А вообще, глядя на ярмарочную толпу, Лёхин пытался вспомнить названия старинной русской одежды и постоянно испытывал лихорадочное состояние азартного кроссвордиста: слово вертится на языке, но какое именно? Напряжённо — мозги дыбом! — он определил армяк, зипун, понёву; присмотревшись к таким же плащам с капюшоном, как у себя, вспомнил название "охабень"... Или не "охабень"? Не, точно мозги набекрень...

Светлячки пересекли толпу по диагонали, и Лёхин уже понял, что ведут они его в узкий переулок, как вдруг средь ярмарочного люда начался какой-то странный переполох. Толпа подалась к стенам каменных домов; торговцы, чьи прилавки оказались ближе к центру ярмарочной площади, задребезжали по каменной брусчатке наспех сколоченной мебелью, оттаскивая её в сторону. Люди явно расчищали пространство посреди площади.

Сначала Лёхин решил, что сейчас появится какой-нибудь князь или правитель города со своей свитой. Но, поглядывая вокруг, он заметил странную вещь: мужчины гневно вглядывались туда, откуда ожидалось появление тех, для кого расчистили дорогу, — и потрясали кулаками; женщины отворачивались и закрывались платками; если рядом были девушки и девочки с непокрытыми головами, их заставляли уткнуться лицом в живот или грудь старшего родича. Ближе к краю дороги остались старики и старухи. Почти рядом с собой Лёхин увидел тех самых трёх девочек: одна, в сарафане, деловито завязывала платком глаза девочке из Лёхиного мира, вторая старательно обматывала платком же своё лицо.

От улочки к городским воротам старческий голос, срываясь, прокричал:

— С ними ведьма! Сегодня с ними ведьма!

Другие старики подхватили клич, а мужчины всех возрастов начали поспешно разворачиваться к каменным стенам, закрывая лицо ладонями.

Воцарилась мёртвая тишина. Только всхлипнула где-то, наверное, от давящего напряжения женщина.

Лёхин натянул на голову капюшон накидки и попытался рассмотреть, на что так странно реагируют люди.

Крепкий чернобородый мужик рядом, видимо, почувствовал движение: выглянул одним глазом из-за ладони и глухо предупредил:

— Слышь, мил человек! Не гляди на дорогу. Ведьмаки злобствуют. Одного их взгляда хватает жизнь попортить.

— Со мной это не пройдёт, — пробормотал Лёхин и на всякий случай натянул на лицо высокий воротник свитера. "Я теперь яко тать, во нощи крадущийся", — насмешливо подумал он. Сбоку, у левого глаза, воротник чуть прогнулся и прямо в глаз сунулся Шишик. "Ага, вот ты где!" — с таким же насмешливым самодовольством повеяло от "помпошки".

Не успел Лёхин придумать что-нибудь в ответ, как в мёртвой тишине живой площади размеренно загрохотал камень дороги. Хорошо знакомый по фильмам о старине цокот лошадиных копыт. Затем в отчётливый перестук влился синкопирующий топоток ещё одной лошади. Третья, четвёртая... Определять дальше, сколько приближается лошадей, невозможно. На площадь словно постепенно изливалась каменная река.

Солнце продолжало садиться. В вечернем, каком-то золотистом воздухе всадники, появлявшиеся из переулка, казались бархатно-чёрными. Может, оттого что каждый кутался в широкий плащ, полностью скрывающий одежду и сразу словно переходящий в вороную лошадь.

Впереди неспешно, не глядя по сторонам, ехал предводитель странной кавалькады. Из-под чёрной широкополой шляпы торчал нос с горбинкой. Сразу за ним — двое; эти откинули шляпы, кажется, на тесёмках, за спину. И этих двоих Лёхин с изумлением узнал. На полкорпуса ближе к предводителю держалась Диана. Очень спокойная, она время от времени по-змеиному полуприкрытыми глазами обводила обе стороны площади. Чуть поотстав, ехал Анатолий. Этот сутулился, раздражённо скривившись, и смотрел на гриву своего коня, будто задумавшись о чём-то безрадостном.

Остальные ехали ровными парами — холодно красивые и безразличные лица юношей выглядели сонными и... будто нарисованными.

Кавалькада приближалась к середине площади, когда шарящий взгляд Дианы зацепился за единственного человека, не отвернувшегося от всадников. Она очаровательно улыбнулась Лёхину, а потом тихонько засмеялась — серебристым смехом, от которого содрогнулась вся площадь.

Серебристый смех девушки странно прозвучал поверх громыхания копыт по камню. И странно подействовал на Лёхина: его здорово замутило, злорадно поднялся к горлу желудок, а рот мгновенно наполнился слюной. Сглотнуть Лёхин не мог: мешало устойчивое впечатление поднявшегося к горлу желудка. А держать во рту... И он сделал единственное, что можно сделать в этой ситуации: отогнул край свитера — и сплюнул. Снова закрылся, взгляд на девушку — и едва не затрясся от сдерживаемого смеха, сообразив, как выглядит маленькое действо в глазах ошеломлённой Дианы: а нам до лампочки, красива ты или нет!..

Отсмеявшись про себя и чувствуя прилив легкомыслия, Лёхин задумался, а не попробовать ещё чего отчебучить? Несколько остудило поведение девушки: она разгневанно направила лошадь прямо на толпу, собираясь добраться до наглеца. Если бы не спокойный шаг животного, она бы раздавила несколько человек, пока не обернулся горбоносый предводитель. Он коротко и резко сказал что-то. Анатолий, точно очнувшись, догнал Диану и, грубо взявшись за уздечку её лошади и безжалостно раздирая мягкие губы животного, заставил повернуть назад. Обозлённая, Диана было открыла рот, но Анатолий кивнул на чёрную спину впереди, и она замолчала.

Секунды — и они въехали в противоположную улочку. Пропали последние пары молодых людей — площадь вздохнула, зашевелилась, задвигалась, загомонила...

Лёхин свободно опустил воротник и оттянул капюшон. "Ничего личного, Диана. Абсолютно ничего личного".

Чернобородый мужик смотрел на него во все глаза.

— Ну, мил человек, силён же ты! Любишь, небось?

— Не понял, — удивился Лёхин.

— А чего тут не понимать? От ведьмаков да от заклятого глаза только она, любушка-голубушка, спасает да крепкая ваша с ней любовь. Дай вам Бог здоровья обоим!

Мужик поклонился — Лёхин, улыбаясь, ответил и пошёл дальше, за рассерженными светлячками, которые, стараясь привлечь его внимание, устроили в воздухе настоящую кутерьму. Машинально двигаясь за ними, он размышлял обо всём сразу: нехорошая репутация Дианы в Каменном городе, подтверждённая её поведением; предводитель кавалькады — Лёхин его хорошенько не рассмотрел, но почему-то уверился, что это Альберт; и — Аня, которая, по словам чернобородого, защитила от колдовского сглаза...

Хотелось поразмышлять, правда ли у них с Аней "крепкая любовь", но солнечных лучей на узких улочках почти не осталось, разве только на уровне третьего этажа. Да и те медленно, но верно ползли кверху, а в тёмных местах улицы начали появляться тёмные личности. И поневоле Лёхину пришлось перейти на другой уровень зрения.

В одном месте улочка образовала небольшой перекрёсток: сама продолжала тянуться вперёд, а вот вправо-влево уходили боковые дорожки-переулки. Один переулок, исчезавший за углом дома, оказался пуст. А вот справа, в хорошо видном Лёхину тупике, поджидали неосторожного путника аж трое. "Настоящие разбойники!" — изумлённо понял Лёхин, встав напротив первого. Тот, кажется, не ожидал, что его разглядят, замер в непроницаемой для кого-то тьме, насторожённо держа топор и короткий кол.

Чувствуя себя не то Нео из "Матрицы", не то эксгибиционистом, Лёхин распахнул плащ и положил руку на рукоять меча. "Я вас вижу. Готов обороняться".

Две тёмные фигуры, стоявшие чуть далее мужика, шагнули встать с ним на одной линии. "Плевать на твою готовность. Нас трое — ты один".

Лёхин выпростал левую руку из широкого рукава плаща и вытянул её вперёд. Разбойники не дрогнули. Или в Каменном городе не знали про наручи с клинками? Лёхин резко сжал кулак. Лязгнул стремительным металлическим стукотком — поверх костяшек кулака выскочили узкие лезвия.

Разбойники почти синхронно отступили в тупик.

Пройдя шагов шесть, Лёхин разжал пальцы — снова лязгнули ножи, прячась в наруч. Но теперь руку полностью прятать под плащом казалось неуместным. И вскоре, перейдя на бег, Лёхин на бегу же намотал конец плаща на правую руку. Чуть дёрни — намотка скинется в один миг, и обе руки будут свободны.

Правда, беспокоила ещё одна мысль. Он оставил разбойников в их засаде — и любой будущий покойник на его, Лёхина, совести. А кроме того... Судя по всему, возвращаться придётся с детективом, и ещё неизвестно, в каком тот будет состоянии... Но светлячки гнали вперёд. И хоть разорвись Лёхин пополам, но в первую очередь надо найти Павла Ивановича. Неизвестно, на сколько времени осталось зарядки у жучков (заклинательной зарядки — усмехнулся Лёхин).

42.

Бег оказался лёгким, поскольку не приходилось думать, куда бежать. Светлячки же ведут. Поэтому Лёхин нашёл время удивиться каменным домам. Нет, он понимал, что Камень-город не зря так назван, но... Поспорив с самим собой, он пришёл к выводу, что город находится в центре какой-то горы, и постарался забыть, что солнце здесь всё-таки присутствует.

А потом явилась простая и ясная мысль: "А ведь Ромка тоже здесь! А возможно, и Лада. Только как их найти? Светлячков на них нет!"

Пока он размышлял над способами найти их и тщетно пытался отделаться от тёплой мысли, что может вывести из Каменного города не одного, а троих, пейзаж изменился. Высокие дома оставались позади, а Лёхин бежал мимо двухэтажных — потом одноэтажных домов. И, наконец, пошли легко узнаваемые места, в которых никогда не был, — места городской окраины, с разрушенными домами, с полуобвалившимися стенами, куда, видно, даже разбойники заходить не решались... И почему-то странное ощущение взгляда в спину...

Но светлячки летели ровно и уверенно, и Лёхин, теперь не "уходивший" с другого зрения, бежал за ними, не сомневаясь, что вот-вот найдёт детектива.

Шишик вдруг пискнул — горестно и жалобно. Не спускавший со светящейся троицы глаз, Лёхин оторопел: треугольник распался, и светлячки принялись хаотично нарезать круги. Он оглядел пространство вокруг себя: справа, метрах в трёх, две стены не то недостроенного, не то недоразрушенного дома, только два чёрных квадрата окна смотрят сумрачно. Слева — сплошная свалка строительного камня, чуть не поле — по размерам.

Не довели — понял Лёхин, осмотрев внутри и снаружи и обегав свалку на метров десять от тропы. Зарядка закончилась, заклинание исчерпало себя — как ни назови, но играющие в ночном воздухе светлячки утратили силу, связывающую их и тех двух жучков на Павле Ивановиче.

Значит, там, вне Камень-города, наступает утро... А здесь — ночь... И тот же пристальный взгляд в спину...

Лёхину захотелось зарычать в полный голос, но его аккуратно попинали в ухо. Не больно, а чтобы обратить на себя внимание. Он с трудом выдохнул и чуть приподнял левый локоть, чтобы лучше видеть "помпошку".

"Помпошка" напряжённо моргнула на него и, вцепившись лапкой в плащ, внимательно посмотрела за спину Лёхина. Так внимательно, что и человек, схватившись за меч, обернулся резко. Но позади никого: те же развалины, и где-то далеко последние жилые дома, от которых он и пришёл сюда. Ничего не поняв, он обернулся к "помпошке" — и озадачился ещё больше: та уже старательно таращилась в противоположную сторону.

— Шишик! Что ты мне хочешь показать?! — отчаялся Лёхин. — Я знаю, что ты показываешь нужное. Но не понимаю!

Вот каким образом спрятанная в лохмах мордаха Шишика могла выражать разные эмоции, Лёхин тоже не понимал. Но когда Шишик с мрачной решимостью полез по рукаву, эту самую решимость Лёхин тоже угадал сразу и сразу сообразил: в качестве последнего способа объяснения Шишик собирается обляпать ему лицо собой, трансформированным в холодную жижу. В жижу Шишик превращался редко. Как думал Лёхин, ему самому неприятно.

И под угрозой жуткого способа объяснения Лёхина озарило!

— Понял! Светлячки вели нас по прямой! Значит, нам просто надо идти прямо и дальше! Так?

Шишик посмотрел на него с плеча, пробурчал что-то нелицеприятное — кажется, насчёт плохой соображалки некоторых тормозящих товарищей — и снова осел симпатичной пушистой помпошкой.

Оглянувшись, Лёхин по трём-четырём приметам определил направление и пошёл дальше. Теперь беспокоило только одно: идти-то он идёт, а как узнать, не пройдёт ли он мимо нужного места?

А через минуту оставив за спиной совсем уж разрушенный, в каменных обломках пригород, Лёхин очутился на каменном поле. А может, и не на поле. В общем и целом эта странная местность представляла собой почти ровную поверхность из каменных плит, достаточно плотно уложенных друг к дружке. Поверх же поле "занесла" каменная крошка, за которой приходилось внимательно следить: пошедший было по плитам с облегчением, Лёхин, не усмотрев, врезался боковой стороной сапога в довольно острый обломок — и зашипел от боли.

Правда, происшествие имело два плюса. Нагнувшись к сапогу погладить ушибленное место и чисто символически утешить боль, Лёхин обнаружил, что сапоги у него не хухры-мухры. Внутри обувки, легкомысленно раскрашенной вышивкой и какими-то кожаными лентами, во внутренних ножнах затаились два замечательнейших ножа. Лёхин потратил целую минуту на счастье вынуть, опробовать и подвигать оружие в сапогах, привыкая к нему. И — почувствовать себя счастливым.

Второй плюс — давление наблюдающих глаз ослабло. А когда Лёхин понял, что в "чистом поле" ему и оборачиваться даже не надо, чтобы остеречься удара сзади!.. В общем, он здорово воодушевился и смело пошёл дальше, зорко приглядываясь ко всему подозрительному и слабо уповая, что вот-вот наткнётся на какую-нибудь вещь, уроненную Павлом Ивановичем и обязательно указывающую на место его пребывания... Поле, сначала будто бесконечное, далеко впереди, на горизонте, зачернело ровной полосой. Наверное, Лёхин бы полосы не заметил, не взойди над тем же горизонтом ущербная луна. Приглядываясь, что же такое чёрное, не лес ли, Лёхин пошёл чуть медленнее...

Бац! В разгорячённое от бега и ходьбы лицо шлёпнулась холодная жижа. Лёхин чуть не завопил с перепугу. Прежде чем сползающая с глаз жижа исчезла полностью, Лёхин успел "увидеть" и запомнить треугольную плиту, похожую на ломтик сыра, деликатно откушенный кем-то пару раз с одного боку.

Отдышавшись, Лёхин заставил себя сказать спасибо Шишику, снова пересевшему на плечо. И только затем потрогал лицо, содрогнувшись, когда под пальцами ощутил холодную и влажную кожу. "Чёрт, как у лягушки!" — подумал он, внимательно глядя под ноги и надеясь, что не свернул с нужного курса.

Вот оно — кусочек сыра! Вовремя Шишик шмякнулся. Лёхин бы проскочил, не задумываясь. Навеянное Камень-городом и его окрестностями, мнилось что-то вроде костра в поле, вокруг огня похитители. А чуть в стороне — связанный детектив... А тут вон оно как... Плита...

Лёхин кряхтя попытался приподнять её с одного бока, с другого. Потом вспомнил, как Шишик показал ломтик сыру — острый конец сверху. Ухватившись за него, Лёхин словно за металлическое кольцо отвалил тяжёлую, но удобную крышку подпола. А потом и вовсе аккуратно уложил в обратную сторону.

В чёрной дыре — ни звука, ни движения. Лёхин хотел было вытащить фонарик, но вспомнил, что может перейти на другое зрение. Удивляясь, как он может всё время забывать об этом, он встал на колени у самого края.