Черная Луна | Dark Moon

Тут в Озобаре проснулось врожденное чувство справедливости, и он усовестился своей грубости. Не вина Карис в том, что она, как большинство людей, не может разглядеть его гениальности. Такое в порядке вещей. Озобару порой казалось, что мир битком набит тупицами с недостатком воображения. 'Почему в мире так много дураков?'— спросил он как-то своего отца.

'Видишь ли, сынок, дураки правят миром, оттого-то они и процветают. Людей творческих редко ценят по заслугам, и я боюсь, что ты и сам скоро в этом убедишься'.

Как же он оказался прав! В свои тридцать пять Озобар не раз был свидетелем того, как недоумки презирают его изобретения, а мудрецы насмехаются над его трудами. Только сейчас, когда Кордуину грозит великая опасность, эти тупицы явились к нему на поклон. И ради чего? Ради созданного им насоса или же чертежей по благоустройству канализации? Ради водяного фильтра? Нет, им нужны доспехи, арбалеты и гигантские катапульты. Наглость — это про них еще мягко сказано.

— Сударь, — окликнул его, подойдя, старший плотник, — какого размера должны быть эти дыры в поперечнике?

— Дюйма вполне достаточно.

— Тогда мне придется послать за новыми сверлами. Придется ждать.

— А какого размера сверла у вас есть?

— Три четверти дюйма, сударь. И полным-полно колышков того же размера в поперечнике.

Озобар задумался. Колышки должны крепко держать колеса катапульты в желобах, которые позволяют разворачивать орудие в любую сторону. Во время выстрела катапульта с изрядной силой откатывается назад, загоняя колеса между рядами колышков. Смогут ли колышки в три четверти дюйма выдержать этот толчок? Может быть, лучше сделать железные колышки? Это было бы довольно просто. Впрочем, железные колышки могут разбить дыры.

— Так что же, сударь?

— Ладно, возьмите трехдюймовые. Только углубите дыры, чтобы, если колышек сломается, его можно было выбить из гнезда и вставить новый.

— Слушаюсь.

Старший плотник ушел. Озобар услышал, как кто-то окликает его, и, свесившись с крыши, взглянул на улицу. Там стояла повозка с первой дюжиной из заказанных им глиняных снарядов. Снаряды были аккуратно уложены в соломе. Озобар разозлился не на шутку. Их же должны были привезти только после обеда! К тому же еще не готов холщовый навес для снарядов.

Пару минут спустя Озобар уже кипел от гнева: обслуга блоков катапульты, торопясь закончить работу, разбила о стену казармы один из снарядов.

В следующий час оружейный мастер метался по всей крыше, проверяя работу подчиненных. Глиняные снаряды бережно сложили у западного края крыши и накрыли холстом. Круглые железные желобы прибыли вскоре после обеда, и Озобар самолично пристроил их на место. Уже начинало смеркаться, когда привезли первые части самой катапульты. Озобар лично наблюдал за их подъемом, затем приказал зажечь лампы, чтобы работу можно было продолжать и после наступления темноты.

К полуночи катапульта была наконец собрана и установлена. Громадная бронзовая ложка матово блестела в свете ламп. Озобар сам развернул орудие вправо — и колеса жалобно взвизгнули. Тогда он щедро смазал оси. Теперь катапульта поворачивалась беззвучно.

— Что ж, надеюсь, что эта штука будет работать, — заметил старший плотник — тонколицый, с дурацкой, словно приклеенной ухмылкой.

Озобар сделал вид, что не расслышал его, но потом усмехнулся. Ему живо представилось, как этот человечишка восседает в объемистой бронзовой ложке катапульты. Бац — и вот он уже полетел вверх тормашками через стену.

Пошел снег. Озобар велел прикрыть катапульту просмоленной парусиной и, рискуя жизнью, спустился по чахлым лестницам с крыши.

Пройдясь по городу, он заглянул в какую-то таверну и наскоро перекусил, а затем прошагал еще полторы мили до своей мастерской. Брек, его помощник, кряжистый широкоплечий парень, беседовал с Форином и женщиной-генералом Карис.

Озобар подошел к кузнечному горну и протянул ладони к его огнедышащей пасти.

— Все готово? — спросил он у чернобородого Брека.

— По большей части собрано, Оз. Только к шлему нужно еще кое-что добавить.

— Тогда начнем, — решил Озобар. И, сообразив, что даже не поздоровался с гостями, учтиво поклонился Карис:

— Прошу, генерал.

Карис прошла в дальнюю кладовую. Там, на деревянной распялке, красовалась причудливого вида кираса из полированного железа — с массивными наплечниками и высоким круглым воротом. Брек принес огромный шлем и водрузил его на распялку поверх кирасы.

— Похоже на здоровенного жука, — хохотнул Форин.

— Надень это, — сказала Карис.

— Ты что, шутишь?

— Нисколько. Надень это.

Форин шагнул к распялке. Брек снял шлем, поднял с распялки кирасу и водрузил ее на Форина. Великан и так был широкоплеч, а массивные наплечники и вовсе придавали ему богатырский вид. Брек закрепил по бокам кольчужную сетку.

— А теперь шлем, — сказала Карис.

Брек надел на голову Форина большой конический шлем и прикрепил его к вороту. В узкой прорези шлема зеленые глаза Форина искрились неподдельным весельем.

— Я, должно быть, выгляжу совсем по-дурацки, — донесся из-под шлема его гулкий приглушенный голос.

— И это тебе к лицу, — заметил Озобар.

— Что он там сказал? В этой треклятой штуке ничего не слыхать.

Озобар извлек из-за горна тяжелый двуручный меч, замахнулся — и что есть силы наискось рубанул по шлему. Форин зашатался и едва не упал, но тут же с ревом бросился на мастера. Озобар нанес еще один удар. На сей раз меч раскололся пополам.

— Сними шлем, — приказал Озобар помощнику. Брек взобрался на скамью и осторожно снял с Форина шлем.

— Ах ты, сукин сын! — тут же заорал Форин. — Да я тебя...

— Ты жив, болван! — огрызнулся Озобар. — Если б на тебе не было этих доспехов, я бы снес тебе голову с плеч. Не знаю, насколько сильны дароты, но я человек довольно сильный — а ведь на металле не осталось даже зазубрины!

— Он прав, — сказала Карис. — Как тебе эти доспехи?

— Чертовски тяжелые. И к шлему нужен подшлемник, а то мне казалось, что я застрял внутри городского колокола. У меня до сих пор в ушах звенит. И, кстати, надо сделать прорези для глаз не только впереди, но и по бокам. Шлем не поворачивается вместе с головой, а нам нужно видеть, что делается сбоку.

— Над этим уже работают, — сказал Озобар. — Брек ведь уже говорил вам, что к шлему надо кое-что добавить. Впрочем, я доволен этим доспехом, и если генерал одобрит, то оружейные мастерские сегодня же начнут изготовлять подобные доспехи.

— А как насчет защиты рук? — спросил Форин.

— Я разрабатываю систему перекрывающих друг друга щитков, — ответил Озобар. — Первый комплект будет готов к началу следующей недели. Главная проблема сейчас — как прикрыть локти, но я что-нибудь придумаю. Как вам новые секиры?

Форин пожал плечами.

— Вначале я думал, что с ними вообще невозможно управиться, но мы понемногу приноровились. День ото дня у нас получается все лучше. Почему ты сделал лезвия такой странной формы? Они смахивают на крылья бабочки.

— Именно так я и задумывал, — сказал Озобар. — Обычные лезвия — в форме полумесяца — плохи тем, что когда секира врубается в тело, лезвие может зацепиться за ребра. Новая форма лезвия исключит такую возможность. Надеюсь, вы уже заметили, что лезвия заточены по всему краю, и таким образом секиру можно использовать как колющее оружие.

— Секира не может быть колющим оружием, — возразил Форин.

Вместо ответа Озобар взял со скамьи черный топорик с короткой рукоятью. Замахнулся им, как копьем, — и вдруг со всей силы метнул в дверь. Лезвие топора глубоко врубилось в дерево. Озобар распахнул дверь, и все увидели, что с другой стороны торчат из дерева два стальных острия — точь-в-точь лезвия кинжалов.

— Мой топорик, — сказал Озобар, — тоже колющее оружие. Чтобы это понять, надо обладать хоть малой толикой воображения.

— Превосходный довод, Оз, — кивнула Карис. — И доспехи, которые ты сделал, на мой взгляд, достойны восхищения.

Сокращенную форму имени Озобара дозволялось употреблять только нескольким самым близким друзьям, и вначале он едва не взвился от такой фамильярности... но тут же обнаружил, что ему крайне нравится, как Карис произносит его имя. Покраснев до ушей, мастер пробормотал какую-то банальность. Карис улыбнулась, поблагодарила его и Брека за любезность и вместе с Форином вышла из мастерской.

Брек понимающе ухмыльнулся.

— Посмей только слово сказать! — предостерег его Озобар.

— Да ни в жизнь! — отозвался тот.

Снаружи царила оттепель, и снег превратился в жидкую грязную кашу.

— Остались считанные недели, — пробормотала Карис.

— Да уж, — согласился Форин. — Вид у тебя усталый, Карис. Тебе бы поспать.

Карис хихикнула.

— А знаешь, ты был прав. Ты действительно смахивал на здоровенного жука.

После этих слов воцарилось молчание. Карис отчаянно не хотелось расставаться с зеленоглазым великаном, да и он, похоже, испытывал те же чувства.

— Что ж, увидимся завтра, — наконец сказала она.

— Завтра уже наступило, — заметил Форин. Карис пожала плечами и пошла прочь. Форин тихонько окликнул ее. Она на миг замерла, потом пошла дальше. Чтоб ему провалиться, этому зеленоглазому! И почему он никак не выходит у нее из головы?

Из проулка вдруг вынырнул большой черный пес и как ни в чем не бывало затрусил рядом с Карис. Женщина-воин остановилась и поглядела на непрошеного спутника.

— Куда это ты собрался? — осведомилась она. Пес наклонил крупную голову и искоса глянул на нее. Присев на корточки, Карис погладила его по косматой макушке, потом провела ладонью по спине — как оказалось, довольно костлявой. Из темноты вынырнул человеческий силуэт, и Карис схватилась за кинжал.

— Этого не надо, — сказал старик, — я человек безобидный. — На скрюченной от возраста и ревматизма спине он с трудом волок вязанку хвороста.

— Поздновато для гуляния, — заметила Карис.

— В доме у меня слишком холодно, вот я и решил пощипать немного изгородь у богатого соседа. — Старик одарил ее беззубой ухмылкой и, глянув на пса, сообщил:

— Его звать Ворюга.

— Это твой пес?

— Да нет, ничейный. Живет сам по себе и кормится тем, что ловит крыс. Ворюга здорово разбирается в людях. Нюхом чует доброе сердце.

— На сей раз нюх его обманул, — отозвалась Карис.

— Вот не думаю, — убежденно заявил старик. — Ну да ладно, я здорово продрог, так что спокойной ночи.

С этими словами он шмыгнул в темный проулок. Карис пошла дальше, а пес все так же трусил рядом с ней.

У дворцовых ворот Карис помахала рукой стражникам и направилась в свои покои. Прошло несколько часов с тех пор, как слуга развел огонь, и угли в очаге еще отливали тускнеющим багрянцем. Черный пес по кличке Ворюга тотчас ринулся к очагу и блаженно вытянулся на коврике, поближе к теплу. На столе стояло накрытое крышкой блюдо. Приподняв ее, Карис увидела ломоть солонины, большой кусок сыра и каравай хлеба — и вдруг поняла, что страшно проголодалась. Она села к столу, и Ворюга немедленно оказался рядом с ней, умильно уставился на нее влажными карийи глазами.

— Да вы попрошайка, сударь, — заметила Карис. Пес с готовностью склонил голову набок. Карис отдала ему мясо, а сама как следует закусила сыром и хлебом. Ворюга не сводил с нее глаз, покуда не исчез последний кусочек еды, а тогда с независимым видом вернулся на коврик у очага. Карис подбросила в огонь остатки угля и устало побрела в спальню.

Задув лампы, она разделась и нырнула под одеяло. И тут из гостиной донесся оглушительный рык. Отбросив одеяло, Карис помчалась в гостиную — и застала душераздирающую сцену. Вент с ножом в руке прижался к стене, а перед ним, грозно оскалив зубы, замер громадный черный пес.

— Ко мне! — крикнула Карис.

— Это ты кому? Мне или этой тварюге? — раздраженно вопросил Вент. Карис хихикнула. Ворюга не двинулся с места. Карис подошла к нему и, опустившись на колени, погладила по голове.

— Этот человек, разбойник ты блохастый, мой друг. Так что и не вздумай перегрызть ему горло.

Она похлопала зверя по макушке и, взяв Вента за руку, увела его в спальню.

— Тебя-то мне и не хватало, — сказала она.

Минуты и не прошло, как они оба уже сбросили с себя одежду. Увлеченная бурными ласками, Карис вдруг обнаружила, что Вент как-то странно замер.

— Что случилось? — прошептала она.

— Треклятая тварь на меня смотрит, — шепотом ответил он. Карис повернула голову — и увидела, что Ворюга положил передние лапы на постель и едва не тыкается носом в лицо Вента. Это было уже чересчур, и Карис звонко расхохоталась.

Вент бессильно рухнул рядом с ней.

— Похоже, я ему не нравлюсь, — пробормотал он.

— В следующий раз принеси с собой мяса. Я подозреваю, что Ворюгу очень легко подкупить.

— В жизни не видал более уродливого пса. Где ты его подцепила?

— Это он меня подцепил.

— Одного у тебя не отнимешь, Карис, — твое обаяние просто неотразимо для мужского пола.

Ветер выл меж иззубренных скал, хлестал мокрым снегом по стылым склонам утесов. Замерцал лиловый свет — и на безлюдной тропе, где мгновение назад было одно только сухое дерево, возникли двое мужчин.

Тарантио сразу метнулся вперед и нырнул под скальный карниз, спасаясь от ледяных уколов мокрого снега. Дуводас без колебаний последовал за ним.

— Это, должно быть, та самая гора, — сообщил он.

— Должен сказать, Певец, что я не слишком-то верил в твои россказни. Иначе бы крепко подумал, прежде чем очертя голову отправляться в это путешествие.

Дуво глянул на небо — его заволокла густая пелена туч, и оттого здесь, внизу, царила почти непроглядная мгла. Затем между туч ненадолго выглянула луна, и в этот краткий миг путники успели заметить очертания монастыря, прилепившегося к склону горы — высоко, почти у самой вершины.

— Долго же нам подниматься, — заметил Тарантио, — да еще и промерзнем до костей.

Дуво закрыл глаза, и тело его вмиг окуталось теплом, охватившим и Тарантио. Тогда они встали и начали подъем. Хотя они согрелись, все равно идти по тропе было не слишком-то приятно — мокрый снег над ними превратился в проливной дождь, и оба путника за считанные минуты промокли насквозь.

Тропа заметно сужалась, и Дуводас поскользнулся. Тарантио успел ухватить его за руку. Одно лишь страшное мгновение Дуводас висел на краю пропасти, но долго еще не мог унять бешено колотящегося сердца.

— Иди со стороны склона, — предложил Тарантио. Дуводас благодарно взглянул на него. Они поменялись местами и двинулись дальше. Ветер ярился все сильнее, каменистая тропа под ногами была неверной и скользкой. Разговаривать было невозможно, и путники, упрямо наклонив головы, чтобы ветер не хлестал в лицо, брели и брели вперед.

Увы, заклятие тепла было бессильно против ветра, и скоро на одежде у них начал намерзать лед. Мысли Дуво путались; внезапно он остановился и сел.

— Ты что это творишь, прах тебя побери? — заорал Тарантио, возвышаясь над ним.

— Я, пожалуй, немножко посплю.

— Ты что, спятил? Замерзнешь!