Когда крепость Св. Фомы была почти достроена, Колумб поручил командовать ею Педро Маргарите — кабальеро, которого он когда-то рекомендовал своим сюзеренам. Адмирал оставил ему гарнизон из пятидесяти шести человек, а сам отправился обратно в Изабеллу. Достигнув берегов Рио-Верде (Никайагуа) в районе Реал Веги, он увидел, что к крепости направляются с побережья испанцы с запасами продовольствия. Поэтому он задержался там на несколько дней, подыскивая подходящее место для переправы: ему хотелось проложить более короткий путь из крепости в гавань. В эти дни он останавливался в индейских селениях, приучая своих солдат к местной пище, а туземцев — к уважительному и доброжелательному отношению к белым людям.
Из рассказов Луксана Колумб уже почерпнул кое-какие сведения о характере и обычаях туземцев, а еще больше узнал, наблюдая за индейцами во время своего пребывания среди горных и равнинных племен. И здесь небезынтересно привести некоторые сообщения, касающиеся характера и обычаев туземцев. Они почерпнуты не только из рассказов Адмирала, но и из донесений его офицеров. Впоследствии то же без прикрас описал монах по имени Роман, бедный отшельник (так он себя называл) из ордена иеронимитов, один из сподвижников падре Бойля, некоторое время миссионерствовавший в Веге.
Колумб уже осознал, что во время первой экспедиции составил несколько неверное представление об островитянах. Они оказались не столь уж мирными и неискушенными в военном деле. Адмирала ввели в заблуждение собственные восторги и кротость Гуаканагари и его вассалов. Набеги карибов вынудили обитателей побережья научиться владеть оружием. Горцы, жившие неподалеку от моря, особенно на той стороне острова, что обращена к Карибским островам, обладали более суровым и воинственным характером, нежели жители равнин. Вождь Каонабо, кариб по происхождению, заразил своей воинственностью туземцев, обитавших в центре острова. Однако, в основном островитяне отличались покладистостью и добротой. Если между ними и вспыхивали войны, то продолжались они недолго и не сопровождались большим кровопролитием. Как правило же, островитяне вообще не воевали, а держались дружелюбно и гостеприимно.
Колумб вначале так же ошибочно решил, будто жители Гаити не имеют представления о религии, и льстил себя надеждой на то, что в таком случае окажется легче внедрить в их сознание христианскую доктрину. Ему не приходило в голову, что разжечь пламя веры в груди атеиста куда сложнее, чем направить уже воспламененный огонь на другой объект. Впрочем, редко какой человек лишен способности размышлять до такой степени, что его не впечатляет мысль о божестве, правящем миром, и нации атеистов никогда не существовало. Вскоре испанцы обнаружили, что у туземцев имеется своя, хотя и довольно смутная, примитивная вера. Они верили в высшее существо, живущее на небесах — бессмертное, всемогущее и невидимое; считалось, что оно произошло само по себе, а не от отца и матери. Непосредственно этому божеству индейцы не поклонялись, а обращались к богам более низкого ранга, к так называемым земи, которых они мнили посланниками и посредниками верховного божества. У каждого вождя был свой божественный покровитель, к которому он взывал и обращался за советом в любом деле, касавшемся всех членов общины (они также поклонялись этому божеству). Вождь приказывал построить отдельный дом, служивший храмом, где находилось изображение его земи, сделанное из дерева, камня, глины или хлопковых нитей, обычно довольно уродливое и даже чудовищное. Каждая семья, да в каждый отдельный человек имели своих земи — покровителей, защищавших их, как лары или пенаты защищали людей античного мира. Их фигурки держали в домах, порой вырезали на мебели, некоторые были совсем крошечными — их прикрепляли к головной повязке, отправляясь на войну. Индейцы верили, что земи т их могущество способны переходить из рук в руки, и частенько воровали идолов друг у друга. Завидев испанцев, они прятали фигурки божеств, словно их могли отобрать. Индейцы думали, что земи управляют всем сущим на земле, причем у каждого божка — своя вотчина, свои подопечные. Божества якобы влияли на времена года и стихии, благодаря им один год был неурожайным, а другой — плодородным. Земи вызывали ураганы и смерчи, бури в грозы, ила же, наоборот, ласковый, теплый ветерок и благодатные дожди. Земи повелевали морями, лесами и реками, напоминая античных нереид, дриад и сатиров. От них зависела удача на охоте или на рыбалке, они направляли воды, стекавшие с гор, в безопасное русло ручьев и мирных рек, бегущих по равнинам; рассердившись же, божества превращали эти воды в бурные потоки, так что реки выходили из берегов, затопляя и опустошая долины.
У туземцев были свои бутио — жрецы, якобы общавшиеся с земи. Они соблюдали строгий пост, совершали омовения, вдыхали специальные порошки или пили настои трав, вызывающие временную нарколепсию и бред. Бутио заявляли, что впадая в транс, видят богов, которые предрекают будущее и учат бороться с болезнями. Большинство жрецов прекрасно разбирались в лекарственных травах и хорошо знали целебные свойства деревьев и кустарников. Они лечили, пользуясь этими познаниями, но всегда сопровождали врачевание множеством таинственных ритуалов и церемоний, преподнося его как колдовство: жрецы пели, жгли огонь в жилище больного, делали вид, будто изгоняют болезнь из его тела и отправляют ее в море или в горы.
Тела жрецов были разрисованы и испещрены татуировками, на которых изображались земи; испанцы взирали на эти картины с ужасом, их устрашали эти лики дьявола, и они ненавидели бутио, считая их колдунами. Туземцы же благоговели перед жрецами как перед святыми. Бутио часто помогали касикам обманывать подданных и вещали от лица земи, используя полые трубки; они вдохновляли индейцев на битвы, предрекая победу, раздавали обещания или изрыгали угрозы — в зависимости от того, чего желал вождь.
Существует всего одно описание торжественной религиозной церемонии этих индейцев. Касик объявил день, на который было назначено празднество в честь земи. Отовсюду собрались подданные, и началось торжественное шествие: женатые мужчины и замужние женщины надели свои самые дорогие украшения, юные девушки шли совсем нагими. Касик как главное действующее лицо праздника шествовал во главе и бил в барабан. Процессия приблизилась к освященному дому, или храму, где стояли идолы. Подойдя к порогу, касик сел у дверей и. продолжал бить в барабан, пока вереница людей входила в хижину; женщины несли корзины с лепешками, украшенные цветами, и пели. Бутио приняли подношения с громкими криками, а скорее даже с воем. Предложив земи лепешки, жрецы разломили их и раздали по кусочку отцу каждого семейства, и те тщательно хранили этот дар целый год в качестве оберега. Затем женщины по сигналу начали танцевать, петь песни в честь земи и восхвалять деяния прежних касиков. Закончилась церемония призывами к земи не оставлять племя своим вниманием и защищать его.
Помимо земи, у каждого вождя было три идола, или талисмана; ими служили обычные камни, но касики и их подданные относились к ним с почтительным трепетом. Первый талисман мог обеспечить обильный урожай, второй помогал женщинам разрешиться от бремени без мук, а третий вызывал дождь или солнце. Три таких амулета Колумб послал домой своим повелителям.
Представления туземцев о сотворении мира были смутными и неопределенными. Они считали свой остров Гаити пупом земли и верили, что солнце и луна вышли из пещеры на острове, дабы осветить весь мир. Пещера существует до сих пор, она находится в семи — восьми лигах от мыса Франсуа (теперь мыс Гаитянский) и носит название Ла-Вут-а-Минге. Глубина ее сто пятьдесят футов, высота примерно такая же, а ширина совсем небольшая. Свет проникает внутрь только через вход и круглое отверстие наверху, что делает пещеру больше похожей на творение рук человеческих, нежели на создание природы. Еще в недавние времена на стенах ее виднелись вырезанные в камне изображения земи и сохранялись остатки ниши, очевидно, предназначенной для изваяний. Местные жители относились к пещере с чрезвычайным почтением. Она была разрисована и украшена зелеными ветвями и прочими доступными средствами. Внутри стояли два идола. Когда возникала нужда в дождях, туземцы торжественно отправлялись с песнями и танцами в пещеру и приносили в дар богам фрукты и цветы.
Индейцы считали, что человечество произошло из другой пещеры. Будто бы высокие люди вышли из большого отверстия, а низкие — через боковую щель. Долгое время мужчины жили без женщин, однако как-то, бродя у небольшого озерца, они заметили в ветвях деревьев маленьких животных, которые оказались женщинами. Мужчины попытались их поймать, но женщины выскальзывали из рук, точно угри, и удержать их было невозможно. В конце концов, мужчины привлекли к поимке женщин нескольких собратьев с шершавыми руками, болевших чем-то вроде проказы. Тем удалось поймать четырех женщин, которые впоследствии и наплодили других людей.
Обитая в пещере, люди отваживались выходить из нее только по ночам, ибо солнце действовало на них губительно, обращая в деревья или камень. Касик Вагониана послал своего человека удить рыбу, тот увлекся, замешкался, и когда взошло солнце, превратился в птичку с мелодичным голоском, которую Колумб по ошибке принял за соловья. Индейцы добавляли также, что примерно в тот час, когда произошло это превращение, эта птица заводит печальную песнь, скорбя о своем несчастье; поэтому-то и поет она только по ночам.
Как и у большинства дикарей, среди островитян бытовала легенда о всемирном потопе, не менее фантастичная, чем все известные; интересно, что ум человеческий, пребывая в неразвитом первобытном состоянии, склонен объяснять великие события чем-то совсем тривиальным, обыкновенным. Индейцы рассказывали, что когда-то на острове жил могущественный касик, который убил своего сына за попытку мятежа. Затем он собрал кости убитого и положил в сосуд, сделанный из тыквы: так туземцы обычно поступали с останками друзей. На следующий день касик с женой откупорили сосуд, желая поглядеть на кости сына, а оттуда, к их удивлению, выскользнуло несколько больших и малых рыб. Касик опять закрыл тыкву и поставил ее на крышу дома, похваляясь, что держит в плену море и может удить рыбу, когда ему вздумается. Однако четверо братьев-близнецов, любивших совать свой нос в чужие дела, прослышали про тыкву и в отсутствие касика захотели заглянуть в нее. Из-за их небрежности тыква упала на землю, разбилась и — о чудо! — испуганные и удивленные братья увидели, что оттуда хлынула вода, а в ней плескались дельфины и акулы, кувыркались морские свиньи и пускали фонтаны огромные киты; а вода прибывала и прибывала, пока не залила всю землю, образовав океан; только верхушки гор остались на ее поверхности и превратились в острова.
Индейцы своеобразно обращались с мертвыми и умирающими. Когда при смерти оказывался касик, его душили — из уважения, дабы он не умер, как простой смертный. Обычных же людей клали в гамаки, ставили у их изголовья хлеб и воду, и люди умирали в одиночестве. А порой их относили к касику, и если вождь разрешал оказать им почесть, то несчастных удушали. После смерти тело касика вскрывалось, подсушивалось над огнем и сохранялось особым способом; от других людей на память оставляли лишь голову или, иногда, конечности. Порой покойника помещали в пещеру и клали рядом тыкву, наполненную водой, и ломоть хлеба, а в некоторых случаях мертвеца вместе с его хижиной предавали огню.
О душе, отделявшейся от тела, индейцы рассуждали весьма сбивчиво и неуверенно. Они считали, что умершие могут являться одинокому путнику ночью или даже днем, но где-нибудь в глухом месте; подчас призраки приступают к человеку, словно собираясь его атаковать, однако если путник замахнется на них, то они исчезают, и удар приходится по дереву или скале. Иногда покойники бродят среди живых, и отличить их можно только по тому, что у них нет пупка. Индейцы боялись встретиться с призраком и не любили ходить поодиночке, тем более в темноте.
Они верили в существование такого места, где души хороших людей получают воздаяние после смерти и воссоединяются с теми, кого особенно любили при жизни, и со своими предками. Души праведников беспрерывно и в полной мере наслаждаются радостями, которые когда-то составляли их счастье на земле. Их окружают прекрасные женщины, души живут в прохладных, увитых цветами беседках и едят вкусные фрукты. Рай, предназначавшийся для сих счастливчиков, располагался в разных местах, почти каждое племя называло какое-то место в своей провинции. Однако находилось и немало таких, кто утверждал, что вожделенный край лежит неподалеку от озера в западной части острова, в чудесной провинции Сарагуа. Она славилась восхитительными долинами, где росли плоды с изысканным вкусом (этот фрукт называется мамей, размером он с абрикос). Индейцы думали, что днем души усопших прячутся средь высоких, неприступных гор, а ночью спускаются в блаженные долины полакомиться священными плодами. Поэтому живым мамей есть запрещалось, иначе души друзей будут страдать, не получив своего любимого яства.
Танцы, которые пользовались безграничной любовью индейцев и которые испанцы сперва сочли праздным времяпрепровождением, нередко оказывались очень серьезными церемониями мистического характера. Это весьма своеобразная и немаловажная особенность обрядов обитателей Нового Света. Языком жестов, понятным лишь посвященным, а также с помощью иероглифических знаков индейцы рассказывали в танцах о своей истории, предстоящих походах, об охоте, засадах, боях; отчасти эти пляски напоминали древнегреческие военные танцы. Говоря о распространенности подобных танцев среди туземцев Гаити, Петер Мартир замечает, что они сопровождаются исполнением стихов или баллад, которые передаются из поколения в поколение и перечисляют подвиги предков. "Эти стихи или баллады, — добавляет Петер Мартир, — индейцы называют арейтос, и подобно тому, как наши менестрели имеют обыкновение петь под аккомпанемент арфы и лютни, так и туземцы поют и танцуют, дуя в раковины. Они называют эти инструменты магей. Кроме того, у них есть любовные песни и баллады, а также жалобные плачи и погребальные мелодии; некоторые песни вдохновляют их на войну; все они исполняются к случаю". Как уже отмечалось, именно для танцев туземцы так стремились раздобыть колокольчики, которые привязывали к телу, и колокольчики звенели в такт песне. Танцы, сопровождающиеся балладами, вполне сравнимы с летними плясками фламандских крестьян, с испанскими танцами, исполняющимися под аккомпанемент кастаньет, и с дикими народными напевами, которые приписываются маврам; однако на самом деле они существовали еще до мавританских набегов у готов, живших на полуострове.
Почти у всех народов древняя история сохраняется благодаря примитивным героическим поэмам и балладам менестрелей; аналогичную роль играли и индейские арейтос. "Когда касик умирал, — говорит Овьедо, — индейцы в погребальных песнях описывали его жизнь и деяния, припоминая все хорошее, что он успел совершить. Так они сочиняли баллады или арейтос, которые и составляли их историю". Некоторые баллады считались сакральными, в них излагались теологические представления, характерные для того или иного племени, рассказывались сказки и поверья, выражавшие религиозные воззрения туземцев. Такие арейтос дозволялось петь только сыновьям касиков, которых обучали этому искусству жрецы-бутио. Сакральные песнопения звучали на торжественных праздниках, подобных описанному ранее, и сопровождались боем барабана, сделанного из полого бревна.
