Брюнетка пожимает плечиками, звякают какие-то подвески на рукавах платья.— Я знаю всех, но, — позволите? — чуть доверительно склоняется ко мне, — чаще всех со мною бывал господин Арно. Он нравится мне. Он добрый, веселый, и мне всегда понятно, о чем он говорит, даже когда не понять ни слова.
— Ты бы хотела сейчас сидеть с ним, а не со мною?
— Нет, — качает головой. — Его я знаю давно, а вы, господин, совсем непонятны — это интересно...
— Ну что во мне интересного? — усмехается. — Разве что экзотика. Я с... с планеты, где успел повоевать вон тот лорд.
Смеется негромко. — Пойдемте погуляем, господин? — предлагает. — Я вам на ухо расскажу.
Гулять мы в отправляемся в комнаты, и остальное выходит приятно и предсказуемо. Грудь у нее как раз такая, как я люблю — маленькая, помещающаяся в мою ладонь, — и желание девочка вызывает сразу, вопреки всем подсознательным опасениям. Нарочитая покорность, прячущая профессиональное умение, мускусный женский запах и мягкость, от которых я успел отвыкнуть... Мое тело и мужское самолюбие быстро получают свое. Порцию дистиллированного качественного удовольствия, не осложенного чувством, — не больше и не меньше. И ионный душ напоследок, когда я вежливо отказываюсь от десерта — возможности быть вымытым с ног до головы нежными ручками с наманикюренными алыми ногтями.
Спустившись вниз, вижу в зале оживление, кто-то хлопает — ах да, все тот же Фирн, — сквозь шум пробивается характерный резкий голос Пелла — "нет, вот сюда". Черно-белой головы с блеском камней в прическе среди собравшихся не видно; очевидно, Иллуми тоже отправился инспектировать верхние этажи в женской компании.
— Милорд Пелл будет бросать ножи, — тихонько поясняет моя спутница, держащаяся в полушаге позади. — Это задумано как состязание, только он его всегда выигрывает, так что редко кто пробует.
— И какой интерес в состязании, в котором нет соперников? — усмехаюсь. Я, конечно, кроткок и миролюбив, но упускать такой конвенционный случай просто грех. Вижу низенького гем-лорда в десятке шагов от мишени. Хотя какой он низенький — просто так смотрится на фоне остальных. "Я тут скоро комплекс неполноценности заработаю, рядом с этими дылдами..." Девица, видимо, повинуясь здешнему этикету и не приближаясь к делам мужчин, отходит в сторону.
Раз за разом — сизоватый блеск короткого лезвия в руке Пелла, быстрое движение и глухой стук стали, пронзающей доску, обтянутую кожей. Судя по виду, кожу недавно меняли, но порезов на ней уже наберется прилично. Свист — удар, свист — удар. Через какое-то время начинаются фигуры, так сказать, высшего пилотажа: с закрытыми глазами, с оборота, в узенькую щелочку между двумя уже вонзившимися клинками... Неплохо. Только, на мой вкус, дистанция должна быть побольше раз в пять, а мишень — норовить нырнуть за камень при малейшем шорохе и обдать тебя оттуда плазменным огнем.
— Красиво работает, — вежливо замечаю Фирну. "Выпендрежник", добавляю мысленно. — И какие тут правила?
Оборачивается удивленно. — Правило только одно — не промазать, соблюдая изящество и скорость. Неужели тоже хочешь?
— Нельзя? — уточняю.
— Нет, почему нельзя. — Фирна идея как минимум забавляет. — Эй, Пелл! — громко окликает он. — Когда закончишь, одолжишь мне ножички?
Пелл, не оборачиваясь и не сбиваясь с ритма бросков, отрезает: — Тебе? Эстетическое вдохновение накатило — хочешь предложить кому-то с ними попозировать?
— Как это ты так с лету догадался? — ехидничает Фирн.
Запас ножей у Пелла в руках заканчивается, и он великодушно предлагает, поворачиваясь: — Бери. Лишь теперь гем-лорд видит меня; лицо его твердеет, но он ничего не говорит. И правильно: отпусти он шуточку насчет скульптуры дикаря с ножом в зубах, конфуз бы так легко не погасили.
Подхожу к мишени, выдергиваю метательные ножи — полдюжину штук, чуть длиннее ладони, с удобно обтянутой рифленой кожей рукоятью. Посоревнуемся, мои размалеванные друзья? Прикидываю один в руке, сложив прочие на столик. Простой бросок, без переворота, цель слишком близко, баланс смещен к рукояти... поехали. Первый блин получается не слишком удачно — нож ложится в левый верхний квадрант. Ладно, превратим недостаток в достоинства. Цокаю языком и быстро отправляю ему вслед остальные пять; попадания ложатся по кругу плотно — все торчащие рукояти легко было бы охватить растопыренной пятерней, даже такой изящной ручки, как у маленькой брюнетки. "Цветочек", как мы это называли.
Что еще можно сделать с ножом, кроме как уложить в мишень? Обычно эту задачу превращают в нетривиальную дистанция, видимость и дурная привычка мишени вслушиваться в лесные шорохи. О красоте мы обычно не задумывались, как и об изысках. Валяясь на привале, бойцы выбирали для своих упражнений подходящую сосну, и по условиям первый промахнувшийся бежал собирать весь урожай. Поэтому никто не всаживал ножи в ствол выше человеческого роста — и пользы в таком навыке мало, и есть шанс, что именно тебе придется потом оттирать руки от смолы после лазанья по деревьям.
— Не против, если я отойду подальше? — вежливо спрашиваю, когда на ум приходит одна мысль.
Пелл пожимает плечами. — Хоть до той стены, — кивком указывает на позицию в двадцати метрах от мишени.
Вот это уже дело. Ножи летят с моих рук — серией: прямой бросок, с оборотом, с разворотом корпуса, из-за плеча, от бедра, хватом за лезвие. Четыре с самого краю по углам, два вплотную в центр. "Конверт". Хитрость невелика, но когда Пелл станет выдергивать ножи для себя, то обнаружит еще одну тонкость — они ушли не только с двойной дистанции, но и утоплены в доску почти по самую рукоять. Кожух энергоблока у машины такой бросок пробивал, если удачно...
Тяжкий вздох на ползала заставляет зрителей отвлечься. Фирн, несколько раздраженный тем, что всеобщее внимание приковано не к нему, демонстративно зевает.— Это все очень здорово, — кивая на мишень, ощетинившуюся ножами, — но мы сюда пришли общаться или зарабатывать комплекс недостаточного владения оружием?
Хватит, пожалуй... Мое накормленное мужское эго сыто урчит, и я ничуть не против мирно посидеть на диванчике, ожидая возвращения Иллуми сверху. Только хихикаю мысленно: "Хм, комплекс у него. Побаловаться не дал, зануда." Полуобнаженные танцующие красотки приятны взору, пусть по родным домашним меркам танцу не хватает и живости, и хорошей кулачной драки вблизи сцены, если уж на то пошло.
Иллуми подходит ко мне, смотрит сверху вниз, чуть улыбаясь. С уважением отмечаю, что, чем бы он ни занимался этажом выше, прическа — волосок к волоску. — Доволен, Младший? Пора и честь знать. Пойдем. Почти не двигая губами, добавляет неслышно: — Я соскучился.
Мой Старший решительно и с прямой спиной направляется к выходу, по дороге объясняя друзьям, что на сегодня с него хватит удовольствий — дома ждет супруга...Уже у порога, почти в спину, долетает реплика Фирна, негромкая, но крайне удачно вклинившаяся в паузу.— Ладно, Иллуми. Тебя супруга ждет, но Эрика-то нет, оставь младшего повеселиться!
Достаточно громко и очень выразительно, без единой тени улыбки Иллуми чеканит от дверей:— У моего подопечного не окончился срок траура по супругу. Нужный для здоровья физиологический минимум и необходимость быть представленным нашему кругу — это одно, а предаваться развлечениям ему пока рано.
Хорошо, что я расстался с бокалом, не то поперхнулся бы коктейлем.Физиологический минимум?Ну погоди у меня!
Я усилем воли придерживаю выяснение этого вопроса, пока мы не доедем до дома. Салон машины — слишком экзотическое место для того, что за этим должно последовать. Может, как-нибудь потом...
— Как тебе компания? — добродушно интересуется Иллуми, полулежа на сидении и вытянув длинные ноги.
— Подобрана как по заказу, — хмыкаю. — Агрессор, эстет и хитрец. И все зубастые.
— Ты не хуже, — ободрительно констатирует он. — От Фирна не шарахнулся, хотя на то были все шансы. Пеллу по носу нащелкал слегка, а на это немногие решаются. Да и выглядел так, что и на фоне Перышка не потерялся. Короче говоря, я тобой горжусь.
— Ты мне льстишь, — отвечаю небрежно. Но похвала на самом деле приятна и загадочным образом только усиливает плотское желание, на которое накладывается сейчас мужское ревнивое чувство собственника. — Я просто старался помнить, что они не собираются меня съесть. Труднее всего было перевести на ваш язык "Мужик, ты полагаешь, твоему приятелю понравится, если его друг и любовник передерутся?"
Иллуми хохочет. — Я тебя обожаю, — выдавливает сквозь смех, — за точность формулировок.
— Ты тоже в этом смысле небесталанен, — отдариваю ехидным комплиментом. — Фраза, с которой ты меня увел... э-э, долго репетировал? Или cболтнул, что на язык пришло?
Машина уже останавливается у дома, мы выходим, можно и зацепить эту тему.
— А что, неплохо вышло? — с возмутительной гордостью переспрашивает Иллуми. — Даже Фирн онемел, а ты вылетел из зала пулей. У меня на тебя сегодня виды, учти. Кто-то должен разбирать мою прическу?
Привычный ритуал за закрытой дверью, прелюдия к самому сладкому. Я начинаю вытаскивать скрепляющие сложную конструкцию шпильки по одной, расправляя пряди на плечах — с тем же чувством, как извлекал бы драгоценные гребни из волос дамы, рассчитывая в самом скором времени увидеть эти волосы разметавшимися по подушке. Прическа тугая, почти тяжелая, Иллуми с явным удовольстием жмурится.
— Да ты сейчас уснешь, — подсмеиваюсь, ведя пальцами по шее вплоть до затылочной ямки, зарываясь в волосы .
— Издеваешься?! — Ого, он даже глаза распахнул возмущенно. — Не надейся так быстро отделаться.
— О, испугал, сейчас закричу от страха, — чуть тяну за прядь, заставляя запрокинуть голову.
Губы Иллуми расплываются в улыбке, которая выглядит явной провокацией. — Тогда явятся разбуженные слуги и домашние и начнут тебя спасать. Хочешь?
Не могу удержаться от смеха.— О да, представяю! Слуги ведут спасательную операцию, извлекая обоих из постели в чем мать родила, за ними наступает твоя жена со скалкой и с криками "Не обижай мальчика!"...
Иллуми фыркает смешком. — Скорее она упрекнет: "Супруг, как неизящно: насиловать Младшего под аккомпанемент криков в третьей октаве".
Размечтался, дорогой. Сейчас у меня другое настроение. — Не будем рисковать и поступим с точностью до наоборот, — говорю склонившись к нему, нежно и чуть насмешливо. — Хочу тебя.
Вот мы уже сидим на краю кровати, и я путаюсь от нетерпения в непонятных застежках и шнурках цетагандийской накидки, а хитрый Иллуми интересуется мне прямо на ухо, и дрожь от теплоты дыхания по ушной раковине отдается аж в затылке: — Подсказывать или сам справишься?
— Да куда нам, — хмыкаю, постигнув, наконец, секрет крепления, — непросвещенным барраярским варварам...
Одежда падает на пол, мы — на простыню. Я подминаю Иллуми, прижимаюсь всем всем телом, целую плечи, чуть прикусывая и удовлетворенно вздыхая в ответ на откровенную реакцию, оглаживаю бока, грудь, руки... я тяну время, притворяюсь спокойным, ласково и насмешливо советую моему любовнику лежать смирно и терпеть... Он покорно позволяет закинуть его руки мне на шею, я откидываюсь, напрягаю мышцы — и мы уже сидим обнявшись, плотно притиснувшись друг к другу, и у обоих твердо и недвусмысленно стоит, скрывать нет никакой возможности, и хочется так, что невыносимо — время на невинные обьятия точно истекло. Прохожусь ладонями по спине, прощупываю ложбинку позвоночника, спускаюсь к копчику, ладонь проскальзывает под ягодицы, сжимается.
— Мой, — урчу удовлетворенно.
— Пока еще нет, — выдыхает Иллуми с явно нетерпеливыми интонациями. Он просто трется об меня, разметавшиеся волосы щекочут плечи, лицо сведено гримасой желания. Как нас обоих разобрало...
— Мой. Будешь моим, — угрожаю сорванным полушепотом, пока испытующие пальцы исследуют, на какое прикосновение ты отзовешься сильней. И насколько сильным должно быть это прикосновение. — Ничьим больше. Мой.
Он смеется сквозь стиснутые зубы.— Какая... самонадеянность, — выгибается, бесстыдно разводя колени; глаза блестят от жадного нетерпения. И не выдерживает. — Эрик!
— Сейчас, — обещаю, решительно мотнув головой. Предусмотрительные цетагандийцы держат флакон в прикроватной тумбочке, кажется. И хотя не хочется убирать с тебя руки не на минуту, придется. Голова кружится, словно я хватил неразбавленным полстакана чистого бренди. И если я не получу тебя сейчас, то сам больше не выдержу.
Ты мой. Все, теперь уже точно и буквально. Дыхание рваными выдохами, толчки навстречу, пальцы, до синяков вцепившиеся в плечи, и зубы, которые тоже не стесняются оставлять свои отметины; скулящее "еще!", но черные глаза блестят почти свирепо — посмей я только остановиться, и случится то самое насилие... Иллуми вдруг ахает и успевает прикусить собственную ладонь, сдерживая крик, и это зрелище оказывается для меня уже чересчур.
Немного прихожу в себя, когда мы уже лежим бок о бок, и я крепко его обнимаю, прижавшись головой к груди. Тело ноет от удовольствия, что-то условно называемое душой — от счастья. Мой. Будь я проклят, если в этом есть хоть капля от желания властвовать. Только страсть и ощущение полнейшей, счастливой обреченности судьбой. Крепко зажмуриваюсь и прячу эту неуместную сентиментальность поглубже.
Подтягиваю к нам одеяло и накрываю обоих. Целую куда-то около ключицы — кожа у него всюду соленая и гладкая. Мокрый шелк. — Спи.Глава 18. Иллуми.
Несомненно, это утро призвано продемонстрировать мне неизбежность наказания за позднее начало дня, неугодное лишенному внимания рассвету. Пробуждение выходит сумбурным и резким: звонок комма разбивает уют сна, как летучая рыба — тихую гладь пруда; Эрик спросонок лихорадочно шарит по полу — в поисках оружия, как он признался потом... для первых пяти минут воскресного утра многовато раздражителей, и жизнерадостный, подрагивающий голос Фирна в трубке обещает, что покоя не будет и дальше.
Эрик зарывается в одеяло, скрываясь от провинившегося недосмотром слуги. Впустить в дом гостя, не удосужившись уточнить, бодрствует ли хозяин дома, поставив тем самым в неловкое положение и меня, и заглянувшего на огонек друга юности, и Эрика, пытающегося разобраться в причине переполоха — промах почти недопустимый.
— Да, — отмахиваясь от нерадивца и пытаясь завязать халат, отвечаю я. С выговором я подожду, как с любой второстепенной задачей. — Да. Пять минут ты можешь подождать? Лучше десять. Да, спал. Фирн, потом, ради всего святого!
Мой гость явно и не думал ложиться, раз заявился в такую отчаянную рань. Распоряжаюсь обеспечить ему кофе и завтрак, выяснив попутно, что супруга в приступе истинно женской интуиции полчаса назад уехала, пообещав возвратиться к вечеру. Слуга почтительно кивает, стараясь всячески не коситься на лежащего в постели ... э-э-э... молодого друга своего господина. Кстати, не сообщит ли мне упомянутый друг, намерен он составить мне компанию внизу или предпочтет отсыпаться дальше?
Эрик хочет лишаться моего общества не более, чем я — расставаться с ним, поэтому поднимается из постели.
