Эадор. Книга третья. Чужие воспоминания

Странно, но остальные женщины только согласно закивали Хавронье.

— Ой! Смотрите, люди добрые! Съеденные! — крикнула молодая девушка.

Обернувшись, мы увидели идущих на площадь дровосеков. Хмурые лица мужиков, увы, не дали повода облегченно вздохнуть. Четверо мужчин с угрюмыми заплаканными лицами держали в руках широкие носилки. Сзади шла рыдающая мать. Отца семейства и младшего из сыновей не было видно. Носилки мужчины накрыли черной тканью, не оставлявшей место сомнениям.

Я и староста направились к старшему сыну. Здоровенный детина с трудом сдерживал слезы.

— Что произошло? — спросил староста.

Парень затрясся, а, затем, собрав в кулак всё мужество, произнес:

— Упырь!

— УПЫРЬ! ЛЮДИ ДОБРЫЕ! УПЫРЬ! — подхватили бабы. Видимо, умение слышать любой, даже самый тихий, шепот передавалось от матери к дочери ещё с начала начал. Сплетничать же принято втихушку, иначе удовольствия не получишь.

— Как упырь? — ахнул староста.

— Как есть, — ответил сын, — сами видели. И... И... не помогли ничем!

Не выдержав, парень зарыдал, не стесняясь матери.

Пройдя вперед, я осторожно приподнял с носилок черную ткань. Проклятое бабье и тут всё разглядело! Женщины заверещали от ужаса и начали разбегаться.

На сей раз я их особо не винил. Увиденное потрясло даже меня. Под тканью лежали даже не тела, а окровавленные фрагменты. Я с ужасом отшатнулся и одернул ткань.

— Рассказывайте! — коротко приказал староста.

Старший сын захлюпал носом.

— Держись, сын мой! — сказал я. — Время для скорби ещё настанет. Сейчас предстоит спасти другие жизни. Расскажи нам, что вы видели?

Детина взял себя в руки.

— После проповеди мы отправились рубить сосны! — начал он.

— Куда? — перебил староста.

— На северную опушку, откуда тропинка к развалинам старой церкви начинается.

— Проклятое место!!! — завыла одна из бабок в толпе.

"Курятник" охотно подхватил голос "запевалы". Староста обернулся и властным взглядом заставил неугомонных женщин замолчать.

— Упырь появился, будто из ниоткуда! — продолжил рассказ дровосек. — Напал на младшего. Он успел позвать на помощь. Отец стоял ближе всех. Увидел нежить, поднял топор и бросился на выручку. А мы...

Губа у парня задрожала.

— А мы струсили и разбежались. Проклятый мертвяк растерзал их обоих. И... И... Принялся пожирать. Мы стояли издалека и смотрели. Стояли и смотрели!

Не выдержав, мужчины опустили носилки и бросились в ноги безутешной вдове, начав молить о прощении. Женщина нашла в себе силы произнести правильные слова. Ничего бы они упырю не сделали. Положил бы всех, оставив несчастную и без мужа, и без детей.

— Он...он... ел их! — всхлипывая, продолжил детина.

По толпе прошлись отчаянные вздохи боли и ужаса.

— А потом внезапно прекратил, — сказал дровосек, — оставил тела, развернулся и вглубь леса направился. Мы... Мы не рискнули следом пойти.

Я вознес молитву об усопших. А затем по очереди возложил руки на плечи каждого члена семьи, произнеся утешительные слова. Напрасно говорят циники, что слова в подобные моменты звучат наигранно и глупо. Неправда. Даже не доброе слово, а обыкновенное сочувствие помогает людям пережить горе.

— Что думаешь, отче? — задал вопрос староста.

Покачав головой, я ещё раз откинул ткань с носилок, изучив останки убитых. Сомнений не оставалось. На трупах несчастных сохранились желтые отметины трупного яда. Такой встречается только у поднявшихся из могилы упырей. Так, во всяком случае, учили отцы-наставники Верхенереченского монастыря. К несчастью, в основном я запомнил их воспитательные речи, которые они проговаривали, когда лупили меня за очередную провинность. Но кое-что я запомнил и про нежить. Особенно, когда меня с ней сравнивали.

— Почему упырь из развалин выполз, и из развалин ли? — поинтересовался староста.

— Ясное дело, — ответил я, — Светлый Владыка отвернул свои очи от нашей деревни. Вот посмотрите...

Я театрально указал рукой на покосившуюся церковь.

— Разве может сердце Бога-Орла спокойно терпеть столь запущенное место служения? Вот и пробудился упырь. Почувствовал тьму в наших сердцах.

Староста задумчиво почесал затылок.

— А с упырем-то, что делать? — спросил он. — Может, Вы его, отче... того. С миром упокоите?

Мне не понравился ход мыслей старосты. Не в пример многим облаченным в рясу неучам, заклинание... ТЬФУ! Прости меня, Светлый Владыка! Не заклинание, а священную молитву экзорцизма я знал. Вернее, мог красиво напеть, почти не заглядывая в шпаргалку. Вот только экзорцизм — не простая молитва, а волшебная, чтобы её произнести, нужны кристаллы и личные силы. И если первое ещё худо-бедно имелось, то насчет второго я сомневался. Магия никогда не давалась мне легко. Иначе фига с два я бы очутился в занюханной деревеньке на самом краю осколка.

Если откровенно говорить, во времена своего обучения в монастыре я не больно-то на занятиях вкалывал. Больше на гулянку к девкам в соседнюю деревеньку бегал. А сейчас ещё хуже. Проклятье! И угораздило же отца-настоятеля отправить меня служить именно сюда. Правда, после того, как я случайно проиграл в кости пожертвования, собранные братьями за неделю, хорошо, что мне вообще рясу согласись всучить.

Что же делать? С моими способностями, даже если молитва и сработает, не факт, что упырю хватит одного экзорцизма. Вдобавок, одному идти в развалины не хочется. Надлежит собрать крепких мужчин. Но раз пошло такое дело, матери своих сыновей не в жизнь не отпустят. Вдова дровосека так точно. Хоть Божественной благодатью уговаривай, хоть дьявольскими муками пугай.

— Чего молчите, батюшка? — поинтересовался староста. — Что делать-то будем?

— Молиться, — коротко сказал я. — Отнесите тела в церковь. Положите у алтаря. Завтра отпоём и отправим безвинно убиенных в последний путь. А дальше я возьму кадило и деревню по кругу обойду. Если вера наша будет крепка, смилостивится Светлый Владыка и не даст мертвяку подойти к нашим жилищам.

— А уничтожить его можно?

Я поглядел по сторонам. Весть о беде успела разнестись по всей деревне. Народ спешно стягивался на внеочередной сельский сход. Уж теперь-то они с куда большим вниманием послушают мою проповедь. Каждый вспомнит, за что должен покаяться.

Разумеется, от упыря следует избавиться, и как можно скорее, но упускать подвернувшийся случай не следует. Слаб человек, только в горе про Бога-Орла вспоминает, а когда всё хорошо, ему до Творца (и честных слуг его) и дела нет.

Я заметил в толпе нашего кузнеца. Здоровенные дровосеки на фоне его массивной фигуры выглядели половинчиками. За такой спиной, пожалуй, можно и на упыря поохотиться. Если не экзорцизмом, так хоть стрелами света мертвяка пораню, а кузнец своим неподъемным молотом добьет. Случись что, я же его целебными молитвами на ноги и подниму. Вот только жена у кузнеца под стать мужу. Характер, что пламя в горне, только дай слабину, мигом всё спалит. Если она с одного удара мужа своего вырубает, то у меня череп точно не выдержит. Без дозволения своей ненаглядной кузнец из дома и не высунется, а с ней самой говорить..., уж лучше разбежаться и башкой об телегу стукнуться. Не так больно будет. Она ведь не посмотрит, что перед ней слуга Божий.

— Без сомнения, — ответил я, — каждая мертвая тварь Светлому Владыке противна. Как убиенных отпоем, молиться о спасении будем. Надлежит крышу церкви как можно скорее отремонтировать, алтарь подправить, стены подкрасить, цветы кругом высадить, а, главное, верою в Свет души свои наполнить. Поститься, молиться, почитать Бога-Орла. Когда скверна уйдет из сердец, то и упыря на тот свет спровадим!

Староста задумчиво покачал головой. Не похоже, будто проникся.

— А, может, ведьму позвать? — раздался женский голос в толпе.

Я просто опешил.

— КАКУЮ ЕЩЁ ВЕДЬМУ?!

В толпе началось движение. Очевидно, виновница попыталась отползти на задние ряды, но народ мигом вытолкал вперед горбатую бабку.

— Извиняйте, отче, — сказала она, — на днях у меня в доме остановилась, из земель половинчиков пришла. Высокая, молодая, рыжая, в мантии колдовской.

— И ты осмелилась дать кров еретичке?! — гневно спросил я.

— Так ведь она гадать хорошо умеет. Сказала, что камешки волшебные, рунами называемые, разложит, и скажет, кто Любавочке моей будет лучший жених.

Я попытался испепелить бабку взглядом.

— Дело уж больно важное, — залепетала карга, — жениха Любавочке лучшего подобрать следует, чтобы потом не бил её, подарки дарил, деток своих малых любил. Одно дело, когда один сватается, бери, как говорится, что дают. А ежели двое? Да оба они молоды и статны.

— Пусть девица и выбирает, — сказал я.

Бабка презрительно прыснула.

— Где же ей, дуре непутевой, разобраться? Коли даже я, и то выбрать не могу. Я уже в церковь ходила, святым молилась. Подскажите мол, за кого Любавочку отдавать? И вас спрашивала.

— Меня? — удивился.

— Да, батюшка. Вы тогда изволили с плотником да мельником за церковью бельма заливать. А как залили, так прямо в кустах и почивать изволили. Тогда я и спрашивала.

Я задумчиво почесал затылок. Мельник с неделю назад приволок целый бочонок свежесваренного пива. Просил освятить, чтобы не испортилось. Как освящал, помню, а вот что дальше было....

— И что же я ответил?

— Что, мол, всё в руках Светлого Владыки. Пусть дева по сердцу себе выбирает, что ей на роду написано, то и будет, а силой никого под венец вести непотребно.

Я довольно кивнул. Хорошо сказал. Надо будет запомнить. Всё-таки по пьяни красноречие мне не отказывает. Я бы даже перед проповедью по три-четыре кружечки на грудь принимал, ежели б затем святых по именам и заслугам не путал.

— Ну. Всё правильно.

— Да как правильно-то, отче? Вам-то хорошо, помолились, брак освятили, на свадьбе погуляли. А Любавочке-то моей каково? Считай, девке вот-вот семнадцать стукнет, а она ещё не сватанная! Вот я и решила, пусть уж ведьма поворожит, да истину-то увидит. А я уж потом грех отмолю. Вот уже пять серебрушек для искупления приготовила. После свадьбы сразу вам, батюшка, и отдам!

— Что же ты мелешь, непутевая! — схватился я за голову. — Черной ворожбой судьбу определяешь. Сердца людей на небесах переплетаются. Светлым Владыкой освящаются. А ты бесов смрадных в судьбу внучки вмешиваешь!

Горбунья тяжело вздохнула.

— Хорошо, десять серебрушек не пожалею. Но что на небесах решили, знать заранее стоит. Можно и беса послать. А то будет потом она его сковородой, он её топориком, как с последней свадьбы. Верно, я говорю, бабы!? — обратилась зловредная карга к толпе.

Женщины согласно закивали. Я потупил глаза в землю. Действительно, нехорошо тогда получилось. Хоть и умерли, по моему наказу, молодые в один день. Она без головы, он с петлей на шее. Пожертвований тогда, правда, собрать удалось уйму. Сразу два повода, и свадьба, и отпевание. Но пропади они пропадом, такие деньги. Стариков хоронить дело невеселое, но естественное. Всему на свете срок приходит, а когда молодых, да по такой дурости. Нет!

Бабка начала громко причитать, рассказывая, как заезжая ведьма ей подсобила, как судьбу прочла. Мол, за будущее родной Любавочки она отныне спокойна. О растерзанных трупах дровосека и его младшего сына, люди, похоже, и думать забыли.

Чертовы грешники! Пока бабы окончательно до греха не договорились, дружно порешив, что ворожба и гадание — дела почти Богоугодные, я решил быстро вправить им мозги, зайдя с другого бока.

— ВОТ! Взгляни теперь в глаза несчастной сестре своей, мужа и сына потерявшей! — закричал я, указав на убитую горем вдову дровосека, — посмотри, говорю! И осознай, скажи добрым людям, стоят ли слезы её твоего греха!?

Бабка поперхнулась.

— А что сразу я-то? — опешила карга.

— Она ещё спрашивает! — воскликнул я. — Ведьме — еретичке презренной, кров и пищу дала, ворожбу черную в нашей деревне допустила, мне ничего не сказала, а потом у нас в развалинах упырь просыпается!

Старуха испуганно захлопала глазами.

— Да как же оно так-то? — воскликнула горбунья. — С простой ворожбы-то?!

Я покачал головой.

— Нечистая сила одна! Богатство обещает. Поначалу многого не просит, но стоит ей только щелочку приоткрыть, как она мигом в избу проникает, и злодейство людям добрым чинит!

Дровосеки изменились в лице. Старший сын, утерев слезы, шагнул вперед и гневно схватил старуху. Зарычав, детина поднял бабку над землей и силой потряс.

— Ох-ох-ох, — запричитала горбунья, выплясывая в воздухе ногами.

— Ах ты, карга старая! — рявкнул он. — Из-за тебя, значит, я отца и брата сегодня лишился!

— Да, кто ж знал-то, милок!?

— Знал?! Да я тебе сейчас!

Дровосек занес кулак, намереваясь выбить из горбуньи последнюю дурь. Я поспешил вмешаться. Вправить карге мозге, конечно, следует, но в таком состоянии парень просто убьет старуху, а мне и так уже есть кого отпевать.

— Опомнись, отрок! — воскликнул я.

— Уймись, болван! — поддержал староста.

Вдвоем мы с разных сторон ухватили парня за руки и заставили отпустить старуху. Горбунья попыталась укрыться в толпе, но бабы уже сменили настроение, забыв про душераздирающие проблемы милой Любавочки.

— Ах, ты, ворожейка черномазая! — закричала мельничиха.

— Гадалка мертвечинная! — воскликнула жена плотника.

— Чтобы тебя саму упырь сожрал! — поддержала её дочка.

Вперед вышла жена кузнеца. Высокая и статная, лишь на ладонь уже в плечах своего благоверного, она решила сразу перейти от слов к делу, влепив горбунье доброго пинка. Старуха аж взлетела, кубарем откатившись обратно к дровосекам. Староста заслонил бабку от старшего сына. Я поспешил урезонить женщин. Если от встречи с дровосеком горбунья ещё отлежится, то под горячую руку жены кузнеца лучше не попадаться. Потом костей не соберешь.

— Опомнитесь, миряне! — воскликнул я. — Каков с неё — дуры старой, теперь спрос? Грех малый в душе своей затаила, ну, так отмолим. Главное, раскаяться.

Обернувшись, я строго посмотрел на бабку.

— Ты ведь раскаиваешься?

Горбунья поспешно закивала, и, не сходя с места, начала бить земные поклоны. Получилось у неё хорошо. Искренне. На весь лоб головой в землю ушла.

— В церковь потом зайдешь, исповедуешься! — рявкнул я. — И внучку с собой прихвати. Вдруг и в ней тоже чернота затаилась. От того, насколько честны и ЩЕДРЫ будете, от того и прощение Светлого Владыки зависит!

— Погоди, Феофан, проповедь начинать, — встрял староста, — потом бабке и внучке её непутевой грехи отмаливать будешь. Скажи, что с упырем делать?

Я опасливо посмотрел на лицо старосты. Коли он отбросил всякие "отче" и "батюшка", значит, и впрямь рассердился. Особенно раз на "ты" перешёл. Как и всякий хозяйственный мужик, староста не любил разглагольствований на любые темы, в том числе и религиозные. Безусловно, все положенные честному прихожанину ритуалы он соблюдал, в добром настроении на пожертвования не скупился, но глубокой веры был чужд. Церковь он регулярно посещал потому, что положено, но всегда стремился сократить время своего пребывания и отправиться заниматься хозяйством. Деревенские проблемы староста предпочитал решать быстро и практично, то есть, он скорее предпочтет вложить деньги в новые семена, чем заказать молебен о добром урожае. О том, что одно другому не мешает, я ему много раз говорил, но староста всегда меня внимательно слушал, а делал по-своему. Сейчас мужчина хотел услышать толковые предложения, а не длинные проповеди. Моё науськивание деревенских друг против друга староста явно не одобрил. По счастью, я уже знал, что делать.