Erratum (Ошибка) - 2. Все главы.

— Гордишься собой? — услышал Самаэль голос позади себя и резко обернулся, готовый атаковать. Но перед ним оказалось лишь расплывчатое светлое пятно, больно ударившее по глазам.

— Проклятье, — выругался он, инстинктивно разворачивая крылья и прикрываясь ими от света. — Кто ты такой и что здесь забыл? Черт, — сплюнул он в сердцах, — неужели вы уже способны добраться до дна?

— Не мели ерунды, — неожиданно заметил светлый, и свет свернулся в клубок и опустился значительно ниже на краю башни.

— Ты что это, расселся что ли? — уточнил обалдевший от такой наглости Самаэль.

— Почему бы и нет? — спросил незнакомец, и Самаэль присел рядом с ним, отгородившись от него черным крылом.

— Что тебе надо? Притащил еще какое-нибудь ценное послание сверху? — с раздражением поинтересовался Самаэль.

— Нет, я просто не думаю, что эта война спасет ад. Она его лишь окончательно уничтожит, Самаэль, — высказал он вслух потаенные страхи падшего.

— Какая война? — попытался изобразить непонимание Самаэль, а у самого сердце замерзло в груди оттого, что светлым все было известно.

— Та, которую ты затеял, — спокойно отозвался незнакомец. — Она повлечет за собой войну небес и ада. А тогда здесь не останется и камня на камне. Будет тот самый конец света, о котором так много кричали на всех углах. Изменения и так происходят, души выходят из ада, меняются его обитатели — может, это не так и плохо, Самаэль? Преобразование — это не смерть. В конце концов, сколько все могло оставаться неизменным?

— Ты мне говоришь, что это хорошо? Тогда как бы тебе понравилось если бы все небеса наполнились демонами?

— А чем ангелы не демоны? Только светятся, — ответил незнакомец, и Самаэль оторопел.

— Странная у тебя концепция, светлый, — наконец, выговорил он. — Что же, в таком случае, между нами нет разницы? Тогда почему мы ненавидим друг друга, а не пьем в обнимку в ближайшем кабаке?

— Потому что мой свет режет тебе глаза.

Самаэль рассмеялся.

— Конечно, только поэтому, как я не подумал.

— Ты сам знаешь, чем чревата война, — вновь вернулся к первоначальной теме незнакомец.

— Не надо мне рассказывать, — ощетинился Самаэль. Ему постоянно хотелось убрать крыло и взглянуть на собеседника, но он сдерживался, зная, что все равно ничего не увидит.

— Ты не можешь меня видеть, но я вижу тебя, — сказал светлый.

— И что, поэтому свет лучше тьмы? — завелся Самаэль.

— Да, он дает преимущество, — падший только хмыкнул, — и смысл.

— Какой к черту смысл?

— Смысл, зачем все это.

— И зачем? — помолчав, угрюмо поинтересовался Самаэль.

— Это невозможно объяснить, пока тебя окутывает сплошная тьма. Свет несет в себе сознание творца.

— Сожри дреги твою печенку на обед, — выругался падший. — Ты что, меня вербовать пришел, что ли? Вы там совсем наверху спятили, демоны вас побери?

— Как ты себе это представляешь? — невозмутимо отозвался пришелец, — что я заливаю тебе свет через глотку? Или вдуваю в твое проклятое ухо? Ты можешь измениться только сам. Но это совсем другой разговор. А вот то, что ты действительно можешь сделать — это сохранить подземный мир.

— А я что, черт побери, пытаюсь сделать? — возмутился Самаэль. — И главное, кто мне пытается указывать: какая-то светлая курица?

— Я уже объяснил, — совершенно спокойно отозвался светлый.

— Ты что, чертов пророк?

— Ты сам знаешь ответ, но отворачиваешься от него.

Самаэль убрал крыло, не выдержав, чтобы обругать светлого прямо в его безупречное, пусть и недоступное для глаз падшего, лицо. Но рядом с ним никого не оказалось, он исчез так же, как и появился.

— Да что ж это такое, — выругался Самаэль, — дреги тупеют, светлые разгуливают по аду, еще и читают душеспасительные лекции. И кому — мне!

Но потом его мысли в тишине последовали за словами незнакомца, и он понял, что тот был не так уж неправ. Самаэль собственными руками ведет их к катастрофе. Это приведет к тому, что преобразование, которое происходит в аду, он заменит его полным разрушением. Но с каких пор темные доверяли светлым? Что, если все это лишь их очередная уловка? Только вот голос, говоривший с ним, был искренним, и в нем слышна была любовь к аду. Любовь к аду? Самаэль потер уставшую голову: в последнее время он работал на износ, и даже короткая милая ночь с Грерией не помогла ему полностью восстановиться. Может, он спятил и ему все привиделось? Но призрак говорил его собственными мыслями, страхами и сомнениями. И он был прав: падший не хотел замечать очевидного.

Остановить бойню? Своими руками разрушить план, ради которого он потратил столько времени и сил? Ради того, чтобы созерцать медленное разрушение ада? Преображение — так назвал этот процесс светлый. Но Самаэль был проклятым, а для проклятых это означало разрушение. Если уйдут все души, чем будут питаться демоны судьбы? И кто вообще останется в аду? Куча демонов-бездельников и дреги в качестве их домашних животных?

Самаэль оттолкнулся от края крыши и через секунду его черные крылья развернулись над темной долиной. Полет дарил ощущение покоя и правильности, избавлял от тревог и сомнений, и он отдался ему со всей страстью своей души.

58

Тишина, ветер и песок. Если бы здесь были хотя бы редкие камни или островки с серыми грибами, тогда эта пустыня ничем не отличалась бы от пустых земель ада. За исключением неба, конечно, движения светил и дней, сменяющихся ночами.

Иногда Лили ловила себя на мысли, что ждет, чтобы вдали раздался знакомый свист василиска или лай гончих, но ничто не нарушало тишины. Марк провел с ней всего несколько дней, а теперь появлялся лишь временами. Лили не знала, хороший это знак или нет: пропадает он оттого, что она безнадежна, или наоборот, все идет лучше, чем он думал. И вовсе не понимала его замыслов, и причин, по которым он ее оставлял здесь, не давая никаких заданий. А просто сидеть и слушать пустыню — напоминало ей время, проведенное в индивидуальных слоях. Только миры не возникали, хотя воспоминания зачастую одолевали так, что заменяли реальность. Теперь, глядя со стороны, ей казалось, что все, что она сделала с того момента, как встретила в аду Ника, стало чередой непоправимых ошибок. Она оказалась слишком слаба. Ей следовало вернуться и обо всем забыть, пересилить себя, но она поддалась слабости. А дальше началась история ее падения. Нет, она пала вовсе не тогда, когда не смогла подняться со своего ложа в раю, а намного раньше. Но даже знай она, что это оградит ее от всех мук ада, Лили не смогла бы отказаться от одного мгновения рядом с Ником, от того дождя в вечном городе, когда они стояли рядом, от молчания, связавшего их воедино сильнее, чем любые слова на свете.

— Ник, — прошептала она, и ветер вернул ей имя, мазнув волосами по щеке.

Лили плакала, а вокруг подымались и рассыпались в прах города, моря превращались в пустыни, а пустыни — в океаны. Вечность бежала у нее между пальцев, а жизнь играла непослушными волосами. День согревал, а ночь успокаивала. Разум растворялся в безграничности. То, что она мучительно искала все эти годы — это был мир, мир с самой собой. И он не зависел от песчаных бурь, перемалывающих миры и цивилизации, не зависел от счастья и страданий, это была ее суть, сердцевина, только разглядев которую, познав и приняв, можно было стать счастливой. По-настоящему счастливой, а не на миг, с недоумением и сожалением ускользающий из рук, как песок вечности. Человеческие руки не предназначены для того, чтобы удерживать его. Впрочем, как и руки ангелов, как их крылья. В них меньше человеческой шелухи и больше сути, но им не из чего выбирать. А найти во всем этом мусоре себя — вот настоящее счастье. Все многообразие, вся песня мира — только для того, чтобы найти одно это.

— Здравствуй, — услышала Лили знакомый голос и улыбнулась, еще даже не подняв к нему голову.

— Здравствуй, Синглаф, — глаза ее светились теплом, когда она посмотрела на него.

— Я почти не поверил Марку, — прошептал он, всматриваясь в нее, — не поверил, что он смог сотворить подобное чудо, что ты смогла.

— Что он сказал тебе? — усмехнулась Лили.

— Что тебе лучше. Настолько, что я могу навестить тебя без боли.

— И как? — Лили улыбалась ему, зная, что боли нет, и зная, что с ней все хорошо. Просто хорошо, и не важно, есть ли рядом кто-то или нет никого.

— В тебе не было такого покоя даже после кокона, — заметил Синглаф.

— Да, потому что он не был моим выбором, — ответила Лили, усаживаясь на землю и обхватывая колени. — А теперь то, что я есть — это мой выбор.

— Ты говоришь те же сумасшедшие вещи, что когда-то говорил мне Марк. Но я не понимаю их. Это он научил тебя?

Лили засмеялась, глядя на Синглафа, который так и не решился приблизиться к ней, словно не понимал до конца, чем она стала.

— Нет, он помог мне, но научить этому невозможно. В этом и заключен смысл человеческой жизни — в выборе.

— Я видел выбравших зло, и выбравших свет, но ни один из них не был похож на тебя, — заметил Синглаф, приближаясь к ней.

— Выбрать нужно себя, — произнесла Лили. — Выбирая свет или тьму, ты оставляешь свою суть одинокой, а так никогда не познать настоящего мира.

— Ты говоришь загадками.

— Это не загадка, Синглаф. Тебе не надо было выбирать, ты един со своей сутью, и ничто в тебе не закрывает ее от тебя. Человеческая жизнь — все равно что блуждание в потемках, когда ты не знаешь ни цели, ни средства. Только знаешь, что есть нечто, таящее в себе все. Даже не знаешь, а чувствуешь. И найти это нечто — невыносимо сложно и несравнимо ценно.

— Ты больше не сожалеешь по аду?

— Сожалею. Но прошлое уже свершилось — я ничего с ним не могу поделать.

— А будущее?

— Будущее — свершится, и я тоже ничего с ним не поделаю.

— Так что же остается?

— Настоящее, — улыбнулась Лили. — Песчаная крупица, которую я держу в руках.

Синглаф помолчал, задумчиво глядя на ее руки.

— Ты вернешься на небеса? — спросил он.

— Нет, — покачала головой Лили. — Настоящее сейчас разворачивается в аду. Я не знаю, что удалось сделать твоему посланнику, но я сделаю то, что могу.

— Ты снова спустишься вниз? — в голосе Синглафа разлилось явно ощутимое разочарование и тревога. Новость поразила его, заставив пропустить мимо ушей все остальное.

— Я не потеряю себя, — утешила его Лили, — потому что больше ничего не осталось, — она обвела рукой пустыню.

— Марк при жизни никогда не был в пустыне, — заметил Синглаф.

— Он был в пещерах, наедине со своими мыслями.

— Но ведь в слоях, насколько я слышал... — начал светлейший, но Лили мягко остановила его, коснувшись рукой.

— По своей воле.

Синглаф не отпрянул и накрыл ее ладонь своей.

— Я скучал по тебе, Лили.

— Больше не зовешь меня Икатан? — улыбнулась она.

— Нет, ты не похожа на Икатан. Полагаю, ты всегда была Лили, — ответил он, глядя в ее непостижимые глаза. — Зачем он создал тебя?

— Потому что он творец? — Лили склонилась к наставнику и обняла его. — Прости меня, — прошептала в его спутанные волосы.

— Мне самому есть за что извиняться, — смутился Синглаф, вспоминая свое пьянство.

— Ты прикоснулся к пониманию того, что такое быть человеком.

— Не к лучшей части этого термина, — отозвался он, нехотя отпуская Лили.

— Сожаления не разъедают душу, когда она цела.

— Ты будто солнечный свет, — заметил он, — свет и тепло. Что тебе делать в аду? — его лицо погрустнело.

— Светить, — усмехнулась Лили, — ведь у них нет ни солнца, ни ангелов.

— Некоторые из них были когда-то ими, — с горечью произнес Синглаф.

— Я помогу им.

Он недоверчиво покачал головой.

— На самом деле Марк сказал мне передать тебе, что ты свободна.

— Я знаю, — кивнула головой Лили.

— Чего же ты тогда ждала?

— Я должна отдать ему одну вещь, — ответила Лили, снимая с шеи крест и кладя его в ладонь Синглафа. — Передай ему, пожалуйста. И скажи спасибо.

— Хорошо, — светлейший зачарованно смотрел, как она легко встала и пошла в сторону горевшей ярким светом звезды.

— Как ты достигнешь ада? — прокричал ей вслед Синглаф.

— Я думаю, он сам меня найдет, — отозвалась Лили и помахала ему рукой.

59

Изобилие трускла привлекло внимание Самаэля, и он, сделав небольшой полукруг, опустился на землю. Войн давно не было, и в такие времена черные ягоды становились на вес золота. Падший знал от Грерии, что скользящие твари готовы были сделать все за горсть ягод. Тем более было странно видеть такие залежи нетронутыми.

— Эй, — окликнул он блуждавшую невдалеке девушку. — Да, я тебе.

Девушка премило улыбнулась и направилась к нему. Самаэль внутренне приготовился дать ей отпор, если она неверно поняла его намерения: ему было сейчас не до любовных игр. Но незнакомка подошла к нему с достоинством, и в глазах ее светилась внимательная мудрость.

— Ты знаешь, что это? — указал он на ягоды.

— Трускл, — пожала плечами девушка.

— Ты знаешь, чем он ценен?

Ее улыбка показалась падшему немного странной и загадочной.

— Лучше, чем кто-либо другой.

— Тогда, может, объяснишь мне, почему его еще не обобрали?

— Могу, — кивнула незнакомка, и глаза ее пристально и вовсе не по-девичьи посмотрели на Самаэля.

— Ты знаешь, кто я? — уточнил он, чтобы ей не вздумалось выкидывать никакие глупости.

— О да, я знаю, — отозвалась она, — отлично знаю многих из вас. Но никогда не знала себя, и это было самым страшным проклятием. Ты хочешь знать, почему я не собираю чертовы ягоды? — глаза ее сверкнули, и Самаэль напрягся. — Они отравили всю мою жизнь, они лишили меня личности, заставив сменять одну личину другой в бесконечном потоке, пытаясь связать себя хоть с чем-то, хоть с кем-то, и все было бесполезно. Краткий миг забытья дарили лишь эти проклятые ягоды, — девушка с силой ударила по растущему рядом кусту, из-за чего несколько ягод сорвалось и побежало по земле. Она перевела дыхание, успокаиваясь и беря себя в руки. — Больше они мне не нужны. Я больше не их раба. Я снова обрела себя, и никогда не войду в слои и не буду жрать эту гадость, — она наступила на одну из ягод и с тщанием раздавила ее в подтверждение своих слов.

— И что это должно значить? — спросил Самаэль, глядя на то, что осталось от ягоды. Холод догадки пробежался по его спине.

— Ты слушал меня, падший? — в ее голосе звучала горькая насмешка.

— Но ты не можешь быть...

— Мне повезло. Я смогла найти себя в этой веренице образов. Я думала, что этого никогда не случится, что я навеки утратила себя, я смирилась с тем, что стала безликой тварью.

— Скользящая? — рука Самаэля потянулась к девушке. — Этого не может быть.

— Да, щупай меня, проверяй, я настоящая, — рассмеялась она, позволяя Самаэлю коснуться себя.

— И я свободна, — из ее груди вырвался тяжелый вздох.

— Я никогда не думал, что вы были раньше людьми, — пробормотал падший, убирая руку. Девушка была настоящей. Ее внешняя форма не колебалась и не растворялась, как было со скользящими тварями.