Павел Корнев Ревенант

— Не стоит им помочь?

— Сами справятся, — сплюнул под ноги маэстро Салазар. — Они свое дело знают, будешь только под ногами путаться.

Бретер оказался абсолютно прав: не прошло и минуты, как Блондин и его присные, кашляя и чихая, покинули флигель с единственным пленником, да и тот выглядел — краше в гроб кладут. Казалось, уже и не дышал даже.

— А остальные?! — всполошился Рыбак.

— Мертвы. Да и этот какую-то дрянь успел во славу солнца глотнуть, — пояснил Франсуа, склонился над школяром и резко ткнул его ладонью в грудь.

Незримую стихию передернула ощутимая судорога, а после в корчах начал биться и пленник. Школяра спешно перевернули набок, его вырвало кровавой слизью, и больше дыхание уже не прерывалось, пусть и оставалось предельно слабым.

Уве с изумлением взирал на арестанта; я взял школяра за руку и подвел к ритуалисту, валявшемуся у крыльца с арбалетным болтом в груди.

— Посмотри лучше сюда, — попросил я, до предела понизив голос. — Посмотри и запомни крепко-накрепко: колдуны умирают точно так же, как и простецы. Именно это я пытался вбить в ваши пустые головы на лекциях, но пока не увидишь сам, не поверишь. Так что смотри, смотри. Избавь меня от необходимости тебя хоронить.

Уве судорожно сглотнул и выдавил из себя:

— Я понял, магистр!

Рыбак отправил подчиненных во флигель, и очень скоро на заднем дворе уложили рядком семь бездыханных тел. Трех застрелили лучники, еще одного прожарило взрывом шаровой молнии, остальные школяры сами выбрали свою смерть: двое сильно обгорели при пожаре, а последний из фанатиков отравился неведомым зельем.

— Ну не идиоты ли? — вздохнул магистр Прантл и обратился ко мне: — Филипп, изначально их была дюжина, значит, на свободе остаются трое. Надо организовать задержание, а мне просто не до того. Если сейчас напортачить с бумагами, все заслуги припишет себе кто-нибудь другой.

— К твоим услугам, Мориц, — криво усмехнулся я, прекрасно отдавая себе отчет, что сегодня меня ждет длинный вечер и еще более долгая ночь. Очень-очень долгая ночь.

Глава 5

1

Опасения оправдались целиком и полностью, если не сказать — с лихвой, хоть и началось все неплохо. Кто-то из осведомителей посоветовал наведаться в облюбованный школярами кабак "Пьяная форель", но, как на грех, троица медиков спешно ушла оттуда незадолго до нашего появления. Их поиски по горячим следам успехом не увенчались, и неожиданно для самого себя я оказался координатором облавы и посредником между Вселенской комиссией по этике, ратушей, ночной стражей и ректоратом.

Все бы ничего, но в лицо подозреваемых никто не знал, поэтому в состав поисковых групп пришлось включить университетских педелей, а те отнюдь не горели желанием помогать, резонно опасаясь последующих неприятностей со стороны корпорации школяров. Как бы то ни было, поисковые группы прошерстили всю университетскую округу, уделяя внимание кабакам и бурсам, но там беглецов не оказалось. Солнцепоклонники залегли на дно.

— Мечемся, будто курица с отрубленной головой, — проворчал маэстро Салазар уже за полночь, когда мы покинули ратушу и приняли самоличное участие в облаве. — Без толку это все!

— Есть предложения получше?

— Ты у нас магистр-расследующий, тебе и карты в руки.

Я выругался и начал перечислять:

— У однокашников их нет, в пивнушках — тоже. Что остается?

Мы с Микаэлем переглянулись и в голос произнесли:

— Шлюхи!

Ни я, ни маэстро Салазар не могли похвастаться знанием здешнего квартала красных фонарей, но в нашем отряде оказалась пара человек из ночной стражи, они имели некоторое представление о том, кто из веселых девиц принимает у себя школяров. Их и решили обойти. Мы уже проверили два борделя и полдюжины притонов поменьше и заходили в очередной сырой двор, когда из распахнутого окна второго этажа раздался пронзительный крик:

— Стража!

Брошенная меткой рукой кружка угодила Уве в голову и разлетелась на черепки. Войлочная шляпа отчасти смягчила удар, но и так мой слуга поплыл и уселся на задницу.

— Мик, заходи через парадный! — крикнул я, а сам вслед за тремя стражниками заскочил на пристроенную к стене лестницу черного хода.

Маэстро Салазар в компании пары крепких парней из ночной стражи рванул в арку, и лишь педель остался изображать помощь зажимавшему голову ладонями Уве.

Первый из стражников шустро взбежал по шатким ступеням на второй этаж и с ходу вынес хлипкую дверь притона. Раздался пронзительный женский визг, блеснула сталь, мелькнула дубинка. Парочка громил вломилась внутрь вслед за товарищем, началась форменная свалка. Двух пьяных юнцов в результате повалили на пол, а кинувшейся на их защиту пьяной девке отвесили такую затрещину, что та отлетела к противоположной стене и завалилась на кровать.

— Они? — с надеждой спросил я.

— Смотрите сами, магистр, — отозвался стражник, ухватил одного из юнцов за волосы и приподнял голову от пола.

Парень со спутанными за спиной руками грязно ругался и плевался кровью, под глазом у него наливался здоровенный синяк.

— Вроде похож, — неуверенно произнес я и хлопнул арестанта по щеке. — Третий ваш где?

Ответом стал плевок кровавой слюной, угодивший на сапог. Я выпрямился, оглядел комнатушку и шагнул к валявшейся на кровати девке.

— Где третий?!

— Ушел! — испуганно пискнула та.

— Молчи, тварь! — крикнул школяр, получил носком тяжелого ботинка по почке и мигом заткнулся, взвыв от боли.

— Двое здесь, один за мной! — скомандовал я, прошел по темному коридорчику и выглянул на лестничную клетку. Снизу доносились грохот и ругань, там выбивали входную дверь, но что-то трещало и наверху. Я чертыхнулся, вооружился пистолем и взбежал на третий этаж. А там — взломанный лаз на крышу!

Святые небеса!

— Стоять! — крикнул я, выбираясь на черепицу ската, но без толку.

— Во славу солнца! — послышалось в ответ, а несколько мгновений спустя откуда-то снизу донесся отзвук сочного удара.

— Страсти небесные! — охнул выбравшийся ко мне стражник. — Вот дурень так дурень!

Я обреченно выругался и уже без всякой спешки двинулся в обратный путь. Маэстро Салазар и ведомые им стражники так и не смогли совладать с крепкой дверью, так что запустил их в дом и приказал спускать во двор школяров, а после уже отдельно предупредил Микаэля:

— Присмотри за ними. Арестанты живыми нужны.

Бретер убежал за стражниками, а я прошел через арку к Уве, который сидел на лавочке, прислонясь спиной к стене дома.

— Как ты? — спросил у слуги.

— Нормально, магистр, — выдавил тот. — Просто больно. Аж искры из глаз!

Крови меж пальцев Уве и в самом деле видно не было, так что я со спокойной душой оставил его и отправился проверить сиганувшего с крыши школяра. Опередивший меня педель уже перевалил тело на спину и пытался нащупать пульс.

Понахватался, понимаешь, от медиков!

— Мертв? — спросил я.

— Мертв, — ответил педель и вытер пальцы о штанину.

— Карауль тело, пришлю за ним кого-нибудь, — распорядился я и ушел во двор. Тут срочности никакой нет, стоило позаботиться о живых.

Так вот и вышло, что спать я завалился уже глубоко за полночь, а только закрыл глаза — и сразу раздался стук в дверь. Я подскочил спросонья, и лежавшая рядом Марта прошипела злобное проклятие.

— Филипп! — послышался из коридора до омерзения бодрый голос маэстро Салазара. — Пора ехать в табор!

— Убирайся! — крикнул я, падая обратно на подушку.

Микаэль тут же постучал вновь.

— Фили-и-ипп! Давно рассвело! Пора ехать!

— Ради милости небесной, Мик, сгинь! — взмолился я. — Мне надо выспаться! Я только глаза сомкнул!

Но бретер оказался непоколебим.

— Упустим время — сарциане разбредутся по городу. Потеряем весь день.

Я не удержался от страдальческого стона, сел и спустил ноги на пол.

— О чем он говорит, Филипп? — насторожилась Марта.

— Рабочие дела, — отмахнулся я и принялся одеваться.

Девчонка перевернулась на бок и спросила:

— Поехать с вами?

— К сарцианам? — фыркнул я. — На кой? Лучше голову Уве посмотри, шишка у него будь здоров.

Маэстро Салазар вновь протянул:

— Фили-и-ипп!

— Да иду я уже! Иду! — рявкнул я. В стену заколотили, призывая нас к тишине, но стоило только выругаться в голос, и стук немедленно стих.

От вчерашней непогоды не осталось и следа, небо сияло чистейшей синевой, заметно потеплело. Плащ я надевать не стал, ограничился сорочкой, стеганым жакетом, кольчугой и камзолом. Да уж — без кольчуги теперь никуда. И без пистолей с жезлом — тоже.

Когда распахнул дверь и вышел в коридор, Микаэль встретил меня широченной улыбкой, в искренность которой не поверил бы даже наивный младенец.

— Ты просто не желаешь похмеляться в одиночку! — бросил я и зашагал к лестнице.

— Вовсе нет! — уверил маэстро Салазар, поспешив следом. — Этот паршивый городок у меня уже сидит в печенках! Хочу поскорее отсюда убраться!

— Ты столько пьешь, что у тебя печени давно нет!

— Несправедливые слова ранят в самое сердце!

— Какое еще сердце? Ты родился бессердечным! — заявил я и велел уже хлопотавшему по хозяйству владельцу таверны отправить кого-нибудь вывести из конюшни наших лошадей.

Несмотря на ранний час, в общем зале оказалось многолюдно. Подручные Блондина заняли пару крайних столов и встречали новый день, поминая погибших товарищей, а люди из команды магистра Прантла с красными от недосыпа глазами завтракали и негромко обсуждали последние новости. Самого Рыбака я перехватил на выходе из таверны и, не удержавшись от невинной шуточки, спросил:

— Как улов, Мориц?

Магистр только глаза в ответ закатил, но я и не подумал отстать от него и вышел на улицу следом.

— Процесс будет не из легких, — поведал там мне Мориц Прантл. — Отравившийся школяр так и не очнулся, его приятели молчат, словно... — он позволил себе кривую ухмылку, — рыбы. Во флигеле отыскалось несколько трактатов во славу солнца, явные новоделы, написанные на вульгарном староимперском, но без признательных показаний задержанных доказать вину будет архисложно.

Я пожелал Рыбаку удачи и вернулся в таверну, а там, дабы проучить Микаэля, потребовал нести к перловой каше и яичнице с беконом не традиционный для завтрака графин вина, а кувшин пива. Маэстро Салазар с укором посмотрел на меня, но протестовать не стал. Это было воистину странно. Обычно по утрам злой на весь белый свет южанин не упускал возможности затеять свару, а когда ему не давали повода поскандалить, находил его сам. Подобное смирение наводило на нехорошие подозрения.

— Выкладывай, что стряслось! — потребовал я, окончательно уверившись в мысли, что столь ранней побудке обязан отнюдь не только желанию подручного полюбоваться моей заспанной физиономией.

Микаэль хмыкнул и отложил ложку в сторону.

— Пока ты вчера общался в ратуше с важными сеньорами, я завернул в один недурственный кабачок неподалеку и стал невольным свидетелем крайне интересной беседы.

— Ну? — поторопил я подручного.

— Сарциане со дня на день двинутся в путь. Как бы даже не сегодня.

— Серьезно?

— Первый раз слышишь, что эти бродяги колесят по всей империи? — усмехнулся Микаэль, приложился к пивной кружке и поспешил меня успокоить: — На самом деле все не так плохо. Под Риером зимуют сразу несколько дружественных семей. С наступлением тепла они начинают разъезжаться, но кто-то непременно остается присматривать за местом.

— Только вот этот кто-то мог приехать недавно и знать ничего не знает о старой ведьме с бельмом на глазу, — понимающе кивнул я.

— Именно! — кивнул маэстро Салазар, откусил жареной колбаски и невнятно пробормотал: — И поскольку мне хочется поскорее убраться отсюда подобру-поздорову...

— Да понял я! Понял! Сейчас позавтракаем и поедем.

Наскоро перекусив, мы взобрались на подготовленных к выезду лошадей и уже знакомым маршрутом поскакали к табору сарциан. Выдувший кувшин пива Микаэль поначалу расточал встречным горожанкам улыбки, но очень скоро начал с интересом приглядываться к глухим переулкам. На его беду, в старых кварталах оказалось слишком людно, а в трезвом состоянии справлять на всеобщем обозрении нужду маэстро полагал ниже собственного достоинства. Так и промучился всю дорогу.

— Знаешь, я был лучшего мнения о Рыбаке, — желчно произнес он, когда мы проехали таможенный пост и на смену цокоту копыт по мостовой пришло влажное чавканье дорожной грязи. — С Блондина спрос небольшой, его дело — убивать, но магистр-расследующий обязан думать на два хода вперед и считать карты.

— Ты про вчерашний штурм? Не соглашусь.

— Штурм?! — фыркнул Микаэль. — Чистой воды самодеятельность! Солнцепоклонники не приемлют магии, их можно было просто усыпить! Не такие это сложные чары! У Рыбака было три ритуалиста, да и Уве чего-то да стоит! Еще и Сурьма!

— И снова не соглашусь, — покачал я головой и зевнул так, что едва не вывихнул челюсть. — Нет, ты прав — усыпить простеца проще простого. Но для этого его надо видеть. Истинное зрение не панацея — стены ослабляют действие чар, и расстояние там было немалое, пришлось бы работать по площадям. Размеры флигеля требовали построения составной схемы с разносом в пространстве. Да и случилось все слишком быстро.

— Так стоило подготовиться! — продолжил упорствовать бретер.

— Стоило, — согласился я. — Но теперь-то что?

— Теперь? Теперь Рыбаку достанутся все лавры, а мы так — сбоку припека!

— Мориц берет к себе Уве.

— С паршивой овцы хоть шерсти клок! А Блондин тоже хорош, все на свете прозевал!

Вот так, перемывая косточки коллегам, мы и добрались до облюбованного сарцианами пустыря. Там стояли пустые шатры, кое-где еще чадили угли, на кучах рванья дрыхли обобранные до нитки пьянчуги, рылись в объедках собаки. Фургоны с латаными-перелатаными цветастыми тентами и раскрашенными бортами стояли на отшибе. Внутри их круга готовилась на кострах еда, кто-то починял упряжь, кто-то подковывал лошадей. Мужчин было мало, в основном по хозяйству хлопотали немолодые женщины, им помогали девочки-подростки.

Нас заметили загодя, а стоило только спешиться и войти в круг фургонов, девчонки шустро разбежались по повозкам, на смену им выбрались древние морщинистые старухи. Их взгляды начали давить столь ощутимо, что невольно возникло ощущение, будто само пространство сгустилось и приходится прорываться через липкую и неприятную, пусть при этом неосязаемую и незримую паутину. По спине побежали мурашки, захотелось развернуться и уйти. К этому подталкивало само эфирное поле, ставшее колюче-враждебным.

Я даже шага не замедлил, как шел, так и продолжил идти, небрежно помахивая волшебной палочкой; Микаэль не отставал, но всякий, к кому бы мы ни обратились, лишь отворачивался или бросал презрительное "не понимаю". Нам здесь были определенно не рады. Хуже того — ни один из присутствующих не походил на того, кого имело смысл хватать за грудки и стращать всеми карами небесными, а потому не было никакой возможности пустить в ход мое самое действенное оружие — блеф.