Внизу наш дом

Новый заход — тот же результат. Я снова пустой по семидесятишестимиллиметровым выстрелам. Но продолжаю виться над полем боя, расстреливая пехотинцев в серой форме из ШКАСов. Никита тоже не молчит, хотя плоды его трудов мне не видны — некогда оглядываться.

Бэмц! Артиллеристы вкатили снаряд в одну из целых пока троек. Похоже, удачное попадание — остановился, задымил.

Итак — атака сорвана. А мне пора пополнить боезапас. Возвращаю крылья в нормальное состояние и немного поднимаюсь — лететь низко очень утомительно из-за постоянного опасения на что-нибудь налететь.

Огибаю стороной село и вижу, как ложком двигается цепочка в мундирах мышиного цвета. В последние годы, сохранённые в моей памяти о будущем, этот цвет частенько называли "фельдграу", но я к этому слову так и не привык. Для меня это — олицетворение паразитизма. Так уж вышло. Даже не раздумывая строю маневр захода вдоль цепочки, опускаю нос и прочёсываю дно ложбинки из всех шести стволов.

Всё истратился — до железки. Последними замолчали ШКАСы — у них боезапас больше. "Максим" позади тоже смолк, проглотив последний патрон. Ещё несколько минут полёта, и посадка рядом со штабом полка.

— Ай, молодец! — выпрыгнувший из щели командир хлопком по плечу едва не сбивает меня ног. — Твоего первого подранка пушкари разделали. А уж как ты миномётчиков утихомирил, так и стрелки смогли головы поднять. Слушай! Я жду свежий полк на смену — послезавтра обещали прислать. Посиди пока тут с нами...

— Отчего же не посидеть, — отвечаю. Только самолёты нужно как-то укрыть. В землю закопать и сетки маскировочные сверху натянуть.

— Да мои сапёры всё сделают в лучшем виде. А ещё что вам требуется?

— Хорошая кормёжка. Работа нервная, после неё только за едой и успокаиваешься.

— Это будет. И нальём под закусь как следует — не сомневайся.

— А вот этого не надо — с похмелья летать никак нельзя, да и остальным не стоит пьянствовать — один небрежно вставленный в ленту патрон — и самолёт безоружен.

— Всё, как скажешь, товарищ майор, — улыбнулся комполка.

— Ну и смене своей нас сдадите под роспись с соблюдением всех формальностей, как приданное подразделение. Нам машину нужно адаптировать к боевым условиям.

* * *

Второй вылет был на поддержку батальона Гунько. В этот раз мы подготовились заметно лучше, к месту событий подошли балкой, а потом поднялись над её кромкой и, как гром среди ясного неба, накрыли колонну ещё до её развёртывания в боевые порядки. Плотная массовая цель в пределах ограниченного пространства — очень лакомый кусочек для батареи скорострелок. Стволы у меня перегрелись, и вскоре пулемёты и пушки заклинило — только "Максим" из задней кабины продолжал, как ни в чём не бывало, строчить. А я израсходовал фугасные снаряды по батарее семи с половиной сантиметровок, занимающей позиции правее.

Надо признаться, разведчики очень правильно меня сориентировали и напустили на цель в исключительно удачный момент.

Утро следующего дня началось весьма примечательно:

— Смотри, Шурик! Вот фотографии, сделанные на нашем участке авиаразведчиком. Как ты думаешь, что это?

— А когда оно появилось? — не удержался я от любопытства. Дело в том, что вчера на этом месте ничего подобного не было — я сам над ним пролетал и видел собственными глазами. А теперь — нечто непонятное, затянутое маскировочными сетками, расположилось на краю садочка.

— Сегодня ночью и появилось. По моему мнению ничему, кроме зенитных автоматических пушек, тут располагаться никакого смысла нет. Немец — вояка справный. Наверняка хочет твой капут приземлить. И для этого будет имитировать атаку вот сюда — на батальон Плахотного. Выманивать тебя станут, голубь ты наш сизокрылый. А ты не лети.

Осмотрев самолёт, я призадумался. Призадумался о том, что напрасно мы отказались ставить на "капут" глушители. С ними я бы мог в рассветный час бесшумно подобраться к этой столь неудобной для меня батарее. Но вопрос решили и без этого — дивизионная артиллерия отработала. Высоко вверху крутился корректировщик Су-2 под охраной Яков. Залпы следовали сначала с периодом примерно полчаса — что-то у наших пушкарей не ладилось с поправками. Но потом пристрелялись, и несколько минут непрерывной молотьбы сделали своё дело.

Только потом послали меня на "доработку" — слова "зачистка" в обиходе пока нет. Однако, тратить боеприпасы на и без того разбитые орудия надобности не было. И вообще никаких подходящих целей поблизости не наблюдалось — все куда-то попрятались. Так и вернулся я несолоно-хлебавши.

Смена полка произошла ночью, когда мы спали. Дневальный об этом уже утром доложил и передал приглашение посетить штаб, как только изыщу для этого время. Приколисты, всё-таки, эти военные.

— Привет Шурик! — поднялся мне навстречу незнакомый майор. — Я Самохвалов — начальник штаба. А тебя помню ещё по трудам твоим на Одессчине. Ты тогда на истребителе летал. Слушай, а почему на твоём самолёте звёздочек по числу сбитых не нарисовано?

— Так, товарищ майор! Зачем же камуфляж нарушать? Мы так старались, полоски наводили, разводы разводили...

— Даже и не спорь. Есть у нас в полку хороший художник. Он обязательно сообразит, как и маскировку соблюсти и личный состав воодушевить — у меня почти все необстрелянные. Им увидеть, что на поддержку прислан настоящий герой — великое дело.

— Так я даже не могу правильного числа назвать. И сам не смотрел за поведением обстрелянных самолётов, и подтверждения их падения ни у кого не запрашивал.

— Да тьфу же на тебя, — огорчился начштаба. — Ладно, живи пока так. Но я этого дела безнаказанным не оставлю. А теперь ходи сюда — нам приказано захватить Разумовку. А немцы успели окопаться по рубежу вот этой балки. Артиллерии с нашего берега дотягиваться туда неудобно — им это обратные склоны, сам знаешь, какое выходит рассеяние. Вот здесь, мы из миномётов поддержим атаку, а вот на этом участке фашисты успели оборудовать ДЗОТы.

— Как же я их обнаружу? Если они будут стрелять — тогда увижу. А если притаятся?

— Ракетами наведём. Тут таких точек три штуки.

— Тогда и показывайте по очереди. У меня будет всего по четыре фугасных на каждую амбразуру. Зато стрелять могу с малого расстояния.

* * *

День за днём мы решали локальные задачи в интересах одной-единственной стрелковой дивизии — монополия полка на использование "карманного" штурмовика не продлилась и двух дней. Учились мы, училось командование, нарабатывались приёмы и придумывались разные "фокусы". Своя домашняя крылатая батарея, пусть и с ограниченным боезапасом, пришлась ко двору. Она здорово помогла удержать плацдарм на правом берегу Днепра, попросту, "погасив" пару очень вредных дальнобойных батарей. Вражеским истребителям в этом районе свободно летать не позволяли и бомбардировщиков сюда тоже не подпускали — между берегами сновали довольно быстрые скромных размеров кораблики, которые я бы назвал баржами. Тем не менее, перемещения больших сил с нашей стороны не происходило.

Потом срок командировки истёк. Но домой отпустили только меня. И штурмовик, единодушно названный проникновенным немецким словом "капут", и Никиту в качестве его пилота, и технический состав — командир дивизии умудрился "переписать" на себя. Он бы и меня "переписал", но где-то наверху с ним не согласились. А ещё нас заставили вместо снарядов (а они довольно быстро закончились) заряжать в барабаны восмидесятидвухмиллиметровые мины — у нас же как раз этого размера трубы и применены в пушках — и в стволах, и собранные в барабаны. Ну, не у нас, у Одесситов.

Почему возникли сложности с самими снарядами? Во-первых, вытаскивать их из гильз унитарных выстрелов показалось варварством. Во-вторых, откровенно негде было в полевых условиях устраивать производство ввинчиваемых вместо трассера штырей стабилизаторов. А в-третьих, откуда брать более толстые пояски и как их вне завода "напяливать" на тело снаряда? Ну а мины просто нормально становились на то же самое место. Некоторое изменение баллистики было несложно учесть при прицеливании, тем более, что стреляли мы с малых, пистолетных дистанций — основным средством доставки боеприпаса оставался самолёт. А пушка всего лишь "достреливала" снаряд до цели.

В заключение добавлю — майор Самохвалов на прощание подарил мне рукопись своей книги: "Наставление по применению полковых штурмовиков типа "капут". Второй или третий экземпляр — не знаю. Творение сие было прошнуровано, опечатано и снабжено грифом "Секретно". В сочетании с замечаниями, собранными в большой толстой папке, этот документ и являлся, по-сути, реальным техническим заданием на новый класс летательных аппаратов непосредственной поддержки войск — крылатых машин поля боя.

Впрочем, протоколы испытаний армейское руководство подписало и даже кое-что добавило от себя. В основном не по технике, а в отношении великой срочности обеспечения армии данным видом вооружения из расчёта четыре экземпляра на дивизию.

Эпилог

Полученный боевой опыт... он оказался не вполне однозначным. Вернее, всё наоборот. Ладно, перестану путаться и изложу с начала. Мы очень внимательно прочитали наставление, столь спешно составленное майором Самохваловым. Мы -это всё КБ. И сильно разошлись во мнениях о том, что же имел ввиду автор сего текста.

— Шурик, тебе не кажется, что товарищ пишет о штурмовике так, словно это танк! Вчитайся в рекомендации по применению его в обороне — сначала скрытная доставка на гужевой тяге, потом окапывание и, наконец, прямое указание на то, когда наше детище нужно выпускать. Если следовать предложенной схеме, то в момент, когда до развернувшейся в атаку пехоты остаётся меньше километра, а ПВО ещё не подтянулось.

— Александр Сергеевич, миленький, да где же это видано, чтобы за каждой немецкой ротой следовала батарея зенитных автоматов? Ну, может, кто когда и примечал такое, только мне ни о чём подобном ни разу не рассказывали. Хотя, если мы вынудим супостата поступать подобным образом, наступать ему станет совсем тошно. Мне, признаться, интересней отметить отношение к нашему детищу, как к миномётной батарее, ведущей огонь из верхней точки траектории мин. Точность сразу повышается, поскольку цели оказываются в поле зрения наводчика, причем с исключительно выгодного для стрелка ракурса. И с расстояния, которое он может менять по своему усмотрению. А уж на скорость, с которой эта артиллерия способна менять позицию, вообще указывается прямо.

— А почему огонь из пулемётов рекомендуется вести короткими очередями? — встрял Алим.

— На таких скоростях стволы авиационных пулемётов испытывают недостаток охлаждения из-за слабого обдува. Поэтому мы назад сразу Максимку поставили. Но и впереди эта же проблема — помните отчёт о втором бое? Когда работали по пехотной колонне. В общем, нужно и впереди ставить стволы с водяным охлаждением, — отозвался Матвей Голыгин.

— Шурик, а хоть один случай, когда бы был полезен крупняк или авиационные пушки, ты можешь припомнить?

— Нет. На большие дистанции с подвижной машины так, как с наземного станка, не прицелиться. А с малых расстояний, метров до трёхсот, по защищённым объектам удобней сразу фугаску положить. Ошибку в пределах метра, кило тротила обычно исправляет. Зато в отношении бронирования у меня возникли опасения — у немцев на нашем участке появились бронебойные пули. Вы же видели фотографии с изображениями отдельных сквозных пробитий. Думаю, нам следует к этому заранее подготовиться и усилить места, где возможно поражение от винтовочного и пулемётного огня по. Это лоб и борта.

* * *

Поняв, что нашу затею в действующей армии рассматривают не как самолёт, а как стремительно меняющее позицию пулемётное гнездо с приданной миномётной батареей, мы принялись приводить его вооружение в соответствие с ожиданиями. И устранять недостатки в винтомоторной группе, планере и шасси.

Вместо авиационных пушек и пулемётов впереди поставили спаренный "Максим" — такой вариант тоже был разработан для применения в качестве зенитного, хотя большее распространение получил всё-таки счетвёренный. Но счетвёренный к нам просто не полез. Зато такую же спарку на турели получил и задний стрелок — мы её приладили в поворотной башенке, позволявшей вести круговой обстрел, а при опущенном носе (повёрнутых назад крыльях) весьма успешно стрелять вперёд и вниз через голову лётчика.

Лобовое сопротивление при наших скоростях особой роли не играло, а толстый плексигласс, позаимствованный из фонаря Ил-2, неплохо защищал от пуль винтовочных калибров.

Восмидесятидвухмиллиметровую пушку-миномёт мы сделали многозарядной. Это оказалось довольно просто, после того, как измерили отдачу миномёта при выстреле с усиленным зарядом, сообщающим мине скорость на вылете в триста метров в секунду. Оказалось, что это всего-навсего пятьдесят "Же" длительностью в одну миллисекунду. Демпфировать такой удар двадцатикилограммового обрезка трубы самолёту, весом около трёх тонн — это же пустяк. Тем более, что чаще раза в секунду никто стрелять даже и не собирался.

Автоматику перезаряда с длинным откатом ствола сделали буквально с восьмой попытки, магазин на сотню мин занял в фюзеляже всё пространство между пилотом и стрелком — а это сразу полтонны. И ствол остался один-единственный.

Фугасные мины здорово повреждали лёгкие танки и заставляли замолкать ДЗОТы, если положить снаряд рядом с амбразурой, а осколочные превращали фашистские окопы в сущий ад. Ну да не так важны свойства техники, как умение её правильно использовать. И поленом можно уконтапупить вооружённого до зубов противника, и штыком, и сапёрной лопаткой. Главное — быстро доставить оружие в ту точку, из которой его можно правильно применить. И применить, естественно.

* * *

Как только мы закончили с "капутом", я несколько раз попытался съездить в командировку. Но меня не пустили. Не понял! Нет, пока Мусенка рожала и приходила в себя, я даже не дёргался. Но потом, когда она вполне набралась сил, а для дочки нашли хорошую няньку из эвакуированных, тоже недавно родившую, но уже опытную мамку — вот тут я понял — меня нарочно не пускают туда, где сейчас моё место.

Не долго думая, я написал прямиком товарищу Сталину, что все идеи из области вооружений, которые у меня имелись, к настоящему моменту реализованы, и значительно полезней я буду в качестве лётчика-истребителя.

Почему самому Сталину, спросите. А кому же ещё? Вот не получается у меня сообразить, кто ещё смог бы организовать столь разумный способ использования человека, обладающего пусть и скромными, однобокими, но всё-же познаниями о грядущем.

Разведка, или НКВД бросились бы меня сначала срочно "потрошить", а потом прятать. Руководители промышленности стали бы запрягать для реализации задач, ведущих в одному Богу известных направлениях. И никакого толка из этого бы не получилось — одно сплошное разочарование. Ведь память человеческая хранит, в основном, только то, что или непосредственно касалось, или сильно интересовало её носителя. Ну, и прямо скажу — конструкторская мысль (а я смею лелеять надежду, что именно ею и обладаю) всегда опережает возможности технологий и достижения в области материаловедения. Представьте — нарисовал бы я самолёты и двигатели, которые не знаю из чего и как построить! И что? Весёлые картинки?