Мерзкий старикашка

— Прошу извинить меня, владетельные. — капитан посторонился, Касец занял место у противоположного косяка, и в зал прошествовала Валисса.

Безумно очаровательная в складчатом зеленом платье с декольте, незначительным числом неброских но изящных украшений, миниатюрным кинжальчиком на поясе, с княжеской диадемой на гордо посаженой голове...

И такую женщину мой племянник считал лишь приложением к княжеству и фабрикой по производству наследников?!! Он заслужил свою участь тысячу раз!

— Валисса, княгиня Шехамы прибыла на совет! — возгласил заранее проинструктированный Латмуром церемониймейстер.

На какое-то мгновение в зале совета повисла тишина, быстро сменившаяся нарастающим ропотом на тему "И чего здесь понадобилось этой... вдове?"

Шум нарастал и нарастал, но в крики и топотание ногами не перешел — кажется князья оказались воспитаны лучше, нежели я себе это представлял, а возможно их несколько охолонила горделивая поза и насмешливая, но презрительная усмешка царевны, то высокомерное спокойствие, с которым она встречала зарождающуюся бурю негодования владетельных.

Я прям даже залюбовался.

Наконец, когда возмущение князей достигло своего апофигея, Латмур Железная Рука подал знак церемониймейстеру, тот снова громыхнул своим жезлом с колокольчиками, и возгласил:

— Лисапет, царевич из рода Крылатых Ежей, прибыл на совет дабы заявить о своих правах!

И вот тут повисла гробовая тишина.

Я вошел в зал — не быстро и не медленно, — стараясь демонстрировать полное спокойствие, не сутулясь, но и бравого орла из себя не изображая, негромко постукивая посохом по каменным плитам пола. Встал рядом с Валиссой. Огляделся. Давненько я здесь не был.

Собственно, в молодости Лисапета сюда заносило всего пару раз, причем на заседание — лишь однажды, когда царь Лендед, следуя вековой традиции, представлял князьям своего достигшего совершенных лет сына. И еще раз, за три месяца до этого, увлек в обычно пустующее помещение дворцовую служанку со вполне понятной целью.

Зал практически не изменился, насколько могу помнить. Трапециевидный, широкой стороной у входа, он постепенно сужался до двенадцати-тринадцати локтей на противоположной стороне, где, на некотором возвышении, стоял пустующий нынче трон, на сиденье которого сейчас лежит царская корона. Справа от трона высокое кресло — место для царевича. Когда я уезжал в обитель Святого Солнца их там было два.

Слева, чуть подальше и развернутое к трону полубоком еще одно кресло, такое же — место примаса. Вон он там, расселся в раззолоченном одеянии первосвященника.

Вдоль стен — кресла князей, по восемнадцать штук с каждой из сторон и изящными полукруглыми кафедрами-рострами резного дерева перед ними, дабы каждый выступающий в совете был виден всем присутствующим.

Одно кресло, между князьями Хатикани и Софенине пустует. Неудивительно — линия князей Аршакии прервалась еще при моем деде.

Яркий свет из высоко расположенных окон в правой стене лился в зал. В это время тут всегда светло — не даром заседания всегда начинают в полдень. А на случай если князья засидятся, или просто непогоды, между креслами стоят трехногие бронзовые канделябры.

Моего появления ждали. Сразу видно, что ждали — смотрят все испытующе, внимательно — что это за царевич-то у нас тут такой выискался? — и настороженно, но без удивления. Еще бы, за сутки, что я провел в Аарте все о моем прибытии успели узнать. И косточки мне перемыть тоже.

— Меня зовут Лисапет, я сын Лендеда и брат Кагена, царей Ашшории, и пришел заявить о своем праве на корону и трон. — говорить очень громко не требовалось, в зале прекрасная акустика.

— Шовет рашшмотрит твое шаявление, шаревищь. — ответил главный министр, с трудом поднявшись.

— Рассмотрит? — я позволил себе откровенно язвительную усмешку. — Как же вы будете судить о моих правах, если свои же не чтите? Отчего моя невестка стоит здесь, у порога? Разве не венчалась она княгиней Шехамы? Разве не это княжество было ее приданным, которое после смерти мужа должно возвратить вдове? И разве теперь не обязана она участвовать в совете наравне со всеми прочими князьями?

— Этого еще не хватало... — раздался чей-то голос.

— А ведь прав царевич! — запальчиво воскликнул в ответ молодой, лет тринадцати, здоровущий парень вскакивая с места.

Благородное собрание сдержанно зашумело.

— Шядь, княщь Лекшик. — махнул рукой Тонай Старый. — И вы помолщите вше! Вопрош щерьешный, такие долшно примашу толковать — на то его в шовет и шовут вшегда.

Собрание успокоилось — и из уважения к летам главного министра, да и просто было интересно, как Йожадату выкручиваться станет. Его влияние на Кагена в последний год правления заметно выросло, тот даже поручил первосвященнику озаботиться воспитанием своих внуков, и любви между ним и Валиссой это никак не способствовало.

— Ты прав, кому как не ему судить об этом. — невозмутимо ответил я. — Уверен, что он подтвердит мои слова и защитит права несчастной вдовы к вящей славе Святого Солнца.

Начавший уже подниматься Йожадату чуть не запутался в своей фиолетовой мантии от такого неприкрытого указания на то, что я рассчитываю на решение в пользу Валиссы, а не для виду кочевряжусь. У нас не дикая Османская империя, даже перед тем как удавить нежелательную родственницу царь должен соблюсти определенный политес, и с именами святых да богов в этих делах шутить не принято. Даже просто их упоминать.

Примас выпрямился. Крепкий мужик, нестарый еще, не худышка, но и не толстячок, русая коса до пояса, седины почти и нету.

— Кхм. — примас смерил меня долгим взглядом. — Законы нам от богов дадены, святыми отшлифованы, и не почитающий законы не почитает и богов.

Голос гулкий, располагающий, таким проповеди с амвона хорошо читать.

— Идущий против закона идет против святых и несть ему прощения.

Ну что же, начало многообещающее. Каков же будет конец?

— Истинно сказано, что как лошадь нуждается в руке всадника, ее направляющей, подобно и женщина, существо слабое, нуждается в опеке мужчин своего рода, как в персте указующем и защитнике. Солнце же завещал заботу о сиротах да вдовах, коим не на кого опереться, и с братьями своими установил, что приданное, кое принесет жена в дом мужа своего надлежит ей возвратить, коли переживет та защитника своего и кормильца, дабы было ей чем укрыться от холода и питаться в нужде. — эк его на проповедь-то расколбасило. Профессиональная деформация, не иначе. — Сироты же наследуют за отцом, кроме десятины вдовьей доли, кою положено ей дать за ласку и заботу, что проявляла она к почившему супругу.

Многие князья на этих словах откровенно начали ухмыляться — взаимная "любовь" Валиссы и Тыкави была им хорошо известна, и вовсе не по той песне, что когда-то пересказывал мне Тумил.

— Меж тем, блаженный царь Буджум Просветленный, истинный защитник Веры, установил, что земля наследуется лишь по мужской линии, и лишь при отсутствии наследников мужеского полу владение отходит дочерям, вдовам и прочим женщинам. Князь Бонока, как все знают, потомков и близких родичей-мужчин по себе не оставил. — примас обвел взглядом присутствующих, и, выдержав паузу, добавил: — Но теперь они у него есть. Я разумею царевичей Асира и Утмира, его внуков.

Интересный довод. Этого я не учел.

— Таким образом князем Шехамы в настоящее время является не царевна Валисса, а старший из ее сынов. — продолжил Йожадату. — Покуда он не достиг совершенных лет, и вне зависимости от того, кто будет хранить или занимать престол Ашшории до него, блюсти его место в совете князей надлежит законному опекуну, каковым нынче является его мать.

От так! И нашим, и вашим, и закон соблюден. Ну и жук же у нас в примасах подвизается!

Князья вновь зашумели, но не сильно на сей раз — в основном высказывались мнения, что годик-то они Валиссу в совете перетерпят. Да и меньше даже осталось-то!

— Раш так, не шоблаговолит ли ее вышочештво до шрока шанять мешто швоего шупруга в шовете? — главный министр указал на кресло подле трона.

Вот это присутствующим уже понравилось куда как меньше, но стерпели — всем уже хотелось приступить к гвоздю программы, ко мне, — и Шехамская Гадюка гордо прошествовала к предложенному месту, плавно покачивая бедрами и откровенно красуясь.

Ну а что? Красота — тоже оружие и способ заполучить союзников. Зулик — свидетель!

— Ну што ше, — прошамкал князь Дамуриани, который, как старейший из присутствующих, в отсутствии царя исполнял обязанности спикера совета, — как видишь, щаревищь, мы швято блюдем шакон. Говори ше, мы шлушаем тебя.

— Слушаете? Ну слушайте. Рассусоливать не будем. — я выпрямился, попытался попредставительнее и попафоснее выглядеть. — Я, Лисапет из рода Крылатых Ежей, сын царя и брат царя, заявляю, что имею преимущественные права на престол перед царевичем Асиром, внуком царя Кагена и моим внучатым племянником, и требую от совета князей передать мне корону Ашшории. Законы престолонаследия вам известны, так что решайте.

— Закон-то закон, но монах на троне, это как-то... — молодой, едва ли сильно старше князя Баратиани, мужчина со светло-каштановыми волосами (князь Оози, судя по занимаемому месту) покрутил кистью правой руки в воздухе, как бы иллюстрируя этим свои сомнения.

— Примас Йожадату уже месяц как снял с меня священные обеты. — парировал я. — Он здесь, и может подтвердить это лично. Да и документ имеется.

— Меня волнует не твое монашество, царевич, а заки. — отмахнулся князь. — С каждым годом они все наглее, все чаще и чаще их набеги.

Оозского сеньора можно понять — на самой границе со степняками проживает, к нему постоянно за зипунами ездят. Те кто к нему ходят за шерстью возвращаются, правда, как я слыхал, исключительно стриженными... если вообще возвращаются. Но нервотрепки ему хватает.

— Давно, знать, их не прореживали, молодежь подросла. — я пожал плечами. — Или ты опасаешься, что я буду проявлять милосердие и терпение к язычникам? Солнце, конечно, завещал любить всех ближних... но заки, думается мне, очень нам даже дальние, хотя и соседи. Верно я говорю, примас?

— Все мои помыслы лишь о том, как смягчить нравы этого дикого народа и привести их к благодатной истинной вере. — скорбно произнес Йожадату. — Увы, успехи Церкви в этом весьма скромные, ибо большую часть проповедников они либо убивают, либо обращают в рабство.

— Как это непорядочно с их стороны. — я вновь повернулся к властителю Ооза. — Издревле мы ходим в Большую Степь или со словом Солнца, или с оружием. Иногда совмещаем эти два инструмента. Такой подход неэффективен — на место каждого убитого кочевника встанет другой, выбей одно племя, и через год его пастбища займет другое. Степь велика и в ней много разных народов. Верно я говорю?

— Верно. — отозвался сосед пограничного князя, лиделлец, если я не путаю порядок расстановки кресел. Тоже степнячий терпила. — Но и терпеть их нельзя. Что же нам, как в далекой стране Сюнну, по границе стену строить? Не особо-то, я слыхал, она и спасает. Ходить в степь и выбивать саков, пока они силу не набрали, надежнее.

— Веками ходим, да что-то не слишком помогает. Не с копьем и колчаном надо идти в степь, а с плугом и зерном. Покуда всю степь не засеем кочевники наши границы так и будут тревожить. А земля-то там плодородная. В Ашшории, в большей части, крестьяне на головах уже один у другого сидят, каждый клочок земли обработан, и то всех прокормить не каждый год удается — вспомните недавний голод, князья. Города не растут отчего? Не оттого ли, что землепашцам самим еды едва хватает? А переселить лишний народ в степь, так что? Худо-бедно витязя вооружить, по тамошним урожаям, да если наделы давать такие, что только паши, полутора десятка мужиков хватит. Поселите полторы тысячи, и вот у нас на границе сотня бойцов. Пятнадцать тысяч переселить — так уже целое войско. А мы и пятьдесят тысяч туда посадить можем! И семьдесят! Поначалу только их оборонить, первые год, много два, а там и саков, глядишь, на землю посадим. Тех кто останется жив и примет истинную веру, разумеется. — я перевел дыхание. — Тогда внуки наши всю Большую Степь вспашут, до самого Зимнолесья... И, разумеется, те кто помогал переселенцам, кто защищал их на первых порах, будут иметь с этого свою долю. Сначала, правда, надо и иные наши границы обезопасить, но сие как раз не такая уж и проблема.

— Это что же, если я, положим, переселю в степь несколько деревень, да поставлю над каждой по витязю из младших княжьих сынов, с вооружением им помогу, так то будут мои вассалы? — в задумчивости поинтересовался князь Коваргине.

С ним мы этот вопрос не обсуждали, это вообще была чистая импровизация. Историк у нас в школе был знатный, знания давал на совесть, так чего бы опытом Руси не воспользоваться, которая веками оборонялась от кочевых народов путем их покорения и ассимиляции?

— Конечно твои, чьи же еще? — ответил я. — Или дружину свою пошли, если хочешь земли к своему личному уделу прирезать. Да и царских солдат я позволю нанять на такое дело. Крепости, от набегов укрываться, построим.

— Кажется, мой голос ты получил, царевич. — усмехнулся Оозский владетель.

А в зале меж тем поднялся неслабый шум от пересудов — владетельным требовалось обсудить, причем немедленно, столь революционную тактику не только борьбы с набегами, до которых большинству никакого дела не было, но и приращения своего благосостояния. Раньше-то в степь ходили без особой охоты — чего там кроме низкорослых кобылиц да рыжих наложниц брать? — а тут такое предлагают. Правильно мой шеф говорил, что двигателем человеческого прогресса всегда были лень и жадность. Вот оно, наглядное подтверждение!

— Тише! Тише вы вше! — прошамкал главный (все еще) министр. — Не шатем шобралищь. Наговоритещь еще.

Присутствующие попытались взять себя в руки, но видно было, что в уме продолжают прикидывать, чего да сколько с такого развития сюжета хапнуть можно, и большие ли потребуются первоначальные влложения.

— Ешть еще вопросы к шаревищу? — уточнил Тонай Старый. — Нет? Тогда предлагаю голошовать.

Он повернулся к Валиссе.

— Шехама, надо полагать, против вошарения Лишапета иш Крылатых Ешей?

— Вовсе нет.. — с улыбкой поднялась моя невестка. — За. Шехама отдает свой голос царевичу Лисапету.

Князья с понимающим видом начали переглядываться — пообещал жизни не лишать, чего уж тут гадать-то?

— Баратиан тоже отдает свой голос за. — порывисто поднялся Лексик. — Мы поддерживаем законные притязания царевича.

— Ну и Дамуриана тоше — ша. — Тонай опустился в свое кресло.

— Хатикань — за. — высказался Шедад. — И половина Аршакии тоже.

— Вся Аршакия. — поддержал его Арцуд. — И вся Софена.

— Уже говорил, и повторю снова — Ооз поддерживает притязания Лисапета на трон. — высказался пограничный владетель.