Вечерело. Ригли молча страдала у входа с ведром в руках. Вместо того, чтобы протолкаться навстречу толпе и заняться уборкой, она ждала меня. Я решил, в воспитательных целях, что мириться позволю ей не раньше завтрашнего утра. Ригли насупилась, когда я проходил мимо и остервенело рванулась в двери, не обращая внимания на ругань и увертываясь от затрещин.
На душе было нехорошо, даже пить расхотелось. Я долго топтался на пороге, потом решил немного пройтись. Это не возбранялось, лишь бы не лез к ограде — наружной или межсекторной. Правда, забредя далеко от своего жилья, можно получить по морде от незнакомых с тобой или чего похуже случится — охране наплевать на наши внутренние разборки.
Тень мелькнула меж домами. Ригли?! Она направлялась к центру поселения, где сходились все сектора, и стояла центральная дозорная вышка. Маленькую площадь, по выходным открытую для знакомств мужчин и женщин, окружали нежилые строения — склады, сараи с инструментом и тому подобное... Я крался следом за Ригли.
Она выбрала место у одного из сараев и долго стояла, прислонившись лбом к стене. Потом, словно очнувшись, сняла пояс и связала им себе ноги под коленями. Было еще достаточно светло, чтобы я смог увидеть в ее руке заточку, сделанную из длинного гвоздя. Ригли примерила острие под сердцем, глубоко вздохнула. Под грубой тканью платья обозначились маленькие грудки.
Одним прыжком я оказался рядом с ней и вырвал оружие из тонкой, слабой руки. Ригли повернулась, забыв, что у нее связаны ноги и рухнула бы наземь, не подхвати я ее.
— Ригли! Зачем же ты уходишь, ведь я люблю тебя!
Она изо всех сил старалась не плакать.
(Посоветуйте, что было мне сказать этому глупому ребенку? Дети ее возраста переживают сильнее и ярче взрослых и из пустяка могут сочинить целую трагедию. Вот о чем не мешало бы мне помнить.)
Долго мы с ней тогда говорили. Я твердил, что совсем на нее не сержусь, а мой мрачный вид объяснялся личными неприятностями, к которым Ригли не причастна. А она делилась своими переживаниями, признавалась, как ей было плохо, и как она не знала, чем меня задобрить и что же сделать, чтобы я обратил на нее внимание. Я же доказывал, что самоубийство — не лучший выход в подобных случаях, ведь после нельзя воскреснуть и поглядеть, какое сумела произвести впечатление своим отчаянным поступком.
Пересказал даже прочитанный в детстве слезливый роман, о том, как деревенская девочка втрескалась в заезжего городского хлыща, а тот дал ей отлуп. Через год встретил ее в городе, всю из себя наряженную, замужем за своим знакомцем — крутым мужиком из военных. Уж сколько молил ее о свидании, рыдал, пока этот гвардеец, муж то есть, не поймал его...
— А потом? — спрашивала Ригли.
— Суп с котом. Коленом под зад и за ворота. Будет всю жизнь помнить, как сильно промахнулся. Вот Ригли — лучшая месть мужикам, запомни.
Слезы Ригли давно высохли, она сдерживала улыбку, стараясь, наверное, не портить смехом серьезность момента.
Часовой у входа в женский сектор рявкнул:
— Долго трепаться будете?
Уже зажегся прожектор наверху, а мы с Ригли не могли наговориться. Наши одинокие фигуры на площади — взрослый парень и хлипкая девчушка — странное зрелище.
Я подтолкнул Ригли.
— Давай, бегом! — и, обращаясь к часовому, — Это моя четвероюродная сестра, она потерялась в детстве, и я не видел ее восемьдесят три года. Только в глубокой старости выпало счастье увидеть любимую сестренку. Благодарю за ваше долготерпение.
— Не перестанешь нудеть, пойдешь в карцер.
И я ретировался, проводив Ригли взглядом.
На другой день начало работ задержалось на два часа. С утра, захрипев, ожил репродуктор на столбе около нашего дома, обалделые работяги, кто высыпал наружу, кто высунулся голым торсом из окна. Резкий голос прогавкал, что на центральной площади состоится публичная казнь уличенного в воровстве. Я похолодел. Вместе с остальными помчался на площадь. Толпа уже была большая, но я пробрался достаточно близко, чтобы и видеть и слышать.
Эна в компании главной шишки — начальника лагеря, готовилась распоряжаться экзекуцией. В толпе гадали, кто — жертва. Личную охрану Эны составляли, восемь человек из эльберо, девятый, крупная, молчаливая личность — был, ясное дело, палач. Меня поразило безмятежное спокойствие Эны — с таким видом выходят по утрам дышать свежим воздухом. Шишка широко улыбался и кидал по сторонам быстрые взгляды. Я в ужасе ждал, когда выведут Ригли.
Громкоговоритель далеко разнес голос Хозяйки. Его услышали и те, кто не пришел сюда, через местные динамики у домов.
— Вы заметили? Чем дальше, тем меньше доставалось вам жрать! Скажу, почему. Транспорты, идущие в Тир, загружались наполовину, а то и меньше. Оставшийся левый товар перепродавался на рынках Вагнока. Я не прощаю только одного — брехни!
Повернулась к главной шишке, тот страшно побледнел, толстые щеки затряслись.
— Я же запрашивала — что с поставками? Получала в ответ — приняты в полном объеме.
Коротко размахнулась, отвесила пощечину. Сейчас же охранники схватили шишку под руки, а палач, вынув изогнутый нож с широким лезвием, вспорол ему живот.
Смены шли на работы мимо распростертого трупа с растекшимися вокруг внутренностями. Остальные виновники сознались мгновенно и были Хозяйкой переведены в разряд работяг. Не думаю, что им оставалось долго жить — нравы у нас простые и таких сотоварищей нам не нужно. Работа шла в этот день из рук вон — все только трепали языками. Сам я крепко призадумался. Заявиться в лагерь, имея при себе мизерную охрану и учинить крутую расправу над персонами. Да Эну могли удавить на месте! И телохранители бы не спасли. Однако все приняли, как должное право Эны вершить суд, ее власть над своими судьбами и жизнями.
Вспоминал ее заключительные слова.
— Каждый из вас носит на руке клеймо и номер — знак вины и позора. Наступит время и он станет знаком преимущества, знаком превосходства. Верьте мне!
Левый рукав метаморфа раскрылся, и Эна подняла обнаженную руку. На ее предплечье виднелось такое же клеймо, как у всех нас и номер: 00001. Лицемерка. Я, не будь дурак, сразу понял, что это не татуировка, а несмываемая краска. Несмываемая в том смысле, что от одноразового умыванья не сойдет. А через месяц-другой исчезнет без следа. Но задачу свою эта раскраска выполнила. "Justo e hanmastoro". Бескорыстная и справедливая, ее светлое высочество — Хозяйка Острова. Молитесь на меня, люди, благодарите за ниспосланную вам милость, пока я с вами — вы защищены от произвола. (Кроме моего собственного, конечно...)
Искусный правитель. Меня мутило от отвращения. Позже, когда я немного успокоился, пришла радость от осознания, что я зря перепугался за мою маленькую Ригли. Какое дело Хозяйке до былинки под ее ногами. Прошла мимо, не заметив, но и не наступив. Слава Богу.
Хозяйка со свитой собиралась покинуть нас завтра утром. По ее приказу работы закончились на три часа раньше, обед был обильным, и дали немного вина. Гуляй, народ.
Причальная мачта располагалась в двухстах метрах от конторы за пределами ограждения. "Ариэль" — так назывался дирижабль, висел невысоко над землей, почти недвижим, только слегка разворачивался при небольшой перемене ветра.
Я рассказывал Ригли о дирижаблях, о своем полете и о том, что, как оказалось — лично знаком с Хозяйкой.
— Только счастья мне это не принесло.
Ригли чинно держала меня под руку, игнорируя насмешливые взгляды окружающих.
— Эй, Нат! На младенцев потянуло?
Я тоже держался — ноль вниманья, фунт презренья. Через два года Ригли расцветет в прелестную девушку. Что мешает мне заранее подбить под нее клинья? Примерно так же я объяснил ситуацию Ригли. Но она все переворачивала разговор на Хозяйку.
— Ты ее обидел. А она — очень хорошая.
Ригли было не переубедить даже ссылками на ее собственную судьбу. Четыре года назад ее отец имел дело в Вагноке, но разорился и был казнен — закон тогда отличался большей свирепостью. Мать Ригли покончила с собой. Поскольку вина по законам Хозяйки обязательно падала на всех родных, то семилетняя Ригли угодила в тюрьму. Когда же Хозяйка затеяла эпопею с восстановлением Тира, Ригли отправили сюда. В ее понятиях — это было равноценно свободе.
Как и вчера, подошел охранник, смерил взглядом.
— Хорош прохлаждаться! В контору!
Я заявил, что должен переодеть рубаху, грязная вся.
Он заржал.
— Там переоденут. Хозяйка забирает тебя с собой.
Подгребся его напарник, оружие наготове.
— Пшёл!
Я едва успел проститься с Ригли. Пока меня вели в контору, передо мной все стоял ее отчаянный взгляд.
Запертый в одноместной каюте "Ариэля" — я сжимал в досаде кулаки, пока наземная команда заканчивала погрузку. Хозяйка возжелала прихватить с собой две сделанные нами при земляных работах находки: обломок колонны с идущими по кругу надписями на древнем языке и прекрасно сохранившуюся мраморную статую юноши в лавровом венке. Оба ящика только что поместили в грузовой отсек.
Было еще кое-что, усилившее мою депрессию. Перед тем, как взойти под конвоем на борт, я успел заметить люк в днище гондолы. Он был закрыт, но видно было, что открывается наружу и предназначен для сброса бомб.
Пол мягко уперся в мои ступни — "Ариэль" взлетел. Внизу медленно поворачивалась панорама поселения. Загудели моторы, мы легли на курс. До прибытия в Вагнок оставались сутки. А спустя четверть часа за дверью моей каюты началась суета. Несколько пар ног мягко промчались по коридору, до меня неразборчиво долетели отрывочные возгласы. Затем дверь распахнулась.
— К Хозяйке! Быстро!
Офицер, стоящий навытяжку перед Хозяйкой, был бел, как свежевыстиранные кальсоны. Хозяйка спокойно роняла вопросы:
— Вы досматривали груз?
— Да... Перед упаковкой.
— И все?
— Да. При погрузке пломбы нарушены не были...
— Не были или вы тоже не посмотрели?
— Н-нет... Не посмотрел. Простите...
— Прощаю, — она кивнула на дверь, предлагая виновному убираться вон.
Ей богу, когда он выходил, его шатало. Но я почти не обратил на это внимания, потому что во все глаза смотрел на сидящую на диване рядом с Хозяйкой Ригли. В бесформенном своем балахоне, растоптанных башмаках она выглядела на редкость нелепо. И, все равно, была прекрасна.
— Ты могла замерзнуть, — с мягким упреком обратилась к ней Хозяйка, Грузовой отсек почти не отапливается.
— А я в стружку зарылась. Рядом с этим каменным мальчиком мне места хватило! — Ригли прыснула.
— Сейчас тебя отведут поесть, выпить горячего. Ступай.
Ригли озорно усмехнулась мне, почти незаметно, но от Хозяйки не укрылась.
— Иди, Реджина... Мне надо поговорить с твоим другом наедине.
Когда за Ригли захлопнулась дверь, Хозяйка занялась мною.
— Вот, оказывается, на кого ты меня променял.
Я молча игнорировал упрек. Говорить с ней не по делу я не собирался. Но, Ригли! Какую она сыграла шутку, и чем это для нее обернется?
— Нат, я приглашаю тебя посетить мою столицу.
— Принимаю.
— Ты видишь, что спокойно теперь можешь покидать Тир?
— Вижу.
— У меня к тебе будет просьба. Да садись, Бога ради!
Я сел, но не рядом с ней, а в плетеное легкое кресло. Кивнул, дав понять, что внимательно слушаю.
— Мне нужен новый глава поселения.
— Нет.
— Подожди, не горячись. Ты — честен, лидер по натуре. По хорошему честолюбив — такие люди мне нужны.
— Не намерен быть главным надсмотрщиком над толпой несчастных, полуголодных рабов.
— Не руби с плеча. Подумай. Все получат свободу. Пока в пределах создаваемого протектората Тир. Работать за плату, часть ее я резервирую за каждым на его личном счету в банке Вагнока.
— Только сними охрану — народ разбежится.
— Нет. Куда бежать? В Эгваль — путь далек и труден. На территориях, подвластных Острову — везде, кроме Тира — беглец будет нищ и бездомен. А в Тире — у него есть дело, каким можно гордиться — я позабочусь создать подходящее общественное мнение.
Ты будешь хозяином Тира! По своему согласию и волею его жителей. Думаешь — у меня есть другое население для него?
— Я понимаю замысел. Возможно, с него что-то выйдет. Желаю удачи Хозяйке Острова. Но, лично я — не собираюсь принимать в этом участия — душа не лежит. Оставляю за Хозяйкой право — согласиться с моим отказом спокойно или вышвырнуть меня за борт.
Хозяйка дотронулась до кнопки на крышке столика в изголовье дивана. Вошел офицер.
— Приведите Реджину.
Ригли вошла, вытирая подбородок тыльной стороной ладони.
— А я какао не допила!
Хозяйка огорчилась:
— Ох, прости меня! Ладно, ступай, приканчивай какао — он у меня вкуснющий. Я позову тебя потом.
Ригли уже уходила, когда ее догнал вопрос Хозяйки:
— Хотела бы ты пожить в Вагноке?
— А после Вагнока — вернемся домой?
— Конечно, Реджина.
Ригли ушла. Хозяйка долго изображала задумчивость, пока я не смекнул, что первой она не заговорит.
— Черт с тобой! Я согласен. Не ради тебя.
Она не выказала никакого довольства тем, что меня утоптала.
— Хорошо. Не буду больше тебя доставать.
(Аудиенция окончена...).
Я все же не удержался от вопроса:
— Так понимаю — тормоз в моей башке исчез?
— Да, после того, как ты услышал от меня ключевую фразу.
— Какую?
— Неважно. Не думай о пустяках. Обед — через час. Ступай.
Обедал я один в своей каюте, расслабленно следя за морским пейзажем. Внизу крошечная черточка корабля оставляла за собой ясно видимый кильватерный след. Скоро оживиться морской путь между Вагноком и Тиром. И я подумал, что если восстановить дорогу от Тира на Эгваль, то моя родина получит долгожданный выход к морю.
"В моих мечтах — жив Тир и многое другое..."
Какао, кстати, здешний кок, в самом деле, умел готовить.
За иллюминатором уже стемнело, когда тихий скрип замка выдернул меня из дремоты. Кто-то осторожно пытался открыть дверь моей каюты.
Ключ был у меня — Хозяйка вернула его, давая понять, что не покушается больше на мою свободу, и я перед сном закрыл замок на два оборота. Теперь я терпеливо ждал, когда незваный гость добьется успеха.
Дверь медленно приоткрылась и Ригли проскользнула в каюту со смущенной улыбкой. Пару отмычек она торопливо упрятывала в пояс.
— Я думал — такой замок нелегко открыть.
Ригли хихикнула. Я отодвинул шторку со световой панели, чтобы получше разглядеть плутовку.
То, что было для Хозяйки коротким светло-зеленым халатиком — на Ригли смотрелось платьем — ей пришлось запахнуть полы его чуть ли не вдвое. Обуви на ногах больше не было. Только старый матерчатый пояс она сохранила из прежней одежды.
Тонкие руки уперлись мне в грудь. Ригли забралась на мою постель, толкаясь теплыми острыми коленками. Ее длинные волосы влажно блестели.
— У нее такой душ! — Ригли не скрывала восторга, — Она сказала, будет меня с песочком драить, но пока сойдет...
— Она знает, что ты здесь?
— А! Все спят, а кто нет, подумают — в туалет пошла, — Ригли избавилась от пояса и пыталась выскользнуть из платья. Я решил не дать ей этого сделать и привлек к себе, обнимая за худенькую спинку... Что понимает в физической любви девочка неполных двенадцати лет? Ригли напряглась, пытаясь вернуть себе свободу движений, я поцеловал ее, она отвечала неумело, но с большим энтузиазмом. Зажмурилась, мягко щекотнув мою щеку длинными ресницами.
