо тусклых углей маленького костра. Его не интересовали рисунки на стенах, повествующие знакомую с детства легенду о явлении покровителя. Не стал он задерживаться и там, где, по преданию, спаситель расстался с плотью. Амат замер на мгновение лишь перед тем, как ступить за поворот и оказаться в месте обретения. Не более секунды понадобилось ему чтобы справиться с собой и выразить недовольство утробным рыком, а затем, стиснув зубы и сжав кулаки, он пошел дальше.

Амат не боялся никого и ничего. Даже накрытый шкурой камень, который он в первый миг принял за живого медведя, не задержал его. Он не сбился с шага и не встал в нерешительности. Наоборот, стремительно подошел к тотему, снял с него медвежий череп и водрузил его на голову. Амат успел удивиться и даже растерянно подумать о том, что ему рассказывали небылицы, а потом он узнал какого это — быть зверем. Дух-покровитель вселился в тело, наполнил его невероятной болью, изменил его и, напоследок, разодрал спину.

Амат не помнил, как дополз до старух-хранительниц. Не знал, что они с ним делали. Его раны воспалились, а разум превратился в хоровод воспоминаний, своих и чужих, привнесенных духом. Много дней Амат провел в бреду, познал страх смерти, но все же выжил и получил кинжал шамана, изготовленный Безымянным и Многоликим. По преданию, именно он, будучи еще ребенком, призвал покровителя в час нужды и позже, перед смертью, повелел проводить инициацию шаманов именно так.

Позже, во время обучения у старух-хранительниц, они поведали ему тайную часть легенды. Оказалось, что пока претендент находится в бреду, первый шаман вселяется в тело и оценивает его. Ищет ли он подходящий сосуд чтобы вернуться в мир живых, или просто приглядывает за потомками, этого старухи не знали. Им было все равно, они жили ради служения, а самого Амата в то время не волновали подобные вопросы. Ему старались не оставлять времени для посторонних мыслей.

"Зато теперь подумать могу", — прошипел Амат сквозь стиснутые зубы, размазывая целебную мазь по костяшкам пальцев. Большое жертвоприношение растянулось надолго, дух-покровитель самозабвенно пировал, щедро отрыгивая силу в последователей. Но все когда-то заканчивается. Пришла пора, и призрачный медведь исчез в тотеме, а люди начали терять рассудок и становиться животными. Как всегда, Амат опустился на четвереньки последним. Единственным новшеством стала просьба, с которой он обратился к висящим на посохе головам. Он просил их защитить тела сородичей. Амат не боялся нападения, его страшили возможные изменения.

Желание шамана исполнилось. Когда он вернул разум, люди остались прежними. Вот только радовался Амат недолго. У охотников изменились вкусы. Теперь они предпочитали есть сырое мясо. Конечно, в походе случалось всякое, но все же, если была возможность, люди разводили огонь и жарили добычу. Теперь же, дым костра и пламя отталкивали их, словно зверей. Правда, неприязнь еще не стала боязнью. Именно поэтому Амат сидел у костра один и заготавливал целебную мазь. По этим же причинам он наносил ее на разбитые в кровь кулаки. Последние луны дней ему приходилось силой заставлять соплеменников готовить пищу. Ему удалось добиться заметных успехов, практически полностью отучив людей от сырого мяса, но недавняя схватка с волчьей стаей заставила вновь применять жесткие методы внушения.

Мысли Амата перетекли от воспоминаний о прошлом к случившемуся утром. Отряд брел по пояс в высокой траве, и шаман все чаще ловил себя на том, что охотники напоминают не преследователей, а преследуемых. Лишь Гарадаг нес свое оружие в руках, готовый применить его немедленно. Остальные предпочли положить копья и дубины на плечи. Они почти дошли до леса, когда Амат заметил покровителя. Дух предпочитал держаться ближе к берегу, пусть он и не любил воду, но знал — стада двуногой дичи селятся рядом с рекой, вот и проверял каждый закуток. Им не попадалась добыча со времен большого жертвоприношения.

Поправив надетый на голову череп, Амат взглянул на головы. Лиц уже давно не осталось, да и волосы пришлось заменить кожаными ремешками, но жуткое навершие посоха по-прежнему оставалось главным, и почти единственным собеседником шамана. Амат кивнул мертвецам. Он и сам, нет-нет, да ощущал неуверенность покровителя. Похоже, даже дух медведя устал от погони и был готов повернуть обратно. "Поговорю", — решил шаман, ступая под кроны деревьев. Тут-то на них и набросилась стая. За своими мыслями Амат не заметил аур.

Не смотря на деятельное участие в скоротечной схватке, он избежал клыков, чего нельзя было сказать об остальных охотниках. Со стороны людей убитых и даже серьезно раненных не было, но за ноги покусали многих. Волки действовали странно. Не пытались добивать упавших. Не пробовали вцепиться в глотку. Не отступали. Они остервенело бросались на людей и даже с волочащимися по земле кишками ползли вперед пытаясь укусить. Лишь вой вожака заставил их прекратить самоубийственное нападение. Жалкие ошметки стаи растворились в лесу, а искусанные охотники попытались тут же восстановить силы. Амату пришлось работать кулаками. Он заставил соплеменников прекратить, взять добычу с собой и идти вперед. К реке. Там бы они смогли утолить жажду, омыть раны и приготовить мясо.

Пробравшись сквозь лес, отряд оказался не просто на берегу, но и посреди огромных мусорных куч. Без сомнения, раньше тут обитало двуногое стадо, но сейчас оно ушло. Этот факт обрадовал Амата. Разумеется, он не боялся схватки, но прекрасно понимал, что в их нынешнем положении они сами станут дичью. Люди поспешили к воде, и лишь Амат направился к полуземлянке. Раньше он видел нечто подобное, но никогда не встречал столь большого жилища. Попав внутрь, он первым делом принюхался и ощупал кострище. Запах дыма еще ощущался, но зола и угли давно остыли. "Не более руки дней", — сделал вывод Амат и осмотрелся. Прежние обитатели забрали с собой шкуры, но оставили бревна-лавки, на одну из которых он и опустился.

Прикрыв глаза и вытянув гудящие ноги, Амат прислушался. Он и раньше неплохо ощущал покровителя, иногда ему доводилось уловить мысли духа, но в последнее время их связь усилилась. Правда, на их взаимоотношениях подобное никак не сказалось. Впрочем, ни Амат, ни медведь-призрак, никогда не стремились к общению друг с другом. Их контакты можно было бы назвать сугубо деловыми, да ещё и происходящими в жёстких рамках начальник-подчинённый. Теперь же Амат собирался не просто высказать своё мнение, но и сделать это первым.

Буйный нрав духа и вполне реальная возможность быть убитым, заставляла шамана медлить. Он принялся вспоминать лица тех, кто отправился с ним в этот поход и навсегда остался вдоль пройденных рек. Получалось плохо. Амат злился, рычал, жаловался висящим на посохе головам, и все равно продолжал путаться. Двое из трех покинувших горы охотников мертвы, но не это бесило шамана. В вереницу лиц истинных людей упорно лезли морды двуногой дичи. Самцы, самки, детеныши. Убитые, принесенные в жертву, съеденные или замученные ради забавы. Амат тихонько заскулил, схватился за голову, пальцы наткнулись на кость шлема-черепа. Он захотел сорвать его, сбросить и растоптать, услышать хруст, разбить камнем, но не успел.