Когда падают звезды (часть 2)

Что за ужас? Куда они едут? А как же теперь Соня, ведь ей так нужны эти голуби... Подумав об этом, Майя истерически рассмеялась. Голуби... Ее, возможно, сейчас убьют или продадут в рабство, или просто выбросят где-то в лесу, ночью, а она волнуется, что не сможет доставить на свадьбу голубей. Майя, насколько же ты глупа!

Когда она вдруг рассмеялась, Дэррек снова оглянулся. Он прекрасно понимал, что сейчас зарабатывает только дополнительные баллы к своему и без того виноватому положению, но отступить от плана уже не мог. Это все ради них обоих, ради нее.

Солнце медленно клонилось к закату. Удивительно, но нервничать постоянно — невозможно. Они ехали уже больше часа. Без остановок, не сбавляя темп. На смену солнцу пришел осенний холод. Майя была бы не против оказаться в забытой в зале шали. Но ведь она и предположить не могла, что их поездка так затянется. Интересно, а что сейчас там происходит? Уже подали торт? Как обошлись без злосчастных голубей? Что думают о том, куда они запропастились? Может уже ищут? Ях, пусть они уже ищут. Страх так вымотал и без того уставший организм, что теперь бороться приходилось еще и со сном. Нет, заснуть в такой компании — это слишком. Абсурдно! Если она не может справиться даже со сном, как будет бороться за жизнь, если ей придется это делать? Уже в десятый раз она выпрямилась, пытаясь заставить смыкающиеся веки открыться.

— Поспи. Я разбужу, — Дэррек отвлекся от созерцания пейзажей, наблюдая теперь за ней. От предложенного пиджака она отказалась, хоть и видно было, что трясется как осиновый лист, а когда он попытался наклониться, чтобы укутать насильно, снова пригрозила, что выпрыгнет. Пришлось от этой затеи отказаться, а сейчас бодрилась изо всех сил.

На его реплику Майя ответила только брошенным в ответ уничтожительным взглядом. Еще чего! Она скорее умрет, чем заснет. И осознав, насколько правдивой может оказаться ситуация, Майя снова усмехнулась.

Сколько времени прошло, прежде чем карета остановилась, Майя сказать не могла. Для нее — целая вечность. На улице царил полумрак. А значит, не меньше полутора часов. В ее окне был виден лес. Сплошной, ни света окон домов, ни стен города. Дэррек открыл дверь, выбрался на улицу. Привыкший к намного более дальним поездкам, он чувствовал себя отлично, тем более, у него не было права устать. Впереди слишком много важного, слишком сложные задачи.

— Мы приехали. Тебе помочь? — он снова, как и в начале пути, протянул руку, предлагая помощь. И Май опять отказалась. Но уже по другой причине. Она не собиралась царапаться и кричать, мешая вытащить себя из кареты, не хотела унижаться, но и не собиралась показывать, насколько ей страшно. Еще один гневный взгляд, и она сама, без чьей либо помощи, выходит на улицу.

Это был не лес. Территория монастыря. Оставшийся с военных времен мост через ров опущен, а за ним светятся огни, хотя и без них все отлично видно. Майя когда-то видела его на картине в доме его светлости. Там таких сотня, не будь она художником, не обратила бы внимания. А так, картина ее заинтересовала.

— Зачем мы тут? Я здесь не останусь! — Майя обернулась, чтобы не терять из поля зрения Дэррека. Он вернулся к карете, достал оставленный пиджак, и, не слушая больше возражений, набросил на продолжающие трястись плечи.

— Не останешься. Обещаю, — когда он попытался взять ее за руку, Майя выдернула свою.

— Я никуда не пойду, пока вы все не объясните. Если вы хотели меня напугать, я достаточно напугана, поверьте. Большего вы от меня не добьетесь. Чего еще вы ждете?

— Еще немного, Майя, пожалуйста, — он снова попытался взять ее за руку, и на этот раз был более бдительным, вырваться не дал. А когда пошел по пешеходному мосту, сил сопротивляться уже не было. Будь что будет. Майя лишь обернувшись, посмотрела на оставшегося на своем месте лакее. Он вел себя, будто ничего особенного не происходило. Будто так и нужно, будто не слышал как она почти что кричала. Неужели даже от него никто не узнает, куда ее завезли?

Они вошли в открытые ворота, во дворе — ни души. Видимо, время вечерней службы, а может и ужина. Ведь тут живут в мире и полном согласием с солнцем. Когда уходит на отдых оно, пора скрыться с глаз и монахам. Самое коварное время суток, когда взгляд еще не успел перестроиться на отсутствие света, и то и дело приходится всматриваться под ноги, чтобы не полететь носом по покосам.

Майя могла упасть дважды, все усугублялось еще и тем, что мужчина не собирался подстраиваться под ее шаг, волоча за собой. А чувство собственного достоинства не давало попросить идти медленней.

Они прошли внутренний двор, аллея упиралась во вход в скрытый от глаз извне храм. При свете дня он, должно быть, выглядел потрясающе, много окон, из которых сейчас сочился свет, а днем свет должен был входить через них. Огромный, сейчас будто угрожающий упасть и завалить под своими завалами, особенно это чувство усиливается, когда вступаешь во власть стелящейся у подножья тени.

Майя заметила не сразу, но на пороге кто-то стоял. Мужчина в рясе. Когда они подошли ближе, он откинул капюшон, давая разглядеть себя. В этот момент Майя попыталась вырвать руку еще раз, уже скорее чтобы делать хоть что-то, а не просто идти на закланье, как овца. Даже вырвись она, что будет делать дальше? Идти обратно через лес? Если она тут нужна, поймают и вернут.

— Герцог, — мужчина склонил голову.

— Отче, — так же сделал Дэррек. И вместо того, чтобы искать помощи у незнакомца, Майе почему-то захотелось спрятаться за спиной того, кто олицетворял опасность.

— Мы ждали вас раньше... — он выглядел и говорил как самый настоящий монах, немного отрешенно, будто слова имели не больше значения, чем пыль из-под конских копыт.

— Мы спешили, как могли, — Дэррек попытался потянуть Майю за руку, чтобы она показалась пред ясные очи священнослужителя, но она лишь сильнее вцепилась в руку. Боится.

— Ну что ж, все готово, прошу, — он отошел в сторону, давая путь. Одной рукой продолжая держать Майю, Дэррек толкнул другой тяжелую дверь. В глаза ударил свет, пришлось даже сощуриться, привыкая к яркому освещению. Сотни свечей. Повсюду сотни свечей.

Это было так красиво... Перехватывало дух. Будто звезды падали с неба, некоторые огоньки светили ровно, другие трусливо виляли, заставляя даже стены двигаться, играли тени, пахло воском. Если они затеяли провести какой-то дьявольский обряд, он должен быть божественно красивым.

Оглядываясь по сторонам, Майя даже не заметила, что за руку ее больше не держат, а пиджак больше не нужен, ведь тут совсем не холодно. Девушка крутила головой по сторонам, не пытаясь сосчитать огоньки, а скорей найти, где же они заканчиваются.

— Нравится? — Дэррек подошел сзади, склонился над ухом.

— Да! — ведь это незабываемо. Правда почти в тот же миг Майя вспомнила, каким образом она попала в этот странный храм, исправилась. — Нет! Я не понимаю, что я здесь делаю!

— О, — жрец, успевший подойти к алтарю, и теперь раскладывающий там какие-то предметы, удивленно посмотрел сначала на Майю, а потом и на Дэррека, лишь к которому предпочитал обращаться. — Неужели дева не в курсе?

— Нет. Пока нет, — Дэррек снова попытался взять ее руку в свою, но Майя спрятала ее за спину.

— Тогда, мне стоит оставить вас наедине. Ведь вы понимаете, что я могу только по доброй воле. Лишь так.

— Да, я понимаю. Спасибо.

Жрец еще раз поклонился, немного более пристально посмотрел на Майю, которую теперь намного больше интересовали слова, чем свечи, вышел в смежное помещение, плотно закрыв за собой дверь.

— Что здесь происходит? — Майя сверкнула глазами. На смену страху пришло раздражение.

— Это храм.

— Я вижу. Я спрашиваю, что здесь делаю я?

Будто не слыша ее вопросов, Дэррек продолжил, пристально следя за ней.

— Это храм, в котором вот уже несколько столетий герцоги Мэйденстеры клянутся служить короне, получают благословение при рождении, женятся, благословляют собственных детей, а после смерти — именно отсюда отправляются в лучший мир.

— Зачем? Я? Тут? — если он будет продолжать в том же духе, по доброй воле не получится ничего, ни жертвоприношение, ни что там они еще решили сотворить. Потому что на смену воле придет сумасшествие.

— Майя, я хочу, чтобы ты стала моей женой.

Сколько мыслей и эмоций могут пронестись в голове и сердце за секунду? Майя знала: столько же, сколько свечей в этом храме.

— Что? — она отступила, будто от ударной волны.

— Я хочу, чтобы ты стала моей женой. Я люблю тебя, — он повторил бы еще сотни раз, если только так она сможет поверить. Он готов был повторять всю жизнь.

— Ях, чего вы хотите?! — все последние месяцы она пыталась понять, что станет ее личной последней каплей? И ею стали слова, о которых она когда-то даже не могла мечтать, а теперь... теперь которые казались ей глумлением.

Майю не волновало, что они находятся в священном месте, что за тонкой стеной, возможно молится, а возможно просто ждет посторонний человек. Она больше не могла тянуть это бремя на себе. Он стал причиной всех ее бед, и пусть теперь сам поймет их, хотя бы часть.

— Зачем вам этот фарс?! Вы хотите меня унизить? Я и так уже ниже некуда! Я сама себя не уважаю! Хотите доказать, что вы способны влюбить в себя любую? Даже такую, как я? Да! Вы способны! Хотите, чтобы я в сотый раз возненавидела себя за то, что даже после того, как вы растоптали мои чувства, лишь потому, что не удосужились спросить, что было во время вашего отъезда, я все равно вас люблю? Да, черт вас забирая, я вас люблю!!! Хотите, я закричу об этом в палате лордов, хотите, в доказательство я брошусь с крыши! Хотите, я убью себя, потому что я так больше не могу...

— Майя... — он хотел подойти, но она снова отступила.

— Нет! Теперь слушайте меня! Вам не нужна была Соня, вы использовали ее. Вам нужна была я. Вам нужна была новая игрушка, какой нет у подобных вам. Хотя не так, может они и были, но ведь анибальт, согревающий ночи — не то, чем принято хвастаться. Вам захотелось меня поиметь. Как собственность, игрушку. И что? Я ваша. Вам захотелось, чтоб игрушка в вас влюбилась. Для этого понадобилось не так много. Пара ночей и даже меньше теплых слов. Ведь такая как я, готова верить в любую придуманную собой же сказку, лишь бы почувствовать, хоть раз, пусть даже вымышленную, но ласку. Вам хотелось, чтоб игрушка была только ваша. Делиться ведь в высшем свете не приучены. И вот, я уже избегаю друга, сестру, отказываюсь от всего, чтобы днями ждать вашего появления. И жду, как благодарная собачонка принимаю ту кроху ласки, которую хозяин соизволит мне выделить. А потом, а потом игрушка надоела. Надоела настолько, что за неделю до того, как она сама бы добровольно скрылась из вашей жизни, вы решаете уехать сами. Ведь как иначе? Каждое решение должно быть вашим. Слишком она довольна тем, что ей светит еще целая неделя придуманного счастья. А это непорядок. — Майя говорила на одном дыхании, неотрывно смотря ему в глаза. Пусть знает, пусть чувствует, раз он так хотел.

— И вы уезжаете, бросив напоследок: "верь мне". Зачем??? Я не могу понять зачем? Зачем было нужно мое доверие? Я верила! Я верила, что вы вернетесь, что произойдет чудо, что то, о чем я не могла даже мечтать, станет правдой. И вы вернулись. Вернулись тогда, когда я нуждалась даже больше, чем могла предположить. Когда неделя до возвращения была сущим адом. Вы вернулись, а я все помнила ваше "верь мне", летела в кабинет, представляя, как брошусь на шею, и, черт возьми, даже если я вам ни капельки не нужна, вы не оттолкнете. Я согласна была оставаться навечно игрушкой, надоедливой собачонкой, лишь бы хозяин не забывал погладить за ушком. Но ведь это тоже невозможно, потому что это не по-вашему. Намного легче послушать бред, полнейший бред первой сплетницы мира, и поверить, что я вас соблазнила. Что отдала честь лишь затем, чтобы кто-то вам отомстил. Не я, даже не я! Хуже последней продажной девки. Вы представляете, как чувствует себя человек, облитый с головой помоями? Это я! Это я!!! Потому что вы не оставили во мне ни чести, ни гордости. И вы были правы, каждый раз, каждый чертов раз, когда вы маните пальцем, я говорю "нет" только потому, что так нужно. А сама таю, плавлюсь, жажду. Но тогда! Тогда я просила искренне!!! Я. Не. Хотела. Видеть вас таким. Я не могла позволить, чтобы вы разрушили все то, что я строила так долго! А вы разрушили! И, Ях, если бы вы меня тогда оставили. Если бы так и не узнали! Я бы навсегда осталась для вас грязной, порочной, попользованной девкой. И я бы жила с этим. Но вам оказалось мало! Стоило узнать правду, и вы поняли, что ведь игра может продолжаться. Ведь анибальт еще может сгодиться, раз она не была такой тварью, как думали до этого. Поверьте, если бы я знала, я бы переспала тогда с кем-то. Не важно, с кем, с любым, только бы оправдать ваши надежды!!!

— Майя...

— Нет!!! — она давно перешла на крик, и его тихие оклики остановить бы уже не смогли. — Зачем вы приехали тогда? Зачем снова начали этот фарс? Но только в новом антураже. У вас в доме вы не сказали заветные слова, ни разу, а потом, в первый же день, ударили ими наотмашь. Я. Вам. Не верю! Вы просто получили еще не все, что хотели. Скажите, что??? Что??? Я сделаю все!

— Я хочу, чтобы ты стала моей женой! — он тоже крикнул, пытаясь достучаться.

Будто не слыша его, Майя продолжила:

— Вы дважды! Дважды просили верить и уезжали. Дважды после этого возвращались и заставляли понять, что вам верить нельзя!!!

Она почувствовала спиной жар стоявших у стен свечей, когда на ее предплечьях сомкнулись его руки.

— А теперь ты выслушаешь меня. Я. Тебя. Люблю, — и прежде, чем она успела снова возразить, закрыл ей рот поцелуем. Когда-то он уже пытался так привести ее в чувства, и тогда ему это удалось, теперь все было намного сложнее, ведь с тех пор он натворил в сотни и тысячи раз больше. Майя пыталась сдержать его напор, но в этот раз не помогли бы ни слова, ни действия. Он собирался целовать до тех пор, пока на смену сопротивлению не придет готовность, готовность учиться принимать поцелуи заново, и готовность слушать его рассказ.

— Я. Тебя. Люблю. — Майя скривилась, чувствуя легкую боль в отпущенных наконец-то губах, и не желая снова слышать слов. — Люблю. И только потому, что ты пытаешься всеми силами этому противиться, ничего не изменится. Я не хотел заполучить игрушку-анибальта. Я хотел тебя. С того самого момента, как увидел. Не потому, что ты не похожа на приевшихся уже красавиц. А потому, что ты это ты. Потому что ты так смотришь, потому что ты так ходишь, двигаешь головой, думаешь и дышишь. Я воспользовался Соней только для того, чтобы сделать тебя своей. Потому что знал, прекрасно знал, что ради нее ты пойдешь на все. И ты пошла. Тогда я думал, что это я взял на себя всю ответственность за происшедшее, но нет, бремя лежало только на тебе. За все, за мои желания и за твое отчаянное сопротивление. И ты чище, ты в сотни и тысячи раз чище всех, кого я когда-то знал, потому что ты жертвовала собой не ради собственного блага, а ради близкого человека. На такое готова не каждая мать для своего ребенка. А ты была готова. Я думал, что ночи мне будет достаточно, что это просто прихоть. Но нет, мне нужны были твои ночи, твои дни, вся ты. Это я был твоей собачонкой, ты даже не представляла, какой силой обладала и обладаешь. И что меня убивало — даже не пыталась ей пользоваться. Я был дураком, кретином, потому что ревновал. Ревновал бы к любому, а тем более к тому, кого считал сыном врага. Особенно к нему. Сам понимал, что глупо, но стоило увидеть его возле тебя, ревность застилала глаза. Дамиан строил на вас планы. Он с самого начала собирался вас свести, и каждый раз, когда ему казалось, что все уже почти удалось, он делился со мной. А потом я добивался от тебя подтверждения того, что он балбес. Не потому, что не верил тебе, а потому, что мое чувство нуждается в тебе всей, только тебе, ни с кем я не могу тебя делить. Я уехал. Но не потому, что мне наскучила игра, к тому времени это была уже совсем не игра. Я уехал, чтобы, когда вернулся я, со мной осталась ты, но уже навсегда. Слышишь? Я уехал за этим! — он приложил ее руку к карману на груди, пальцы уперлись во что-то твердое. Дэррек достал оттуда коробочку, нажал на замок.