Но...
— Ну, что у нас тут? — внезапно произнес чей-то голос.
Это сильно отличалось от голосов, которые предлагали Ричирду "хорошо провести время". Он был резким, глубоким, мужским, и исходил из самого сердца темного пятна перед ним.
Молодой человек замер, стоя в луче тусклого света, льющегося от фонаря на балконе перед ним. Затем он с трудом сглотнул и сделал шаг назад, когда четыре или пять фигур с важным видом вышли из темноты.
— Это тот книголюбивый ублюдок, вот кто это, — сказал другой голос, и желудок Ричирда сжался, когда он узнал его. До джихада семья Бирта Тиздейла работала бок о бок с Томисами. Их фермы располагались рядом друг с другом, и на протяжении поколений Тиздейлы и Томисы помогали пахать и засевать поля друг друга, собирать урожай друг друга, строить амбары друг друга, бурить колодцы друг друга.
Но теперь Тиздейлов не было. Один Бирт. Его родители и двое его братьев погибли в ту первую ужасную зиму "Меча". Его старшая сестра, ее муж и трое их детей исчезли в одном из лагерей инквизиции... и больше их никто не видел. Его младший брат вступил в армию республики Сиддармарк... и погиб где-то в Клифф-Пике.
Остался только Бирт, и, возможно, было неизбежно, что его ненависть к сторонникам Храма вспыхнет раскаленным добела, обжигающим жаром. Но сильнее всего это разгоралось там, где речь шла о тех, кто когда-то был друзьями — друзьями, чьи действия предали его собственную погибшую семью.
Друзья, такие как Клинтан Томис и его семья.
— Ой! Это книголюбивый ублюдок, — насмешливо сказал первый голос. — Это значит, что мы должны относиться к нему иначе, чем ко всем остальным ублюдкам?
— Конечно, должны, — решительно сказал Тиздейл. — Мы отпустили некоторых из них.
Ричирд попятился, на лбу у него выступили капельки пота. Вероятно, он был моложе любого из сторонников Сиддара — например, он был на добрых десять лет моложе Бирта, — и это означало, что он, вероятно, был быстрее. Пробежка по переулку с его редкими кучами мусора, прячущимися в темноте, была бы отличным способом упасть и переломать кости. Но не убежать...
— Куда-то собрался, говнюк? — произнес другой голос позади него, и он замер. Он бросил взгляд через плечо, и его сердце упало, когда из темноты появились еще двое мужчин.
— О, смотрите! — насмешливо произнес первый голос. — Уиттл уоббиту теперь негде спрятаться. О, бу-ху!
— Послушайте, — сказал Ричирд, хотя и знал, что это вряд ли приведет к чему-то хорошему, — я просто хочу вернуться домой. И вся моя семья собирается уехать, как только мой отец сможет продать ферму. Мы уйдем и больше никогда никого из вас не побеспокоим.
— Но мы не хотим, чтобы ты уходил и оставлял нас, — сказал Тиздейл. — Мы хотим, чтобы вы были прямо там, где мы можем связаться с вами, в любое удобное для нас время.
— Бирт, я никогда не причинял тебе вреда. Как и моя семья, — сказал Ричирд, поворачиваясь и умудряясь прижаться спиной к стене переулка. — Нас здесь даже не было!
— Нет, но твои гребаные друзья были, — проскрежетал первый голос. — Уже имел дело со многими из них, но когда ты выбираешь своих друзей, ты выбираешь сторону. И ты выбрал не ту, друг.
— Мне было семь лет! — запротестовал Ричирд. — Никто не просил меня что-то выбирать!
— Тогда, я думаю, ты просто застрял с выбором своего старика, — сказал Тиздейл. — Может быть, он получит сообщение. — Смех взрослого мужчины был уродливым. — Будь уверен, как и Шан-вей!
Их было семеро, — с ужасом осознал Ричирд. — Семеро — каждый из них старше, и большинство из них намного крупнее его. Он попытался вжаться в стену позади себя, чувствуя, как начинают дрожать колени, горько пристыженный ледяным потоком страха, пронизывающим его.
Затем один из головорезов поднял руку, открыл затвор фонаря, и тусклый луч света, ослепляющий в темноте переулка, ударил ему в глаза. Он не понимал. Они уже опознали его, так почему...
Луч света переместился, отклоняясь от него, и он сделал глубокий вдох. Они открыли фонарь не для того, чтобы получше рассмотреть его; они открыли его, потому что хотели, чтобы он получше рассмотрел готовые дубинки и кастеты. Они хотели, чтобы он увидел, что будет дальше.
Он открыл рот для последней мольбы, которая, как он знал, была бы бесполезна.
Арин Томис выругался себе под нос, когда хлынул дождь. По крайней мере, он предвидел это и захватил свое клеенчатое пончо и отцовский хаммер-айлендер, прежде чем отправиться в путь, но пончо протекало, и дождь превратился в ливень, перемежающийся раскатами грома. Он еще не видел никакой молнии, но она приближалась, и Арин уже собирался с мыслями, когда наконец увидел ее.
У него нет никакого права так беспокоить маму, — злобно подумал он. — Он и его книги! Знаю, что он не хочет оставлять их позади, и Лэнгхорн знает, что он усердно работает, чтобы их купить. Но он должен приходить домой раньше. Если он этого не сделает...
Он проглотил эту мысль. Работа Ричирда помощником повара — повара, который тратил больше времени на мытье посуды, чем на приготовление пищи, — в ресторане в центре города требовала долгих часов. Он всегда заканчивал поздно и еще позже возвращался домой после того, как заходил в свои любимые книжные магазины. Но это был новый рекорд. Он должен был быть дома по крайней мере за полтора часа до того, как Арин отправился его искать. Лично Арин подозревал, что он нашел какое-то место по пути, где мог укрыться от дождя и защитить свои драгоценные книги. Но его мать была так обеспокоена, что Арин вызвался пойти отыскать негодяя и притащить его домой за ухо.
До сих пор он ничего не нашел.
Он шагнул с открытого тротуара под навес магазина и открыл дверь. Он стянул с головы хаммер-айлендер, осторожно, чтобы с него — или с его пончо — не капало на товары, и шагнул в мягкий свет ламп.
— Арин! — Стивирт Харейман казался удивленным. — Что ты здесь делаешь? Я как раз собираюсь закрыть на ночь.
— Ищу Ричирда, — вздохнул Арин. — Мама скоро станет виверной, потому что его еще нет дома. Вы, случайно, не видели его, не так ли?
— Да, я его видел. — Харейман пересек магазин и подошел к Арину, выражение его лица внезапно стало напряженным. — Он пришел, чтобы забрать те книги, которые он отложил. Но это было три часа назад! Ты хочешь сказать, что его еще нет дома?!
Арин почувствовал внезапный озноб, который не имел ничего общего с промокшим пончо. Три часа? Пройти пешком четыре квартала? И он прошел те же самые кварталы, чтобы добраться сюда, не увидев по пути ни единого признака Ричирда.
— Нет, его нет. Или, во всяком случае, не было, когда я уходил. — Арин провел правой рукой по своим непослушным волосам. — Теперь я начинаю беспокоиться!
— Я посоветовал ему быть осторожным. — Голос Хареймана разрывался между беспокойством за молодого человека, которого он глубоко любил, и раздражением — на самом деле страхом — при мысли о том, что его могли не послушать. — Я сказал ему, что после того, что случилось с Фелдирмином, там были действительно глупые, действительно злые люди.
— Да. — Арин снова провел рукой по волосам.
Хейрклис Фелдирмин был еще одним уроженцем Тарики, который вернулся домой после джихада. Однако в его случае он вернулся домой из епископата Сент-Хейлин на землях Храма, потому что действительно был сторонником Храма. На самом деле, он завербовался в армию Бога и видел некоторые из самых жестоких боев джихада. Этот опыт также не сделал его более привязанным к реформистам, и хотя он вернулся домой со своей женой и дочерью после подписания мирных договоров, это не было направлено на то, чтобы остаться. Все, чего он хотел, — это вернуть свою семейную ферму и продать ее, чтобы обеспечить себе место для новой жизни на землях Храма. Он не делал секрета из своих планов — или из своего презрения к "предателям Матери-Церкви", которые сделали возможным поражение Храма, если уж на то пошло, — и семь или восемь сторонников Сиддара решили сделать из него и его семьи пример.
К несчастью для них, упрямый, сварливый ветеран был вооружен кинжалом и знал, как им пользоваться. Головорезы были уличными драчунами, а не солдатами, и из всего, что слышал Арин, он намеренно никого не убил, когда мог бы. Но если он их и не убил, то пятерых из них отправил в местную больницу Паскуале, двоих из них в критическом состоянии.
— Хорошо, — сказал он через мгновение. — Я понял, что он был здесь, что он ушел, и знаю, что не встречал его по дороге.
— Так где же?.. — начал Харейман, затем остановился. — Нет, — сказал он.
— Это то, чего я боюсь, — сказал Арин. — Особенно, если уже начался дождь? — Он поднял бровь, глядя на книготорговца, и Харейман печально кивнул. — Вы же знаете, как он относится к своим книгам. Держу пари, он действительно выбрал короткий путь.
— Позволь мне взять пальто и фонарь, — мрачно сказал Харейман. — Я иду с тобой.
— О, Ричирд!
Ричирд Томис выплыл из глубин, когда узнал этот голос. Это был Арин, но почему у него такой голос? Такой... сломленный? Он начал протягивать руку, затем дернулся от боли, когда его рука попыталась пошевелиться.
— Лежи спокойно! — огрызнулся Арин. — Мастер Харейман отправился на поиски стражника... и... и целителя.
Целитель? Для кого? Ричирд озадаченно моргнул. Или, скорее, он попытался моргнуть. Его правый глаз казался приклеенным — веко вообще отказывалось двигаться, — и приступ паники пробежал по его затуманенному взору, когда он понял, что левым глазом тоже ничего не видит.
Это всего лишь темнота, — сказал он себе, чувствуя, как дождь хлещет по нему. — Это просто потому, что темно. Это все.
— Я ... — начал он, затем замолчал, кашлянув, чтобы прочистить горло. Он понял, что выплевывает кровь, но это было ничто по сравнению с разрывающей болью в ребрах, когда он кашлял. Он попытался свернуться калачиком от боли, но не смог. Отчасти потому, что руки брата лежали у него на плечах, удерживая его, но в основном потому, что это было слишком больно.
А потом воспоминание о фонаре с окошечком, дубинках и железных кастетах снова нахлынуло на него, и он застонал от боли.
— Как ... насколько плохо? — он выдохнул.
— Не знаю, — сказал ему Арин. — Здесь недостаточно света. Нам придется подождать целителя. Но я знаю, что у тебя сломана правая рука, и нос тоже.
— Не... не я, — прошептал Ричирд. — Книги. Как ... насколько плохи... мои книги?
Арин стиснул зубы. Он солгал, когда сказал, что света недостаточно. Харейман оставил свой фонарь, и тот факт, что Ричирд даже не знал об этом, был ужасающим. Но его глаза горели — от слез, а также от ярости, — когда он увидел разорванные, смятые страницы, разбросанные по грязному, мокрому переулку. Знал, что тот, кто это сделал, испытывал особое, садистское наслаждение, уничтожая самое ценное, что было у его младшего брата.
— С ними все в порядке, Ричирд, — сказал он безмятежным голосом, нежно положив руки на плечи брата. — С ними все в порядке.
.II.
Офис великого викария Робейра, Храм, город Зион, земли Храма
— Уверен, что лорд-протектор хотел бы, чтобы ему не приходилось так много торговать драконами, ваше святейшество, — сказал викарий Брайан Оканир, — но из наших первоначальных сообщений похоже, что он и канцлер Мейдин получили почти все, что просили.
— Потребовали, ты имеешь в виду, Брайан, — криво поправил великий викарий Робейр, улыбаясь через свой огромный стол казначею Церкви Ожидания Господнего. Эта работа принадлежала Робейру гораздо дольше, чем он действительно хотел помнить, и высокий, светловолосый и кареглазый Оканир был одним из его старших подчиненных во время джихада.
— Не думаю, что что-то столь нежное, как "просьба", могло вызвать это, — продолжил великий викарий, выражение его лица стало более мрачным. — Не с учетом того, как быстро начнет падать такое доверие.
— Верно, — согласился Оканир. — Но мы оба знаем, что это именно то, что нужно сделать республике, ваше святейшество, — казначей пожал плечами. — Паскуалаты могут сделать некоторые лекарства вкуснее, чем другие, но по моему опыту, чем сильнее лекарство, тем хуже оно на вкус.
— И тем больше оно необходимо, — добавил Тимити Симкин. Великий викарий взглянул на него, и канцлер мотнул головой в сторону Оканира. — Вы с Брайаном правы насчет того, насколько это будет неприятно на вкус, но, возможно, это, наконец, оттащит Сиддармарк от края пропасти. И есть предел тому, как долго они могут шататься, прежде чем упадут с обрыва, если это хотя бы немного не оттянет их назад.
Робейр серьезно кивнул, потому что его подчиненные были правы. Как человек, который был казначеем Матери-Церкви, он был далек от того, чтобы закрывать глаза на размер и силу источника доходов, доступного даже для сильно сократившейся Церкви Ожидания Господнего, или на то, как надежность этих доходов помогла Церкви оправиться от ее катастрофического, чрезмерно напряженного положения в конце джихада. Доходы республики были менее надежными и устойчивыми при любых обстоятельствах. Учитывая обстоятельства, с которыми на самом деле столкнулись Грейгор Стонар и Хенрей Мейдин, было не таким уж незначительным чудом, что вся банковская система Сиддармарка просто не рухнула.
— Они еще не вышли из леса, — сказал он, откидываясь на спинку стула и сцепляя пальцы рук за головой.
Он уставился на мистическую, постоянно меняющуюся стену своего офиса с панорамным видом на набережную Зиона. В отличие от многих подобных стен здесь, в Храме, эта показывала, что в действительности происходило на набережных и пристанях у озера. На самом деле, если бы он прикоснулся к одному из божественных светильников на своем столе, он мог бы даже услышать, что там происходит. Другой из божественных огней заставил бы панораму регулярно меняться, охватывая более двух десятков других живых, дышащих фресок, но набережная была его любимой. Постоянно меняющаяся панорама кораблей и малых судов, грузы, переваливающиеся через борта кораблей, живая, дышащая, бесконечно волнующаяся вода.... Все это было частью того, что неоднократно привлекало его к этой конкретной точке зрения. Но настоящей причиной, которая приводила его сюда всякий раз, когда его душа остро нуждалась в отдыхе, был огромный новый комплекс приютов и больниц, который он построил и назвал в память о любящем отце Зитане Квилле.
Через месяц или два, когда в Зионе наступят осень и зима, эти приюты протянут руки защиты Матери-Церкви к сотням, даже тысячам ее самых уязвимых детей. Прошлой зимой от холода и лишений погибло менее двухсот зионитов, несмотря на суровый северный климат. Это все еще было на двести больше, чем нужно, но все же это было намного лучше, чем тысячи, которыми когда-то исчислялись эти смерти. Он многого добился с тех пор, как взошел на трон Лэнгхорна, включая прекращение джихада, в результате которого погибло так много миллионов детей Божьих. И все же Центр Зитана Квилла и другие, более мелкие приюты, стратегически расположенные по всему городу, были единственным достижением, которое доставляло ему самое простое удовольствие и радость.
