— Капля со шляпы, — сказал Гектор. — И нам интересно, что могло подтолкнуть ее к такому решению.
— Спросите ее сами, — сказал Джеффри.
— Она заморожена, — сказал Лукас. — Это действительно несколько препятствует свободному и эффективному обмену информацией.
— В любом случае, Санди — это Санди, — сказал Гектор, — она бы не уделила нам времени, даже если бы нам удалось до нее дозвониться. Ты, с другой стороны... Ну, ты будешь говорить с нами, хочешь ты этого или нет. Особенно сейчас, когда эти средства находятся на твоем счете. Они могут быть отозваны, ты же знаешь.
— Действуют процедуры финансового возмещения, — сказал Лукас.
— К черту твои процедуры, Лукас.
Медленно, не сводя глаз с Джеффри, Гектор потянулся за пистолетом. — Давай не будем идти по этому пути, кузен. Мы все были друзьями в ту ночь, когда ты вернулся с Луны. Нет никакой необходимости в этом антагонизме между нами.
Джеффри отдернул пистолет из зоны досягаемости Гектора. — Мы никогда не были друзьями. Давайте внесем в это абсолютную ясность. И что будет делать Санди, зависит только от нее.
— Джеффри, — сказал Гектор, — пожалуйста, попытайся взглянуть на вещи с нашей точки зрения. Ты, должно быть, сказал или сделал что-то такое, что заставило ее пойти этим курсом. Что мы хотели бы точно знать, так это что это было. — Он улыбнулся, но в его улыбке не было тепла, только леденящий душу холод. — Итак. Мы обсудим это как взрослые люди, или ты собираешься продолжать оскорблять наш интеллект?
— Я не смог бы, даже если бы попытался, — сказал Джеффри.
— Что ж, неплохо заложить основу для дальнейших переговоров, — сказал Лукас. Он все еще был в двух метрах от Джеффри, стоя дальше, чем его брат, но одним быстрым движением поднял древко зонтика и сильно ударил его концом по прикладу пистолета, удар выбил оружие из руки Джеффри, отправив его в грязь. Джеффри в шоке отдернул руку, почти ожидая обнаружить, что его пальцы сломаны от удара.
Гектор опустился на колени и поднял упавший пистолет. — У моего брата очень быстрые рефлексы, — объяснил он. — Нервные шунты на аксонах кальмаров — это новейшая разработка. А также увеличение длинноволокнистых мышц — он мог бы сразиться с шимпанзе и победить. Все это действительно довольно неспортивно с его стороны.
— Мой хирург предлагает очень выгодные условия для семьи, — сказал Лукас, поправляя рукав рубашки. — Я должен связаться с тобой, Гектор. Нет смысла находиться в таком жалком положении в жизни.
Гектор все еще держал пистолет. Он с отвращением посмотрел на это, переключил режим и выпустил один из дротиков с транквилизатором в землю. Затем он передал его обратно Джеффри, как будто это была игрушка, которую сочли достаточно большой, чтобы с ней можно было поиграть.
— Лучше убери это, — доверительно сказал Гектор.
Джеффри все еще трясло. За свою жизнь он был свидетелем очень немногих актов насилия, не говоря уже о том, чтобы оказаться не на той стороне.
— Подумай, — сказал Лукас, — о том, что ты сказал Санди, и о том, как много на самом деле значит для тебя эта работа. Ты выделишь для этого какое-нибудь время, не так ли?
— Конечно, он это сделает, — сказал Гектор. — Джеффри близок со своей сестрой, и мы не можем винить его за это. Но в конечном счете он знает, что лучше для него и для его слонов. Не так ли, старина?
— Передай наши наилучшие пожелания стаду, — сказал Лукас.
Двое двоюродных братьев повернулись и пошли обратно к своему аэролету. Джеффри стоял в дверях, пистолет дрожал в его руке, сердце бешено колотилось, легкие вздымались при каждом вдохе. Он все еще чувствовал пот на спине, когда аэролет поднялся в небо, кувыркнулся, как брошенное яйцо, и нацелился на дом.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Душевное состояние Санди, когда она пришла в сознание, было в высшей степени легким и удовлетворенным. Отложив все мирские заботы, она, тем не менее, сохранила достаточную отстраненность, чтобы понять, что причина этой эйфории коренится в глубоком биохимическом и транскраниальном вмешательстве. Это понимание, однако, никоим образом не подрывало блаженства. В самом этом осознании тоже было что-то радостное, потому что машины не стали бы будить ее, если бы путешествие не было успешным; она не проснулась бы, если бы скоростной корабль не пересек пространство до места назначения, Марса.
Она достигла Марса — или, по крайней мере, была достаточно близко, чтобы теперь это не имело значения. И это само по себе было удивительно. Это граничило с чудом, что она заснула рядом с Луной и теперь была... здесь, рядом с тем зловещим пятнышком золотого света, которое она иногда видела в небе. В мгновение ока она поняла, кем она была на самом деле: чрезвычайно умной обезьяной. Она была умной обезьяной, которая путешествовала по межпланетному пространству в устройстве, сделанном другими умными обезьянами. И этого факта было достаточно, чтобы заставить ее громко рассмеяться, как будто она внезапно, с опозданием, уловила суть очень запутанной шутки.
Я — кульминационный момент, — подумала Санди. — Я — точка, точка в конце невероятно длинного и запутанного спора, бессвязной цепи случайностей и непредвиденных обстоятельств, простирающейся от открытия огня в Олдувайском ущелье, через изобретения языка, бумаги и колеса, через все незапамятные века до... этого. Это условие. Быть выведенной из спячки на борту космического корабля, вращающегося вокруг другой планеты. Быть живой в двадцать втором веке. Быть существом с центральной нервной системой, достаточно сложной, чтобы понять концепцию бытия существом с центральной нервной системой. Просто быть.
Подумайте обо всей неодушевленной материи во Вселенной, обо всех немых атомах, всех безмозглых молекулах, обо всех ничего не замечающих пылинках, гальке, камнях и ледяных шарах, мирах и звездах, обо всех бездумных галактиках и сверхскоплениях, вращающихся сквозь ничего не подозревающие мегапарсеки космического супервулкана, населенного призраками времени. Во всей этой необъятности она каким-то образом ухитрилась остаться человеческим существом, микроскопически крошечным, космически незначимым сгустком систем обработки информации, подключенным к разуму, структурно более сложному, чем сам Млечный Путь, возможно, даже более сложному, чем остальная часть всей проклятой вселенной.
Она продела нитку в иглу творения и попала в космическое яблочко.
Это, подумала она, было каким-то гребаным достижением.
— Доброе утро, Санди Экинья, — произнес автоматический, но успокаивающий голос. — Рады сообщить вам, что ваша фаза гибернации прошла без происшествий. Вы достигли административного космического пространства Марса и сейчас находитесь под наблюдением в центре реабилитации Маерск Интерсолар на Фобосе. Для вашего удобства произвольный мышечный контроль в настоящее время приостановлен до завершения окончательного медицинского осмотра. Это необходимый шаг в процессе восстановления и не является поводом для беспокойства. Пожалуйста, также имейте в виду, что, пока ваша нейрохимия стабилизируется, вы можете испытывать измененные эмоциональные состояния. Некоторые из этих состояний могут проявляться как религиозные или духовные озарения, включая чувства преувеличенной значимости. Опять же, это не повод для беспокойства.
Она не могла пошевелить ни одной частью своего тела, включая глаза, но расширение было активно и могло обеспечивать полностью связный визуальный поток в любом направлении, в котором она намеревалась смотреть. Она отдыхала на кушетке, удерживаемая силой притяжения, превышающей лунную гравитацию, но далеко не такой сильной, как земная.
Кушетка также была медицинским сканером; она знала это, потому что по всей ее длине туда и сюда скользил обруч, а ее голову охватывало более сложное полусферическое устройство. Сама кушетка стояла в узкой комнате, обставленной в белых тонах, с изогнутой стеклянной стеной вдоль одной стороны, плавно переходящей в прозрачный потолок. За стеклом — луг, пруд, несколько деревьев с густыми кронами, выглядящих лиственными. Безоблачное голубое небо. Пение птиц и шум ветра в ветвях проникали сквозь стекло. Ничто из этого не было похоже на Африку, но она не могла отрицать, что это было терапевтическим, рассчитанным, манипулятивным способом.
На самом деле, было трудно придумать что-либо, что не было бы терапевтическим, учитывая глубокую и навязчивую стимуляцию, которая в настоящее время воздействовала на ее мозг. Она решила лежать и смириться с этим. От нечего делать просмотрела общесистемные новостные ленты, слегка разочарованная тем, что за время ее пребывания во сне не произошло никаких событий эпохального значения. Ни один знаменитый человек не умер; никто ни с кем не воевал; было удручающее отсутствие стихийных бедствий. Курс юаня пошатнулся по отношению к евро, но не настолько катастрофически, чтобы кто-то прыгал с небоскребов. Пойманный в Уттар-Прадеше и обнаруженный без имплантов взрослый тигр вызвал панику из-за того, что другие высшие хищники все еще могут бродить вне контроля Механизма. В Каспийском море перевернулось туристическое судно, унесшее жизни двух человек. В Риге живые наследники гордого художественного рода утверждали, что обязательные усовершенствования лишили их творческих навыков, которые должны были принадлежать им по праву рождения. Состоялась церемония сноса бульдозером последнего в мире места лишения свободы — бывшей тюрьмы строгого режима близ Гвадалахары. Страдивари "золотого периода" был уничтожен в результате несчастного случая при транспортировке, в то время как на чьем-то чердаке в Неаполе обнаружился потерянный Вермеер. На Луне разразился скандал с договорными матчами, связанный с последним турниром по крикету. Вспышка обычной простуды, быстро изолированная и контролируемая в синхронных сообществах. Поп-звезда была беременна. Другой поп-идол расстался со своим клоном.
По очереди она ощущала небольшие покалывания в разных частях своего тела, и, наконец, система сообщила ей, что теперь она может совершать осторожные движения.
Санди встала с постели.
Ей приходилось заставлять вялые мышцы работать на нее, издеваясь над ними, как над ленивыми работниками. На ней было то же самое облегающее серебристое платье с вышитым логотипом Маерск Интерсолар, которое ей дали надеть перед заморозкой. Она надеялась, что ее одежда тоже долетела до Марса, потому что платье ей не нравилось.
Она попыталась вызвать Джитендру. Нет ответа.
Вскоре открылась дверь с поляны. Вошел медик-китаец с тележкой на колесиках и провел несколько заключительных тестов, часть которых включала в себя не более сложную процедуру, чем постукивание ее по коленям маленьким металлическим молотком и ободряющий кивок.
— Вы можете ходить, — сказал он Санди. — Если что-то покажется вам необычным, обязательно свяжитесь с представителем Маерск. Но у вас не должно возникнуть проблем с завершением путешествия на Марс.
— Я путешествовала с другом, — сказала Санди, отвечая на суахили. — Я не смогла дозвониться до него прямо сейчас.
— Еще не все вышли из спячки. У нас нет возможности разбудить всех пассажиров за один раз, по крайней мере, с тех пор, как были запущены лайнеры на тысячу мест. Строится более крупное предприятие на другой стороне Фобоса, но оно не будет подключено в течение года или около того.
— Но все же все в порядке?
Медик собирал свое снаряжение. — Все в порядке. За последние десять рейсов мы не потеряли ни одного пассажира.
Почему-то это было не совсем то полное заверение, на которое она надеялась. Однако Санди решила, что это было сказано достаточно искренне и что ей следует принять это на таких условиях.
Чуть позже ее провели в другую комнату, где были распакованы ее вещи, и она с радостью сбросила платье компании и надела свою собственную одежду, выбрав юбку длиной до щиколоток и топ без рукавов. Она выбрала лимонно-зеленый узор для юбки, оставила верх по умолчанию черным, завязала волосы сзади белым шарфом и отправилась на поиски Джитендры.
Но Джитендра действительно все еще был заморожен. Оказалось, что его погрузили в другую часть корабля — никаких объяснений предложено не было, кроме того, что это обычная процедура, — и только сейчас его выгружали и обрабатывали. Пройдет еще шесть часов, прежде чем он придет в сознание и сможет передвигаться.
Она позвонила Джеффри, даже не остановившись, чтобы проверить местное время в Африке. Это не должен был быть звонок в режиме реального времени, так что, если Джеффри не захочет отвечать на звонок, он всегда сможет воспроизвести ее сообщение позже.
— Это я, Санди, — сказала она. — Я в целости и сохранности прибыла на Фобос; просто жду, когда разбудят Джитендру, и тогда мы отправимся в путь. Еще не видела Марс, но скоро выйду наружу — покажу тебе несколько снимков с поверхности Фобоса. Все это довольно нереально, брат. У меня такое чувство, будто я не спала целый месяц. Мы были на Луне, я разговаривала с тобой в тот день, когда мы улетели... Кажется, что все это было пару дней назад. Я на месяц старше, на месяц ближе к своему следующему дню рождения, и совсем этого не чувствую.
Она остановилась, осознав, что говорила только о себе. — Надеюсь, дома все хорошо — может быть, кузены уже знают, что я предприняла это небольшое путешествие. Надеюсь, они не слишком усложняли тебе жизнь и ты смог провести некоторое время со слонами. И надеюсь, что Юнис... вела себя хорошо. Прямо сейчас я считаю, что она может быть нам полезна. У меня есть ее копия, и копия у тебя... И это та же Юнис, плюс-минус несколько отличий из-за задержки во времени. Даже когда мы не общаемся, она может продолжать синхронизироваться, обновлять свою внутреннюю память, постоянно обучаясь. И это может помочь нам, брат. Она — лучшее окно, которое у нас есть в реальную жизнь Юнис, и, как я уже говорила тебе на Луне, конструкт всегда будет знать о задокументированном прошлом Юнис больше, чем я когда-либо могла надеяться удержать в своей голове. И это могло бы изменить ситуацию для нас обоих.
Она остановилась, чтобы перевести дыхание. — Ладно, на этом замолкаю. Отвечай, когда сможешь, но не переживай, если ты чем-то занят. Мы поговорим снова, когда я буду на Марсе.
— На Марсе, — тихо повторила она про себя, когда чинг-связь уже прервалась.
На Марсе. И пристрели меня, если когда-нибудь это не покажется тебе удивительным.
Санди уже ощущала марсианскую гравитацию. Она находилась в одном из нескольких концентрических колес центрифуги, упакованных, как часовые механизмы, в Стикни, кратере шириной в восемь километров на одном конце маленького спутника в форме картофелины. Фасады магазинов, бутиков и ресторанов были выложены из грубо отесанного красноватого камня. Украшенные черно-белой мозаикой тротуары и магистрали вились вокруг фонтанов, вывесок и предметов абстрактного паблик-арта, неоново-розовых инсталляций, в основном посвященных пылевым дьяволам и песчаным дюнам.
