Тридцатишестилетней карьеры в армии и гражданском правительстве, возможно, было бы достаточно для большинства людей, но не для Эфраима.
Антиохия была одним из величайших городов империи, одной из самых ранних колыбелей христианства. Традиция гласила, что сам Петр первым проповедовал евангелие городу, а его патриарх был в некотором смысле старшим членом Пентархии. В 522 году его население насчитывало более полумиллиона человек, больше даже, чем население самого Константинополя, что было огромным для любого города древнего мира, и Эфраим управлял своей провинцией из нее.
Затем произошло землетрясение 526 года.
Большая часть города, включая императорский дворец и Золотой дом, великий собор Антиохии, были сровнены с землей. Число погибших было велико, и как сама Антиохия, так и Селевкия Пиерия, ее портовый город к северу от устья Оронта, были превращены в руины.
Однако граф Эфраим кое-что знал о восстановлении Антиохии, и он действовал со всей своей обычной энергией и скоростью. Его подавление "синих" в качестве генерала и губернатора уже обеспечило ему большую поддержку в Антиохии, а предыдущий патриарх Евфрасий был раздавлен упавшей колонной во время землетрясения. Жители города, многие из которых верили, что Бог послал его именно как спасителя Антиохии, начали настаивать на том, чтобы он был назначен ее патриархом, но генерал и губернатор не могли занимать высокие церковные должности. Итак, Эфраим обратился к Юстину с петицией о разрешении сложить с себя светские полномочия. Это разрешение было дано якобы Юстином, но на самом деле Юстинианом, племянником Юстина и сподвижником императора, действующим от имени Юстина, поскольку здоровье старого императора ухудшалось. И вскоре после этого граф Эфраим стал сначала монахом, затем епископом и, наконец, в 527 году — патриархом Антиохии, а Золотой дом, перестроенный графом Эфраимом, стал кафедральным собором патриарха Эфраима.
Это не было синекурой.
Другое землетрясение, менее чем через год после того, как он был назначен патриархом, нанесло еще больший ущерб и унесло жизни более пяти тысяч человек. Многие из выживших граждан Антиохии бежали, но другие остались, сплотившись под руководством своего патриарха, который велел им написать "Да пребудет с нами Христос" на дверях своих домов, которые они упорно отстраивали заново. Затем внутри Церкви возникли доктринальные конфликты. Патриарх Эфраим проявил себя в этих битвах столь же неутомимо, как генерал или граф Эфраим когда-либо проявляли себя на более светских полях сражений.
И, наконец, было самое последнее нашествие персов, во время которого было сожжено большинство общественных зданий Антиохии, включая Золотой дом. В отличие от Императорского дворца, собор был полностью разрушен, и именно поэтому Эфраим пока квартировал в том, что осталось от дворца.
И пока они сидели здесь, рабочие по его приказу снова терпеливо, упрямо восстанавливали его собор.
Неудивительно, что тринадцать столетий спустя он был причислен к лику блаженных как святой Ефрем Антиохийский.
— Вы совершенно правы в том, что нам что-то нужно от вас, ваше блаженство, — сказала она через мгновение. Она решила, что скрывать от этого человека больше, чем необходимо, было бы очень плохой идеей, и то, что он уже сказал, только подтвердило это решение. — Мы не верим, что это каким-либо образом вступит в противоречие с вашими обязанностями перед Богом или императором, но нам это очень нужно.
— И что же именно вам нужно, леди? — спросил Эфраим, как будто Велисарий уже не проинструктировал его досконально. Теодора знал, что он это сделал; один из их пультов подслушивал встречу.
— Нам нужна ваша поддержка — ваше благословение — в нашей миссии по победе над чумой, не только здесь, в Антиохии, не только в Империи в целом, но и повсюду.
— Действительно... дерзкое предприятие, — пробормотал Эфраим, откидываясь на спинку стула. — Возможно, вы простите меня за то, что я задаюсь вопросом, почему, если это возможно, Бог еще не совершил этого?
— Ваше блаженство, я не могу ответить на этот вопрос, — сказала ему Теодора, спокойно встречая его взгляд. — Как вы сами сказали бы нам, мы живем в падшем мире, и нашим врачам потребовалось много-много лет, чтобы научиться останавливать чуму. В наших собственных странах эта болезнь больше не убивает, и мы с Сэмюэлом решили, что это наш долг, наше призвание — наша привилегия — делиться этими знаниями с теми, у кого их еще не было.
И все это, размышляла она, было абсолютной правдой.
— Значит, это ваше лекарство земного происхождения?
— Так и есть, ваше блаженство.
— Чтобы быть полностью ясным в этом вопросе, это имеет земное происхождение и никоим образом не проистекает из сатанинских знаний или влияния?
— Это так. — Она непоколебимо встретила его взгляд. — Мы опираемся на искусство, техники, которые еще не стали широко известны миру. Мы можем это сделать... как и другие вещи, которые Империя не может, потому что у нас есть знания и устройства, которые вы еще не разработали. Но наши знания и наши приемы не имеют ни божественного, ни сатанинского происхождения. То есть, за исключением того, что мы с Сэмюэлом и наши соотечественники верим, что истинное понимание и знания всегда проистекают от сил Света, а не Тьмы. В этом смысле, полагаю, было бы справедливо сказать, что мы верим, что то, что мы предлагаем, пользуется божественным одобрением.
— Понимаю.
Эфраим поиграл со своей пекторалью, задумчиво рассматривая ее.
— Подозреваю, что очень немногие из тех, кому вы принесли это лекарство здесь, в Антиохии, поверят во что-либо иное, кроме того, что Бог непосредственно коснулся их через вас, — сказал он наконец. — Я, очевидно, допросил и брата Лаварентия, и аббата Стилиана, и оба они определенно верят, что это правда. Трудно этого не делать, когда вы, с помощью своего "смертного искусства", буквально вырвали сотни наших людей из рук смерти. Однако, надеюсь, вы понимаете, что моя обязанность — самым тщательным образом взвесить доказательства, когда речь заходит об этом?
— Конечно, ваше блаженство. — Теодора слегка откинулась на спинку своего стула и подняла правую руку ладонью вверх. — Мы можем бесконечно говорить вам, что не служим дьяволу, что наши мотивы абсолютно доброкачественны, но единственный способ доказать это — нашими действиями. Мы надеемся, что то, чего уже достигли здесь, в Антиохии, является важным первым шагом в этом направлении, и готовы предоставить любые другие доказательства, которые вы сочтете необходимыми. Я хотела бы надеяться, что тот факт, что мы открыто вошли в Антиохию, что мы только вылечили больных и искали встреч как с вами, так и с генералом Велисарием, уже является свидетельством нашей доброй воли и намерений. Какие еще доказательства вам нужны?
— Справедливый вопрос, — ответил он. — Могу я предположить, что вы хотели бы совершить Божественную литургию и причаститься Евхаристии?
— Совершенно верно, ваше блаженство. Наши собственные традиции несколько отличаются от ваших, но мы знакомы как с литургией Слова, так и с литургией Евхаристии, и ничто в любой из них не создало бы трудностей ни для кого из нас.
— Я ожидал — надеялся — такого ответа после моих бесед с Лаварентием и Стилианом, — сказал Эфраим. — И согласились бы вы на благословение и освящение ваших лекарств? И этих других... устройств, о которых вы упоминали?
— Конечно, ваше блаженство.
И ни мы с Сэмюэлом, ни лекарство тоже не исчезнем в облаке серы, — подумала она.
— Я не могу придумать более сильного теста, который я мог бы применить, — сказал Эфраим. — Несмотря на это, я уверен, что вопросы все равно останутся. При нормальных условиях я бы порекомендовал Пентархии созвать совет, чтобы тщательно взвесить и оценить этот вопрос, но если правда то, что вы сказали генералу Велисарию о том, насколько широко распространилась эта эпидемия, сейчас самое время действовать быстро, а не ползучими темпами, которые, похоже, так любят церковные советы.
Он едко улыбнулся, и Теодора улыбнулась в ответ.
— Итак, скажите мне, как вы уже сказали генералу, что именно вам нужно.
— Ваше блаженство, что нам больше всего нужно от вас, так это чтобы вы убедили Велисария, что его долг лежит в Константинополе, а не здесь.
— Это, к сожалению, нечто более... сложный вопрос, чем вы можете себе представить. — Эфраим покачал головой. — Генерал Велисарий на данный момент помешал планам персов — их нынешним планам, полагаю, мне следовало бы сказать — в отношении Антиохии, но царь Хосров — упрямый человек, и у него в запасе много фигур. Сообщается, что его войска уже наступают на Нисибис, расположенный более чем в трехстах милях к востоку от Антиохии, и если он найдет слабое место в нашей обороне, то, несомненно, прорвется через него. Сейчас не время для армии Велисария маршировать на шестьсот миль к северу от Антиохии. И я думаю, можно было бы ожидать, что будет... трудно убедить императора, будто армия в восьмистах милях от того места, где он велел ей быть, находится там с благими целями. Что, конечно, даже не касается ответственности генерала Велисария за защиту Империи и, в частности, народа Нисибиса.
Теодора взглянула на Пипса, затем снова перевела взгляд на Эфраима.
— Ваше блаженство, — сказала она, — пожалуйста, вы должны понять. Эта чума не будет похожа ни на что, что когда-либо видел мир. Я уверена, что вы видели записи о чуме Антонина? Чуме императора Марка Аврелия?
Она закончила на вопросительной ноте, приподняв брови, и он кивнул.
— Тогда поймите, что какой бы ужасной ни была та чума, эта будет еще хуже. Она убьет в пять или шесть раз больше людей, чем чума Антонина. Половина жителей Константинополя — половина из них, ваше блаженство, — погибнет. — Ее голос был ровным, суровым и непоколебимым, и она молилась, чтобы он увидел правду в ее глазах. — Та чума опустошила армию того времени; эта чума нанесет ущерб всей Империи. Со временем это обречет Империю — оставит от нее пустую оболочку, которая никогда полностью не восстановится. Казна рухнет, потому что просто не будет достаточно людей, чтобы платить свои налоги. Армия будет изувечена еще сильнее, чем армия Марка Аврелия. Все завоевания императора на западе будут утрачены в течение двадцати пяти лет. И человеческие потери будут невыносимыми. Невыразимыми. Это то, чему мы с Сэмюэлом здесь должны помешать. Мы можем предотвратить это. Мы можем спасти миллионы и миллионы жизней. Но только с помощью армии генерала Велисария и благословения Церкви. Мы зашли для этого дальше, чем вы даже можете себе представить. Пожалуйста, пожалуйста, ваше блаженство, помогите нам.
Тишина наполнила комнату, и Эфраим обхватил обеими руками свое распятие, глядя в ее немигающие глаза.
— Я верю, что вы говорите правду, — сказал он наконец. — Или то, во что вы верите, чтобы быть правдой. Я надеюсь, вы поймете, что мне трудно поверить — возможно, принять, — что та, кто уверяет меня в своей собственной смертности, могла обладать таким предвидением. Но в то же время я знаю, что святые и божественные посланники могут принимать самые удивительные обличья. Я испытал это в своей собственной жизни. И если даже возможно, что вы правы относительно того, сколько людей погибнет, то, несомненно, мой долг перед Богом сделать все, что в моих силах, чтобы предотвратить это. Но вы серьезно говорите мне, что вы двое, даже с помощью Велисария и моего офиса, сможете остановить катастрофу такого масштаба? Можно ли остановить такую волну смертей?
— Мы можем, ваше блаженство. Мы вдвоем, лекарство, которое мы можем предоставить — с помощью этого и некоторых других наших устройств мы можем остановить это. Я клянусь вам в этом своей собственной бессмертной душой. Мы можем.
Снова воцарилась тишина. Это продолжалось несколько минут, а затем Эфраим отпустил свое распятие, сложил руки на столе и наклонился над ним к Теодоре.
— Что бы вы хотели от меня в первую очередь?
— Сначала, — ответила Теодора, изо всех сил стараясь скрыть облегчение и ликование в своем голосе, — убедите Велисария помочь нам. Я понимаю, что Нисибису угрожает опасность. Но убедите его — помогите ему увидеть, — что временное сохранение Нисибиса, пока Константинополь будет опустошен у него за спиной, не спасет Империю.
— Я сделаю все возможное, чтобы убедить его в этом, — сказал Эфраим после недолгого колебания. — При условии, конечно, — он изобразил быструю улыбку, — что вы с лордом Сэмюэлом впервые успешно отслужите литургию со мной без... неоправданных последствий!
— Конечно, ваше блаженство! — Теодора улыбнулась в ответ, гораздо шире. На самом деле, это было потрясающе. В ходе единственного разговора этот человек согласился, что болезнь вот-вот убьет тридцать миллионов византийцев и что они с Пипсом могли бы предотвратить это, и у него все еще хватало мужества поддразнивать ее.
— Я могу — я подчеркиваю, могу — быть в состоянии убедить его, — продолжил Эфраим. — Мы знаем друг друга много лет, и мой офис всегда пользуется влиянием. Но убедить его будет первым из нескольких препятствий. Я также знаю императора много лет, и, увы, будет гораздо труднее убедить его открыть ворота Константинополя армии, которой он приказал отправиться совсем в другое место.
— Но вы попытаетесь, ваше блаженство?
— Я напишу ему и также буду сопровождать вас, — пообещал Эфраим, и ее глаза слегка расширились от второй половины его предложения. — Я имею... изрядное влияние как на него, так и на патриарха Менаса. Будет ли этого достаточно, еще предстоит выяснить.
Да, и тот факт, что вы с императрицей Феодорой не совсем сходитесь во взглядах по религиозным вопросам, вполне может придать делу дополнительную остроту, — подумала Теодора.
Именно Эфраим отправил письмо папе Агапиту I в Рим, предупреждая его о том, что Анфим, патриарх Константинопольский, и Феодосий I, патриарх Александрийский, приняли монофизитскую ересь, бросив прямой вызов Халкидонскому собору. Впоследствии, пять лет назад, Агапит низложил Анфима, что было бы очень хорошо, если бы императрица не была монофизиткой. В истории, которую Теодора, Пипс и Люций намеревались изменить, Феодора прятала Анфима в своих покоях в императорском дворце в Константинополе в течение двенадцати лет после его низложения, до дня своей собственной смерти. Юстиниан с самого начала знал, где скрывается Анфим, но он никогда официально не поднимал этот вопрос перед Феодорой, хотя неустанно работал над подавлением монофизитства в рамках своего проекта по воссоединению Западной и Восточной империй... и церкви.
Это была... запутанная ситуация, и Теодора понятия не имела, в какую сторону прыгнет ее византийская тезка, если Велисарий и Эфраим прибудут в пределы столицы империи без разрешения.
Черт возьми, не просто "без разрешения!" — подумала она. — Возможно, я не в состоянии предсказать, что сделает Феодора, но я чертовски хорошо знаю, как отреагирует Юстиниан. Его паранойя по отношению к успешным генералам уже проявилась там, где дело касалось Велисария. Это чертовски неуместно, но она есть и активна. Это одна из причин, по которой Велисарий находится здесь, а не в Италии. И эта паранойя усилится в тот момент, когда Велисарий повернет на север, а не на восток. Я могу гарантировать, что он отдаст безапелляционный приказ развернуться и снова направиться в Нисибис. И если Велисарий и Эфраим проигнорируют эти приказы...
