Иван Оченков Великий герцог Мекленбурга

Делать было нечего, и мы с Анисимом, дождавшись, когда нам оседлают коней, вскочили в седла и отправились вслед за посланником. Против ожидания, тот направил наш путь не в ту сторону, где стояли шатры вождей ополчения, а к Чертольским воротам, которые мы защищали во время недавнего штурма. Там на валу уже находились Трубецкой и Пожарский с Мининым, озабоченно наблюдающие за происходящим за валами.

— Что случилось, князь? — обратился я к Пожарскому.

— Воинские люди идут силой невеликой да крепким порядком, — отвечал мне Дмитрий Михайлович. — Казаки князя, — кивнул он на Трубецкого, — хотели было пощупать их своим обычаем, так те им враз таковую острастку задали, что едва ноги унесли. Стали добром спрашивать, кто такие, — отвечают, что у тебя на службе.

— Далеко ли они и сколько их?

— Да вон они, всего сотни три конных, с небольшим обозом. Сила вроде и невелика, да у нас, сам ведаешь, половина войска поранена, да ляхи, чтобы им ни дна ни покрышки, в Кремле сидят, как кость в горле, так что опаску мы имеем.

— Ну-ка дай посмотреть, что там за армия по наши души явилась?

От увиденной картины стоящих перед воротами стройными рядами драгун, одетых в мекленбургские камзолы, у меня защипало в глазах. Возглавляли наконец-то появившийся мой личный регимент Кароль и Клим в запыленных мундирах, причем фон Гершов был абсолютно спокоен, а вот бывший боцман "Благочестивой Марты" усердно переругивался со стрельцами, охранявшими ворота.

— Откройте ворота, — неожиданно хриплым голосом сказал я, — это мои люди.

Дождавшись утвердительного кивка Пожарского, стрельцы выбили бревна, подпирающие створки, и ворота с ужасным скрипом отворились.

— Если бы вы знали, ребята, как я рад вас видеть! — весело прокричал я своим приближенным и полез обниматься.

— Слава богу, вы живы и здоровы, ваше королевское высочество, — попытался остаться официальным спешившийся фон Гершов, но я сгреб его в охапку и крепко обнял немного оторопевшего от такого приема померанского дворянина.

Для Клима подобный обряд был более привычен, и мы также крепко обнялись и похлопали друг друга по плечу.

— Знакомьтесь, господа, — представил я воеводам своих ближников, — капитаны моей гвардии Кароль фон Гершов и Клим Рюмин, прошу любить и жаловать!

Те сорвали с голов шляпы и церемонно поклонились вождям ополчения.

— А это русские воеводы — боярин князь Трубецкой, стольник князь Пожарский и староста Минин. Ну а Анисима вы и сами знаете.

Князья благосклонно кивнули моим офицерам, а Кузьма с Анисимом поклонились в ответ. Церемония знакомства состоялась, и можно было перейти к делам.

— Точно ли вы находитесь на службе у князя Мекленбургского и нет ли промеж вас иных воинских людей? — осведомился Трубецкой.

— Именно так, — отвечал ему через Клима мой верный Лелик, — мы — личная гвардия его королевского высочества великого герцога Мекленбурга Иоганна Альбрехта Третьего. Все состоим на его службе.

Князья немного помялись, очевидно подбирая слова, а простодушный Минин спросил прямо:

— Князь, где лагерем людей своих поставишь?

Опасения вождей ополчения были понятны: русские войска еще не оправились после сражения с Ходкевичем и чужие ратники вполне могли представлять опасность для них. Поэтому я, поразмыслив секунду, отвечал им всем троим:

— Где позволите, господа воеводы, там и станем, мы к русским людям вражды не имеем, а с Сигизмундом у нас война. И если надобность встанет, то будем с поляками или литвой биться в одном ряду с вами, в том крест целую!

— Вот и славно, вот и хорошо... — обрадованно прогудел Трубецкой, но я, подойдя поближе, перебил его:

— Только одно скажу вам, господа воеводы, а там сами думайте. Ляхи в Кремле, сами ведаете, к вашему ополчению весьма пренебрежительно относятся и на предложения о сдаче только лаются со стен бесчестно, а вот если завтра со стен моих драгун увидят, так, может, по-иному запоют?

Воеводы озадаченно переглянулись и, здраво рассудив, что особой беды от трех сотен конных не будет, а выгода при удаче может приключиться немалая, разрешили зайти нам за валы Белого города. Я вскочил в седло и занял место впереди своего регимента, протрубил трубач, и мы торжественно вступили в столицу русского государства, под приветственные крики ополченцев, понявших, что пришли союзники.

Качаясь в седле, я, поочередно оборачиваясь то к Климу, то к Каролю, стал нетерпеливо расспрашивать их о новостях. Отвечал мне в основном Клим, а Кароль лишь иногда вставлял несколько слов в рассказ колыванца.

— Новостей, ваше высочество, мы вам целый воз привезли, уж больно много всего случилось, как вы запропали. Мы тогда места себе от горя не находили, Кароль с драгунами всю Псковщину и половину Литвы перерыл, а уж Настасья как убивалась, того и передать не могу. Один, говорит, нормальный человек был среди вашего кобелиного племени — и тот пропал.

— Что, так и сказала? — удивленно переспросил я, все-таки слова "нормальный" в нынешнем русском языке еще нет, и Настя определенно научилась ему от меня.

— Слово в слово! — усмехнулся Лелик, а Клим продолжал:

— Поначалу все думали, отыщем, да и не посылали вестей в Швецию-то. Ну а потом, куда деваться, пришлось доложить. Королю, вестимое дело, это не сильно понравилось, так Делагарди злой как черт ходил — видать, ему первому и прилетело. Ну а тут письмо, значит, от матушки вашей пришло из Вольфенбютеля, да из Мекленбурга еще, ну и от принцессы Катарины. Их, понятное дело, без вас не вскрывали, вот приедем — я вам в руки и отдам.

— А что в обозе везете? Раньше одними вьюками обходились.

— Это Клим набрал, — коротко пояснил фон Гершов.

— Ну а как же? — удивился Рюмин. — Герцог-то наш сколь времени — то в плену, то на войне, — и все, поди, в одном и том же. Непорядок! Да и не взял я ничего лишнего: шатер походный, гардероб небольшой, припасы кое-какие, а то мало ли, гостей важных встретить — и нечего на стол поставить. Ну и Настю с тремя холопками, приглядывать за всем этим.

— Ты с ума сошел ее сюда тащить? — изумился я.

— Не ругайтесь, ваше высочество, так было нужно, — вновь флегматично проговорил Лелик.

— Чего ради нужно?

— Ох, ваше королевское, хорошие новости закончились, надо к худым переходить. Неладно в Новгороде стало, как вы пропали. Принес черт чиновника королевского расследовать гибель полковника Горна. Все вынюхивает, собака, да лезет куда его не просят. Кароль как раз по лесам рыскал, я тоже в отъезде, как на грех, ну он повадился твоих холопей на допрос таскать. Сначала одних, потом других, а потом чего-то ляпнул неподобного, так Настя его пральником[30] и отходила — едва ноги унес. Ну а потом, хочешь не хочешь, пришлось ее спрятать.

— Не было печали, а как сего прыткого чиновника звали?

— Йорген Спаре, ваше высочество.

— Спаре? Вот же семейка кляузная, ну да ничего, даст бог — посчитаемся. Так Настя с вами?

— Ага, да прочие сенные девки, да Сеньку-лакея прихватили.

— А терем на кого оставили?

— Князь Одоевский сторожей приставил, спасибо ему. Князь-то как услыхал, что ты объявился, радовался вельми да велел кланяться.

— Вот оно как, ну что же, спасибо на добром слове.

Так беседуя, мы добрались до лагеря, где встали рядом со стрельцами Анисима. Пока мои драбанты обустраивались, я подъехал к обозу и увидел, как вокруг возов с припасом хлопочет Настя во главе своей женской команды.

— Здравствуй, Настенька! — громко поприветствовал я ее.

Суета как по команде остановилась, и все участники ее, развернувшись, изобразили поясной поклон. Первой голову подняла Настя, и в ее серых глазах заплескалась радость.

— И тебе здравствовать, пресветлый князь, — произнесла она певучим голосом.

— Как добрались?

— Слава богу, все хорошо.

— Экая ты в своих обновах красавица!

— Скажешь тоже, князь, — засмущалась она. — Клим заставил меня в это платье переодеться — говорит, чтобы не признали. Сам обасурманился на чужбине — и меня во грех ввел.

Действительно, Настя была одета как зажиточная немецкая горожанка — в хорошо сшитое платье с высоким лифом и шнуровкой на спине. Волосы убраны под сетку и покрыты чепцом.

— Нельзя было иначе, ваше высочество, — вступил в разговор подошедший Клим, — а так ее ни одна собака не признала.

— Ни одна собака, говоришь, это хорошо! Вы тут управляйтесь пока, а мы с Климом отъедем ненадолго.

Когда мы вернулись, уже был разбит мой шатер и на ветру трепетал поднятый над ним мекленбургский штандарт. Вокруг моего большого шатра стояли шатры моих офицеров, а вокруг них стройными рядами группировались солдатские палатки. "Стройные ряды" — в данном случае не преувеличение: в отличие от ополченцев, устраивавшихся довольно хаотично, палатки и шатры в моем военном городке стояли идеально ровно, а по периметру его ходили с заряженными ружьями часовые.

— Ну, показывай письма, Клим Патрикеевич, узнаем, чего родня нам пишет, — проговорил я, входя внутрь своего шатра, представлявшего собой довольно внушительное сооружение.

Внутри это сооружение было разделено на несколько комнат, в одной из которых стоял стол и пара кресел. Клим, не мешкая, достал откуда-то небольшой сундучок и, открыв его, стал подавать одно за другим послания моей родни.

Первым я прочитал письмо принцессы Катарины. Увы, стиля принцессы наша разлука изменить не смогла. После вступления, включавшего в себя аккуратное перечисление всех моих титулов, следовал подробный отчет обо всех делах. Если резюмировать эту часть послания, то дела шли хорошо. Доходы росли, увеличивая благосостояние семьи, которая наконец-то увеличилась. Вторая часть письма была как раз посвящена этим подробностям. Итак, великий герцог Мекленбурга Иоганн Альбрехт III, то бишь я, стал отцом. По поводу рождения первенца звонили все колокола Швеции и был устроен пышный прием. Крестным отцом был его родной дядя король Густав Адольф, а крестной матерью — графиня Эбба Браге. Несколько неожиданно. Интересно, что по этому поводу сказала вдовствующая королева Кристина? Впрочем, мой добрый приятель Густав, с тех пор как стал королем, гораздо меньше обращает внимания на мнение окружающих его людей. Ага, наконец-то, родился у меня все-таки сын, и нарекли его Карлом Густавом. Я так понимаю, в честь братьев принцессы. Хм, могли бы, конечно, и меня спросить, хотя как? Назвать в честь меня тоже не вариант, в Мекленбурге сейчас целых два Иоганна Альбрехта, в смысле я и мой гюстровский кузен, третий был бы явно перебором. В честь моего отца Сигизмундом Августом тоже не комильфо — его в честь польского короля назвали. Ну ладно, Карл так Карл. Больше письмо ничего интересного не содержало, очевидно, отправила его дорогая супруга прежде, чем узнала о моей пропаже.

Письмо из Мекленбурга было от тетушки герцогини Софии. В нем она также большей частью отчитывалась о делах в нашем совместном герцогстве. Дела, в общем и целом, шли превосходно. Государство наше богатело, подданные процветали и всячески благословляли мудрое правление своих сюзеренов. Пленные поляки большей частью выздоровели, после чего, выплатив положенный выкуп и увеличив таким образом наши доходы, покинули пределы нашего богоспасаемого герцогства. Некоторые, впрочем, имели наглость умереть от ран, совершенно цинично наплевав, я так понимаю, на свои обязательства передо мной. По счастью, самый ценный наш пленник пан Мариан Одзиевский благополучно выжил, чем крайне обрадовал господина фон Радлова, ставшего канцлером и по совместительству казначеем Мекленбурга. Ну-ну, я немножко в курсе выздоровления пана Мариана, поскольку успел с ним повстречаться. То еще счастье! Впрочем, хорошо все, что хорошо кончается.

Последним я прочитал письмо матери. Герцогиня Клара Мария сообщала мне о раскладах в Священной Римской империи. Император встретил известия о моих воинских талантах и дружбе со шведским королем без малейшего воодушевления, хотя никакого повода для недовольства у него нет. При католическом венском дворе вообще косо смотрят на лютеранский север, а юный, но чрезвычайно прыткий герцог Мекленбурга и вовсе не вызывает ничего, кроме раздражения. Посему мне следует и в дальнейшем держаться как можно дальше от католического юга, хотя скоро должны состояться выборы в имперский рейхстаг, и в нашем имперском округе многие полагают, что лучшей кандидатуры, чем великий герцог Иоганн Альбрехт, им не найти. Разумеется, когда он вернется. Угу, похоже, в старушке Европе начинаются события, которые в конце концов приведут к Тридцатилетней войне. Ладно, посмотрим, что из этого всего выйдет. А это что? Известная вам особа, разрешившись от бремени прелестной девочкой, едва не умерла от родильной горячки. По счастью, Господь не дал остаться ребенку сиротой, и Марта медленно идет на поправку. Малышку нарекли Марией Агнессой, и, пока мать ее не выздоровеет, она воспитывается в семье придворного моей матушки, которая будет о ней всячески заботиться. А поскольку здоровье у герцогини уже не то, не худо бы и отцу ребенка побеспокоиться о ее судьбе. Вот так.

В моем воображении живо воскресли воспоминания о том страшном дне, когда я едва не погиб в бою с лисовчиками. Тогда, находясь в забытьи, я услышал голос Марты:

— Принц... мой принц... вы не можете покинуть этот мир и оставить нас с дочерью совсем одних. Возвращайтесь и не беспокойтесь ни о чем, наше с вами время еще не пришло.

Эти слова долго еще звучали у меня в голове, пока новые заботы не сгладили их в моей памяти. Но вот теперь они зазвучали вновь, и я, находясь в странном оцепенении, начал повторять:

— Марта, моя Марта!

— Что вы сказали, ваше королевское высочество? — обеспокоенно спросил меня зашедший в этот момент Кароль.

Я невидяще посмотрел на него, но потом способность соображать вернулась ко мне, и я смог ему ответить:

— Ничего, это ничего. Скажи, а ты нашел тело брата?

Тот непонимающе посмотрел на меня, а тихо сидевший рядом Клим спросил удивленно:

— Вы, ваше высочество, полагали, что Болеслав погиб? Но он, слава богу, жив, хотя еще и не очень здоров, а то был бы вместе с нами.

— Именно так, мой герцог, — подтвердил его слова Лелик, — я, согласно вашему приказу, отходил с региментом к Пскову, когда меня догнал этот русский со странным именем Кондратий. Он сообщил, что появились какие-то непонятные всадники, могущие угрожать вашему высочеству, и я рассудил за благо вернуться. Мы скоро нашли место, где они напали на вас, и трупы ваших верных драбантов, а затем обнаружили и моего раненого брата. Он был очень слаб и ничего не мог сообщить о случившемся, но я обнаружил следы врагов и долго преследовал их по пятам. Я несколько раз терял след и находил его вновь, пока наконец не настиг. Увы, вашего высочества не было при них, и никто из пленных не смог сказать на этот счет ничего определенного.

— Ты догнал Муху-Михальского? — с удивлением воскликнул я.

— Как вы сказали, мой герцог? — переспросил фон Гершов. — Да, кажется, этого негодяя звали именно так. Впрочем, он скоро умер, хотя я нашел подтверждение того, что ему удалось захватить ваше высочество.