Последний морлок или страсти по Уине Купальщице

От сгрудившейся возле левого тоннеля толпы неспешно шел к Феанору Каспар Гаук. Подошел, погладил по холке сразу присмиревшую лошадь, взял ее под уздцы, улыбнулся Феанору, как старший младшему.

— Дайте нам уйти . Иначе ... — Гаук мотнул головой в сторону правого тоннеля. — Прощай, Артур. Лучше нам больше не встречаться. Хотя... — Гаук отпустил поводья феаноровой лошади пошел, не оборачиваясь , к уцелевшему тоннелю , первым вошел в его разверстый зев. Толпящиеся возле тоннеля мятежники потянулись за ним, озираясь на остановившихся у некоей незримой черты кавалеристов.

* * *

— Очнитесь, ваша милость. — перед нахохлившемся в кресле Лафкиным стоял немолодой лакей, известный проныра и распробестия. — Гренадеров убрали. Поставили полицейские посты, ребят из благочинки. С этими можно сговориться, чтоб, значит, вашей милости отсюда выбраться. Только может — не стоит с этим торопиться? Может лучше подождать пока к вам сюда прийдут от Шептуна. Похоже не связалось у него что-то, у Шептуна.

* * *

— Слушай! Зачем тебе штаны? Оружие бросил — какой ты мужчина. Зачем такому штаны ? Не надо тебе штанов. Кафтан снял, часы , кошелек отдал — ай умница какой. Давай быстро-быстро штаны снимай — нам за них много-много рома наливать будут. Камаргскому человеку за амнистию выпить надо. Всем за заварушку амнистия и камаргскому человеку за заварушку амнистия — государь сказал: не надо камаргского человека ловить, зачем камаргского человека за решетку сажать — пусть выпьет за мое здоровье. Ай , хороший государь, добрый государь! А ты мало-мало здесь посиди. За нами не ходи — не надо! — двое улыбчивых камаргцев стояли в тупике подземного лабиринта возле скорчившегося на каменном полу полураздетого и избитого Сэма Наркисса.

Сидящий в Харькове перед дисплеем Борис Исаевич Толстов морщится и меняет место действия компьютерной драмы. Увы, новый сюжет тоже содержит в себе мало приятности: в полутемном трюме двое гардемаринов с пьяными ухмылками толчками впихивают в серебряный цилиндр окоченелое , нагое, наспех зашитое крупными стежками тело Хью Мерлина. Сэр Хью исполнил свою последнюю волю, командуя лобовой атакой пехоты в деле при Ард-Галене. Согласно фамильным традициям ненужное уже владельцу тело это надлежит сбросить в Подземный Мир на поживу морлокам. В сложившейся ситуации сие требует траспортировки трупа на континент, для чего наряжено специальное судно. Рядом на дубовом рундуке лежит такой же нагой и окоченелый Гендальф — изьязвленный камаргскими стрелами, отданый уже окончательно и бесповоротно во власть беспощадного одиночества. Длинный ряд цилиндров — серебряных и медных указывает на величину прорехи проделанной Ард-Галеном в сословии Прекрасных и Доблестных Носителей и Повелителей Мечей.

Сюжет прощального банкета исполнивших свою последнюю волю Меченосцев внешне заметно приятнее, но и на улыбающихся согласно обычаю лицах дам и на одеревенело пьяных физиономиях кавалеров ясно написано ощущение непоправимости произошедшего.

Последним в череде сюжетов — госпитальный: мечущийся на койке в беспамятстве Розамунд Розан, склонившаяся над ним Жасмина — ей уж недолго осталось быть императрицей.

* * *

— Аквитанского пальмового игристого не изволите заказать на всю компанию? — давешний лакей смотрел на Лафкина с широкой ухмылкой. — Обмыть нового государя.

— Обмыть государя?! Нового? О чем это ты толкуешь любезный? — Лафкин со строгостью возрился на лакея. — Неужто Арагорн VII Громоподобный уже вошел в историю?

— Вошел, вошел! — радостно закивал лакей. — Был, да весь вышел, икнулась ему крутизна его. Отрекся Шептун. Нынче у нас императором Гладиус. И сразу видать, что этот с народом потише будет. Шептунову амнистию подтвердил. Опять же — раскололся насчет того, что морлока благородные давно извели, нету его в подземке; в подземке, нынче баловство одно, на баловство это денежки народные и идут. Вскорости, верные людишки говорят, благородных от власти подвинут, и народу свобода будет дадена, а не то что, как при прежнем прижиме. Так что, ваша милость, вам теперь... — лакей примолк, прислушиваясь к звону шпор в коридоре. Когда посланный новым императором флигель-адьютант появился на пороге, Лафкин сидел уже развалясь.

** *

На дисплее в лиловато-бледном свете Кунсткамеры виден интерьер большого зала, захламленного содержимым опрокинутых и разбитых шкафов, их обломками, битым стеклом. Затянутый в алое всадник с мертвым лицом гарцует среди этого хлама на желтом, скрипящем лошадином остове.

* * *

— Какой Агарваэн? — рыжеватая растрепанная молодая женщина недоуменно поглядела на собеседника, затем на высокого немолодого генерала, стоящего в окружении небольшой толпы гвардейских офицеров на палубе готового к отплытию транспорта. — Это ж наш, ну, он конечно отрекшись, государь Арагорн Седьмой Громоподобный. Забыл чему нас в школе учили? — ностальгически погладив себя пониже поясницы, она оттарабанила: " Его Величество император Британии, Арморика и всех Элойских Стран".

— Темнота... — презрительно сплюнул ее спутник. — Смылилися твой Арагорн, вошел в историю. Теперь кликуха у него — светлейший Агарваэн Калллинг , граф Сюрморийский. Есть такая дыра — одно название, что графство: внизу морлоки, наверху — пастбищные хмыри. Без морлоков Шептуну, вишь, жизнь не в жизнь, а как, в Британии их извели под корень, прямая дорога ему теперь в графья Сюрморийские. Всех благородных туда бы пристроить: к морлокам поближе, от нас подальше. Отчего кликуха Агарваэн? Это значит на не по-нашему "Запятнаный кровью". Это уж точно, что запятнаный, кровищи после Ард-Галена на нем... Новый тот потише будет и с народом поласковей. Ладно, поторговала хлебалом и будет. Ну— ка, живой ногой в провиантскую контору, очередь забей. Там сегодня чегой-то дают. Может сардели будут, Гладиус к народу подлаживается. По дороге Уинку с бабкой прихвати, Додсонов шуряк вроде слыхал, шипучее будут давать — по два бутыля на рыло.

. .

Часть II

СИМТОМЫ И СИНДРОМЫ

Говорят, что все наместники ворюги,

Но ворюги мне милей, чем кровопийцы

Иосиф Бродский "Письмо к римскому другу"

Природа, обернувшаяся адом,

Свои дела вершила без затей

Червь ел траву, червя клевала птица

Хорек пил мозг из птичьей головы

Николай Заболоцкий

А мы в чулане,

С дырой в кармане,

Но здесь — забавно,

Здесь так забавно...

Борис Гребенщиков

— Голоса Тьмы?! — Агарваэн Каллинг прислушался к прерывистому гулу, раздававшемуся от светлого пятна в конце тоннеля, похлопал по шее тревожно заржавшего коня. — Позабытые звуки. Что там, Гай?

— Хрустальный Шар прорезался и опустил подьемный мост. — в голосе подьехавшего оруженосца с трудом сдерживаемый охотничий азарт. — Морлоки-жмурики гонят свое быдло на погрузку. Морлочья — общим числом до пятисот при одном среднем самоходном истукане в арьергарде.

— Знамя вперед! Ракетометы к бою! Палаши вон! — голодный блеск и лязг обнажаемых клинков. — В атаку марш, марш! — обвальный грохот копыт, ликующе-яростный рык всадников.

Боевая свита графа Сюрморийского вырвалась из тоннеля на обширное пространство, накрытое гигантским, льющим холодный золотисто-белый свет куполом. Почти всю среднюю часть этого пространства занимал празднично сияющий мириадами маленьких радуг шар. К опущенному наподобие аппарели сектору двигалась колонна морлоков в черных, глухих, скрывающих лица колпаках. Колонну Черных Колпаков оцепляли с двух сторон морлоки-жмурики, облика для элоев непривычного — узкоглазые, в коротких, красных с желтыми лампасами, стеганых штанах.

В вентиляционную решетку на брюхе шагающего в хвосте морлочьей колонны самоходного истукана ударил залп седельных ракетометов. Огненный многоголовый зверь, с ревом вгрызался в нутро механического чудища. Истукан, пошатываясь, сделал шаг в гущу морлоков, повалился на спину, монотонно заколотил ногами в пол. Из под тяжких медных стоп полетела во все стороны щебенка. Впавшая в панический ужас белесо-лохматая толпа в мгновение ока прорвала и потоптала красноштанное оцепление. Уцелевшие жмурики выстролись тройной цепью поперек аппарели...

На Агарваэна глядели застывшие в мертвом прищуре тухло-серые глаза. Слизистый пузырь меж глаз то набухал, то опадал в напряженном ритме. Агарваэн сжал зубы. От неровного гула откуда-то из низа живота подымался темный ледяной ужас, тиски адской боли разламывали череп. Бросок коня, высверк стали, всхлип рассеченой ею морлочьей плоти, Голос Тьмы захлебнулся и смолк. Агарваэн устремился в трапецевидный проем, мягко светящий на переливающейся разноцветными бликами оболочке Шара. Широкой , звенящей под копытами коня лестницей поднялся в просторный белоколонный зал. Посреди зала висело в воздухе объемное изображение — вид с высоты птичьего полета прорезаной каналами и испещренной болотцами кирпично-красной равнины. Кассиус Крол, не слезая с седла, уже колдовал возле высокого похожего на обелиск пюпитра, посылая в сторону изображения серии разноцветных лучей.

— Примите мои поздравления, ваша светлость. — Арагорн Гарданна подьехал шагом, вытирая о гриву коня палаш, замаранный чем-то темно-зеленым. Посмотрел с некоторым удивлением на буро-зеленые разводы на долах клинка, вытер его еще раз, вбросил в ножны, продолжил:

— Теперь в руках вашей светлости ключ к Драконьим Полям.

— От светлости слышу. — усмешливо отозвался Агарваэн. — Не пора ли нам, тезка, выпить "на ты"? — экс-император вытащил из-за голенища плоскую серебряную флягу, глянул на Гарданну. — Впрочем, ежели его высокопревосходительство имперский канцлер, не сочтет для себя удобным...

Гарданна с улыбкой извлек свою флягу, протянул ее Агарваэну, взял флягу у него. Они сделали по глотку, снова обменялись флягами, глотнули еще...

— Что там у тебя, Кассиус. — Агарваэн глянул на подошедшего и стоявшего в выжидательной позе Крола. По переходам Шара звенели подковы боевых коней и вьючных мулов. Артиллеристы катили по зеркальному полу скорострельный трехдюймовый ракетомет-огнемет системы Мерлина. Окованные железом колеса "мерлина" буксовали , двое пажей, поминая Владыку Тьмы, разматывали захваченные на сей случай брезентовые ленты. Осторожно переставляя медные стопы шагал по аппарели саперный истукан.

— Похоже, пора отправляться. Нам — на Драконьи Поля. — Агарваэн мотнул головой в сторону висящей в воздухе карты. — А тебе, тезка, — он улыбнулся сочуствующе, — в Камелот, в канцлерское кресло. Не могу высказать, как я тебе благодарен за то, что ты впрягся в эту лямку. Без тебя сожрут и Гладиуса и всех наших, глазом не успеем моргнуть как сожрут, эти... Ну... ты не хуже, а лучше меня знаешь и понимаешь, кому нужен был Ард-Гален. Обещаю, что буду помогать всем, чем смогу. Для начала хоть, — он пожал плечами, — хоть драконятиной. Подумай, как нам помириться с папашей Наркиссом. Без таких, как он, пользы от Драконьих Полей не будет. Кланяйся от меня Орхидее и девочкам. Ну, тезка, давай еще по глотку — на дорожку.

* * *

— Самое время двигать вам сейчас в канцлеры Казначейства. — Тофелла снял невидимую пылинку с рукава своего новенького, с иголочки, небесно-голубого полицейского мундира, скосил глаз на густой белый эполет. — Ну и заодно — в председатели Сокровенного Присутствия. Лили Наркисс Гладиуса уже накручивает, что, мол, надо председателем в сокровенке ставить финансиста; все видят, до чего инквизиторы допредседательствовались. Довели государство до ручки, до Ард-Галена. Опять же — в кресло Генерального Инквизитора никто сейчас особо не рвется, кому охота после Гендальфа разгребать. Лили мне шепнула, что Попперн прожект готовит: чтоб, значит, вместо Генерального сделать Коллегию Имперской Службы Испытания Тьмы. Ну и ввести туда постоянными сочленами генерал-полицмейстера и Имперского Прокурора — Попперн, само собой, про себя не забыл. Попперн устроит в темняшке, в коллегии этой, говорильню, а вам надобно сокровенку к рукам прибирать.

— Вы, любезнейший Тофелла, несколько воспарили. Был бы вам весьма признателен, ежели бы вы, оставив высокую политику персонам, коим ею заниматься надлежит, занялись материями, вашему нынешнему положению более приличными. — Лафкин встал с кресла, подошел к инкрустированному перламутром черного дерева секретеру, отпер одно из его отделений.

— Так я ж затем и пришел. — невозмутимо отозвался Тофелла. — спросить, не случилось ли чего, нет ли дельца какого по моей части.

— Ко мне в сад вчера ночью подбросили этот, с позволения сказать, раритет. — Лафкин вынул из секретера и поставил на стол бутылку из под рома. Ее отбитое горлышко заткнуто было тряпицей и залито сверху красным сургучом. В бутылке, в мутноватой жидкости плавал синюшно раздутый палец с брильянтовым перстнем на сгибе.

— Перстень — точно наркиссов. Кто ж не знает Звезду Остранны. — тем же невозмутимым тоном, с ленцой, заговорил Тофелла. — Весь Камелот тогда неделю языки чесал про то, как Наркисс камушек этот на торгах у вас перебил. А палец — наркиссов или нет, сразу не скажу. Палец может быть и не наркиссов. Может у кого другого отрезали, а кольцо потом надели. После Ард-Галена, палец или, скажем, руку от мертвяка достать не штука. Да и у живого палец, случается, отрезают. Опять же — палец не язык. Вот ежели бы вам голову его подбросили, это был бы верняк, а палец... Наркисса пока не нашли: ни живого не мертвого, поговаривают, что его прячут на континенте, у Шептуна в Сюрмории. А ежели прийдет ему время и настроение разговориться, сказать ему есть чего, сами знаете. Посадить вашу милость не посадят — амнистия, а только тогда не видать вам председательского кресла в сокровенке как своих ушей, тут уж и Лили не поможет.

— Не могу взять в толк, о чем вы ведете речь. — строго глянул на Тофеллу Лафкин. — Нынешняя испорченность нравов...

— Так ведь не только нравы, а и времена уже не те. — с бульдожьим благодушием перебил Тофелла. — Это раньше Созидателю Насущного надо было перво-наперво благонравие свое власти показать. А теперь народишко по свободе кинется глотки друг другу рвать возле кормушки. Я вот думаю — не Гаукова ли это работа. На него похоже. Я касательно пальчика. Давайте-ка для начала мне, как цензору-адьютанту Уголовной Палаты, бумагу накатайте и вместе с пальчиком сегодня же и подошлите. В случае чего с вас взятки гладки — вы куда положено заявили. Я бумагу эту под сукно положу — в видах сохранения тайны следствия. Пусть бумага вылежится, там посмотрим — как и чего.

— Я не имею оснований не доверять вам, благородный Тофелла, — Лафкин пожевал губами, — но...

— А ежели "но", — Тофелла скуповато улыбнулся. — держите пальчик у себя, коли полагаете, что вам эдак спокойнее будет.