Перед заходом солнца Кадыр отослал разведчиков к маленькой крепости, приказав им обследовать ее со всех сторон, он почти не сомневался, что дорога вывела отряд на кладовые Козелеска, упрятанные в лесах так хорошо, что их не могли найти десятки отрядов, многие из которых не вернулись в уртон в Дешовках. Не осталось сомнений и в том, кто устроил нападение на отряд на половине пути сюда, хотя разум подсказывал, что после нашествия ордынцев на Русь, она подалась в леса от мала до велика. Но слишком хорошо подготовили засаду урусуты, потеряв своих ратников не больше двух десятков, так же грамотно расправились они с двумя сотнями во главе с Рамазаном, загнав сипаев в пристрелянное место. Итог получился печальным, за две стычки кипчаки потеряли больше трехсот воинов, тогда как у защитников крепости счет почти не изменился. Кадыр разогнал из шатра подчиненных, предлагавших известные варианты действий, и закачался на ковре из стороны в сторону, пришла пора делать выводы самому. Но в голову лезло то же самое, на что было потрачено немало времени, тысячник понял, что подниматься первым на стены крепостей одно, а быть стратегом — другое. Перевоплотиться с наскока в нового Потрясателя Вселенной не получалось, хотя мечта об этом не оставляла его в покое. Значит прав был Непобедимый, когда он принес в шатер дурную весть, что задал один вопрос — почему сотню перебили урусуты, а джагун остался жив, прав оказался и джихангир, что оставил его в живых не за ум, а за отвагу. Кадыр потянулся рукой к турсуку из мягкой кожи и стал развязывать узел, чтобы налить орзы в чашку с высокими боками, она была крепче хорзы и дольше бродила в жилах. С некоторых пор емкость с напитком находилась при нем всегда, хотя старался не расставаться с ней с тех пор, как занялся скотокрадством, но тогда он припадал к пиале с пенной жидкостью от случая к случаю, а теперь не мог представить без нее жизни. Хмель начал туманить голову постепенно, потому что Кадыр отпивал из чашки маленькими глотками, скоро тело под теплым халатом взопрело влагой, мышцы расслабились, а взгляд замутился. Но сознание никогда не путалось, наоборот, оно становилось яснее, до тех пор, пока рука могла оторвать пиалу от ковра, после чего наваливался сон, глубокий, без сновидений. Утром донимало лишь одно неудобство — кислая горечь во рту, в отличие от кипчакских и заморских вин с болями во всем теле, которых было выпито тоже немало. Кадыр знал когда нужно остановиться, чтобы не стать бесчувственным пнем, поэтому когда ощутил расслабленность, кликнул кебтегула — воина ночной стражи, и приказал ему позвать юртжи. А когда тот вошел в шатер, твердым голосом изложил смысл распоряжения, который тот обязан был донести до каждого военачальника в тысяче, оно заключалось в том, что ров перед проездной башней должен быть к утру завален землей и ветками, поверх нужно набросать досок и всякого хлама, чтобы конный мог проехать к стенам крепости без помех. И все обязаны исполнить сами сипаи, оставившие своих хашаров, которых берегли, в уртоне под Козелеском. Юртжи склонил голову и вышел из шатра, а тысячник после его ухода уже не сумел дотянуться до чашки, он превратился в тот самый бесчувственный чулун.
Едва солнце разогнало хмарь над небольшой равниной, как взревели трубы, надрывно захрипели рожки, а грохот барабанов заставил тишину уползти в глубь леса. Впереди сотен, готовых к штурму городка, ждали сигнала к атаке отряды конных лучников, за ними застыли джагуны в полном боевом облачении с щитами, приторченными не сбоку седел, а вздетыми на локтях с левой стороны до шлемов, украшенных перьями и разноцветными лентами. Сипаи опустили наконечники пик вниз, они должны были встретить ими врага, если тот надумал бы выехать за ворота. Кадыр занял место на склоне холма, откуда открывался обширный вид на панораму внизу, он успел сделать инспекцию работе, проделанной ночью сипаями, убедившись, что ров перед проездной башней почти засыпан землей и ветками, кроме того, сверху было наброшено много всякого хлама, который они возили за седлами. Лишь одно обстоятельство мешало ощутить радость скорой победы — сипаи не спали всю ночь, что могло отразиться на точности стрельбы и на их ловкости при поднятии по лестницам, где осаждающие несли наибольшие потери. Но давать отряду время на отдых не собирался, торопясь взять крепость и отправиться с докладом к джихангиру. Мир вокруг состоял из противоречий, и если он однажды принес в ханский шатер дурную весть аллах обязан был предоставить ему возможность одарить Ослепительного доброй, за которой обычно следуют дорогие подарки и новые назначения. Так думал Кадыр, осматривая окрестности. Тем временем на стены крепости высыпали урусутские ратники и заняли вежи и заборола, спрятались за щитами перед арбалетами и машинами для метания камней и горшков с кипящей смолой. Урусуты были малочисленны, если не считать баб и подростков, тоже крутившихся на навершиях стен. Кадыр подумал, что коназ Мастислав Черниговский построил кладовые в невыгодном месте — с бурга они как на ладони — охрану козелесцы приставили к припасам ненадежную, перебить такую можно было при благоприятном стечении обстоятельств до полуденного солнца. Он отвернулся от главных ворот и зашарил взглядом по стене, выискивая слабые места, их было много, особенно на противоположном конце крепости, где ратники, показалось, отсутствуют. Но там текла речка, между ней и стеной, как донесла разведка, защитники вырыли еще ров, дополнив естественную преграду искусственной. Это не являлось причиной для отмены штурма с той стороны, к тому же, оставался задел для отвлекающего маневра. Если послать полторы сотни сипаев в обход погоста и обстреливать деревянные строения, крытые досками и соломой, стрелами с пучками горящей пакли, то часть ратников и горожан пойдет тушить жилища. Главное, чтобы не загорелись амбары с зерном, иначе поход окажется никчемным, дело было в том, что строения за стенами выглядели одинаковыми, если не считать церкви и терема воеводы. Кадыр сделал знак юртжи, застывшего позади него, и негромко сказал:
— Сотню Нукзара ты сейчас отправишь на противополжную сторону крепости, пусть она расстреливает стрелами с огнем дома урусутов, к ней прибавь оставшихся от вчерашнего штурма сипаев. Но стрелять они должны только по жилым домам, — он в упор посмотрел на помощника. — Направь отряд лесом.
— Тысячник, все будет исполнено.
Юртжи прижал к груди правую руку, затем завернул голову лошади и помчался между сотнями, каждая из которых имела свой туг, высившийся над нею. Скоро одна из них вышла в полном составе из строя и растворилась между стволами деревьев, ей в хвост прицепился отряд из нескольких десятков всадников с поникшими головами, в знак вины за неудачный штурм крепости и скорби по погибшим товарищам. Эти воины были все, что осталось от двух сотен ордынцев во главе с Рамазаном, решившим опередить события. Кадыр скосил глаза на шамана, вертевшегося под ногами его коня, но тот еще не закончил камлания, он бил в бубен и катался на спине, закатывая глаза, мыча и кривляясь словно одержимый иблисами. Пузырьки слюны просачивались сквозь губы с пучками волос по краям, они лопались, превращались в липкую влагу и бежали струйками к подбородку, покрытому островками тех же волос неопределенного цвета, собираясь в мутную каплю. Наконец шаман вскочил на ноги и заскакал по кругу, делая грязными руками с кривыми ногтями движения, словно вытеснял из него нечистую силу, после чего бросился в середину и забился курицей с отрубленной головой. Он выворачивался наизнанку, показывая черное и тощее тело, исполосованное множеством шрамов от плети, которой бил себя, и от острых предметов, ими он наносил священные раны. Наконец слюна пошла изо рта потоком, как у взмыленной лошади, он упал навзничь, выронив бубен, задрыгал руками и ногами. Шаман дергался так до тех пор, пока не иссякли силы, затем поднялся, похожий на дьяман кёрмёса, сбежавшего из подземного царства Эрлика, прижавшись к сапогу тысячника, пролопотал несколько слов и, оттолкнутый тем же сапогом, распластался на земле, никому не нужный. Кадыр с неприязнью покосился на сапог, потом вскинул руку и указал на крепость внизу холма, трубы взревели еще страшнее, их поддержали жутким ревом рожки, но все звуки заглушил барабанный бой, под который передовые отряды лучников сорвались с места и ринулись к воротам городка, натягивая на ходу тетивы с насаженными стрелами. Тучи их устремились к стенам, они перелетали навершия и втыкались внутри погоста во все, что попадалось на пути. За первым валом атаки последовал второй, за ним третий, они накатывались на стены по нарастающей, не давая защитникам высунуться из укрытий, подавляя их волю и призывая принять условия более сильного противника. И надо было обладать железными нервами и непоколебимой волей, чтобы дать отпор ордынцам, не знавшим поражений. За лучниками подскакали к башням сипаи с дротиками, они выслеживали урусутов в проемах между зубцами и в бойницах, норовя проткнуть насквозь — такими сильными были броски. Наконечники копий проникали в дерево до конца, затаскивая в пробоину даже древко, выдернуть их оттуда было невозможно. Всадники стремительно проносились у основания стены, не боясь ни стрел защитников, ни коротких сулиц с наконечниками гарпунного типа, насаженными на толстые палки, ни горячей смолы, ни кипятка, заготовленными заранее. Им стали не страшны огромные болты с не менее объемными камнями, годившиеся для поражения противника на расстоянии, никто из ратников не собирался открывать ворота, чтобы выйти навстречу врагу и вступить с ним в бой на виду у жителей погоста, как это делалось в других урусутских городах и весях. Когда стало ясно, что явное превосходство достигнуто, на штурм бросились всадники с лестницами, укрюками и арканами с крючками на концах. Они забрасывали их наверх, одергивая сразу вниз, чтобы острые концы вошли в дерево глубже, и обезьянами поднимались к пряслам под защитой лучников с копейщиками, державших на прицеле каждый угол и бойницу. Дружинникам не было возможности показаться на навершии, чтобы обрубить веревки и волосяные арканы, они встречали штурмующих уже на пряслах или на полатях, проложенных внутри дубовых стен для прохода по ним, и сходу вступали в поединок. Низкорослые и кривоногие воины орды редко выходили в схватках победителями, уступая урусутам в силе и ловкости, и если за одним сипаем не объявлялось нескольких соратников, он становился смертником. Ордынцы побеждали не силой и умением а уловками и числом, то есть по азиатски, где такие приемы ведения боя были в чести. В отличие от славян, встречавших врага грудью, то есть силой и правдой, как делали испокон веков римляне, германцы и галлы.
Кадыр почувствовал, что внутреннее напряжение достигло крайней точки, после которой нервы могли не выдержать, но продолжал следить за развитием событий не меняя позы, приподнявшись в седле и подавшись вперед. Лицо выражало только одно чувство — нетерпение, и когда сипаи облепили наконец навершие стены и бой перекинулся за башни с заборолами, когда на единственной улице городка, прилегающей к стенам, показались первые кипчаки, рвавшиеся с безумной храбростью к домам горожан и к женщинам с детьми, метавшимися возле домов, тысячник вскинул подбородок и оглядел победоносным взлядом сотню тургаудов охраны со свитой из знатных ханов, окружавших его. Он был готов отдать приказ войти в крепость и включиться в дележ добра, которое добудут для них и для орды простые воины. Но время для этого пока не пришло, еще не были открыты ворота проездной башни с десятком дружинников на ней, оказавшихся отрезанными от своих. С холма было видно, как урусуты упали на полати и спрятались за деревянными щитами, не предпринимая никаких действий. Еще кружили по берегу реки на противоположной стороне погоста сипаи, посылавшие через стены стрелы с горящей паклей, от которой занялись огнем большинство домов защитников. А кипчаки, прорвавшиеся внутрь, еще не создали ударный отряд, заставивший бы урусутов броситься от них в разные стороны, облаченные в металлические брони, они отходили к терему воеводы, сохраняя ряды и отбивая атаки нападавших длинными мечами. Их вид говорил о полной решимости драться до конца, несмотря на то, что им пришлось оставить стены крепости. Но Кадыр знал по опыту, что это конец, он даже мог предугадать, чем закончится сражение, потому что не единожды был свидетелем поражений. Самые непокорные войдут в церковь и закроются изнутри, оттуда послышится протяжное пение, затем повалит густой дым. Если ворота не удастся разбить, чтобы добраться до церковного золота с драгоценными камнями, до женщин и детей, не доросших до оси колеса повозки, от всего останется лишь пепел вперемешку с бесформенными чушками, бывшими крестами, кубками и цепями. Урусуты в отличие от других народов не просили пощады, если они проигрывали бой, то предпочитали унижениям достойную смерть. Вот и сейчас ратники не спеша пятились назад, закрывая собой женщин, детей и стариков, бывших при них помощниками, видно было, как бегут к терему воины, отставшие по каким-то причинам, и дружинники с дальних веж. В это время ворота распахнулись и в них хлынули конные ордынцы, находившиеся снаружи, они развеяли последние сомнения по поводу падения погоста. Кадыр сделал знак юртжи, чтобы тот направил сотню Нукзара, продолжавшую обстрел домов с тыла, к воротам крепости, он всегда придерживался золотого правила, гласившего, что каждому сипаю должна достаться его доля добра, чтобы зависть не толкнула воинов друг на друга. Так поступал Потрясатель Вселенной, сумевший своим умом создать великую империю чингизидов. Когда последний из отряда Нукзара скрылся за проездной башней, тысячник поднял руку, призывая к вниманию, свите и тургаудам предстояло неторопясь спуститься с холма и въехать победителями в поверженный городок для принятия участия в разграблении. Он махнул рукой, не сомневаясь в том, что все так и будет, ощущая, что все вокруг разделяют его мнение, подчиненные лишь сдерживали нетерпение напущеннным на себя равнодушием, выдавая его кто беспокойным взглядом, кто частым подергиванием плеча. Отряд отборных воинов, за которым следовали высокие чины во главе с Кадыром, спустился по склону, миновал часть равнины перед рвом и не оглядываясь на беспорядочный навал трупов возле стены проследовал к воротам. Когда взору открылась небольшая площадь городка перед теремом, загроможденная телами ордынцев вперемежку с трупами урусутов, тысячник уже хотел отдать приказ о том, чтобы верные тургауды не забыли предать смерти дружинников, прятавшихся на полатях проездной башни, которых он заметил с вершины холма. И вдруг увидел, что ворота стали закрываться сами собой, он вскинул брови, готовясь излить гнев на первого подчиненного, попавшегося под руку, и услышал ужасающий рев с яростным рычанием неизвестных животных. Страшные звуки доносились со стороны просторного подворья за теремом урусутского воеводы, там творилось что-то невероятное. Сначала раздались истошные человеческие вопли, перешедшие в крик ужаса исторгнутый сотнями глоток, через мгновение на площадь выбежали сипаи в окровавленных одеждах и без оружия в руках. Такое не могло присниться ни одному ордынцу даже в страшном сне, но это не было видением, а происходило наяву. За валом пеших кипчаков последовал вал всадников на конях с выпученными глазами и вывернутыми ноздрями, конные давили пеших и рвались к воротам, не замечая ничего вокруг. Отряд за отрядом выплескивался из центра городка, словно это началось мощное извержение вулкана, отрыгивающего раскаленную лаву, только вместо огненных потоков мимо Кадыра неслись окровавленные люди, кто без руки, кто без плеча, а кто с половиной лица. Тысячник снова оглянулся в сторону ворот, ему не давала покоя мысль, кто их закрыл, и едва успел уклониться от сулицы, пущенной оттуда сильной рукой. Он пригнулся к лошадиной холке, заставив коня сделать огромный прыжок, повернулся лицом к проездной башне и опешил, на навершии стояли дружинники, которых он посчитал как прекративших сопротивление, они расстреливали из луков и пронизывали сулицами ордынцев, бегущих прямо на них. За спиной Кадыра снова раздался звериный рев, кипчак медленно закрутил шеей в том направлении, вдруг осознав, что рядом с ним нет не только кого-то из свиты, но даже верных тургаудов, обязанных охранять его жизнь, и отшатнулся вместе с лошадью назад. На него мчался разъяренный медведь, поджимавший под себя раненную лапу, от которого не отставали несколько лохматых существ с тупыми мордами, похожие на собак огромного размера. Тысячник рванул уздечку, заставляя скакуна сделать поворот на задних ногах, он понял, что настала пора спасать свою жизнь, и ринулся сквозь толпу воинов к спасительным воротам не соображая, что поступает как все. А когда опомнился, было поздно, поредевшая тысяча попала в ловушку, из которой не было выхода — впереди возвышалась проездная башня с закрытыми воротами, по бокам вздымались бревенчатые строения с высокими крышами, а сзади напирали хищные звери, спущенные с цепей. На стенах вокруг вырастали урусутские ратники, они спешили с холма перед городком, с которого перед этим спускались кипчаки, скорее всего, это были разбойники, напавшие на отряд на половине дороги сюда, а теперь вернувшиеся на помощь осажденным. Или это пришли на помощь серёнцам жители окрестных весей. Их было мало, но на их стороне были силы природы, прирученные ими. За спинами ордынцев все сильнее слышался рев животных, доведенных до бешенства войной людей и глубокими ранениями, полученными от них, он приближался, готовый накрыть все вокруг звериной беспощадностью.
