РОДЖЕР ЛЕЖАЛ В ПОСТЕЛИ, всматриваясь в лунный свет на лице спящей Брианны. Было довольно поздно, но ему не спалось. Странно, потому что обычно он моментально засыпал после того, как занимался с ней любовью. К счастью, она тоже: сегодня ночью Бри прижалась к нему, свернувшись, будто крупная, нежная креветка, прежде чем её голое, тёплое тело замерло в его объятиях.
Это было чудесно, но чуть-чуть иначе. Она почти всегда желала его, даже жаждала, и сейчас было так же, хотя Бри не преминула крепко запереть дверь спальни. Роджер установил щеколду, потому что в семилетнем возрасте Джем научился открывать замки. Заметив, что дверь всё ещё заперта, он осторожно выскользнул из-под одеял, чтобы открыть её. Джем остался ночевать у своего нового лучшего друга Бобби, но Роджер не хотел, чтобы дверь оставалась запертой, если Мэнди посреди ночи вдруг понадобятся родители.
В комнате царила приятная прохлада: они установили плинтусные обогреватели, которые плохо подходили для зимних температур в Хайленде, но поздней осенью справлялись отлично.
Бри стало жарко во сне: Роджер мог бы поклясться, что температура её тела, когда она спит, поднимается на два-три градуса, и она часто сбрасывала одеяла. Теперь Брианна лежала голая по пояс, закинув руки за голову и тихонько похрапывая. Он рассеянно обхватил рукой яички, лениво размышляя, сможет ли он ещё раз, и подумал, что жена не будет против, но...
Но, может быть, не стоит. Во время занятий любовью он часто сдерживал удовольствие и, в конце концов, наполнялся дикарским восторгом, когда она раскрывала ему рыжевато-соломенную мохнатку. Разумеется, по собственному желанию, но всегда после секундного колебания — словно ещё одного, последнего намёка на что-то, что было не совсем сопротивлением. Роджер считал, что таким образом Бри пытается убедить себя (если не его), что у неё есть право отказать. Однажды разрушенная и восстановленная крепость всегда обороняется упорнее. Он не думал, что Брианна понимает умом, что делает, — он никогда не говорил с ней об этом, не желая, чтобы между ними встал призрак.
Этой ночью всё было немного иначе. Она сопротивлялась сильнее, а потом с каким-то неистовством уступила, приняв его в себя и с силой проведя ногтями вниз по его спине. А он...
Он на миг остановился, но, как только надёжно оседлал её, безумно захотел безжалостно завладеть её телом, показать себе, а то и ей, что она на самом деле его, а не своя собственная, неприкосновенная.
Она провоцировала его на это.
Роджер заметил, что не убрал руку и теперь смотрел на свою жену, точно римский солдат, прикидывающий, сколько весит одна из сабинянок и сможет ли он её унести. [В первые годы существования Рима тамошние мужчины были слишком бедны, чтобы соседи выдали за них замуж своих дочерей. Тогда Ромул устроил праздник консуалий и пригласил соседей. Те явились со своими семействами. Во время праздника римляне неожиданно бросились на безоружных и похитили у них девушек. Особенно много женщин потеряли сабиняне. — прим. перев.] Латинское слово raptio обычно переводилось как 'насилие', хотя на самом деле означало 'похищение' или 'захват'. Raptio, raptor — хищник, хватающий добычу. Роджер задумался об обоих значениях слова и понял, что рука всё ещё там, на гениталиях, которые тем временем самостоятельно решили: нет, жена вовсе не будет против!
Кора его головного мозга, которую быстро одолело нечто гораздо более древнее и расположенное гораздо ниже, отважилась на последнюю слабую мысль: всему виной присутствие в доме чужака — особенно такого, как Уильям Баккли МакКензи.
'Ну, он уйдёт на Самайн', — пробормотал Роджер, приближаясь к постели. Тогда широко откроется портал в камнях, и этот тип должен вернуться с каким-нибудь драгоценным камнем в руке к своей жене в...
Он скользнул под простыни и, схватив твёрдой рукой собственную жену за очень тёплый зад, прижал её к себе и прошептал на ухо:
— Я возьму тебя, и твою маленькую собачку тоже.
Её тело задрожало от беззвучного затаённого смеха и, не открывая глаз, она потянулась и осторожно провела ногтем по его весьма чувствительной плоти.
— Я та-а-а-а-а-аю, — прошептала она.
ПОСЛЕ ЭТОГО ОН УСНУЛ. Но снова проснулся за полночь и обнаружил, что не на шутку встревожен.
'Это, должно быть, из-за него, из-за Баккли, — подумал Роджер, вновь выскальзывая из постели. — Я не смогу спокойно спать, пока мы от него не избавимся'.
Он даже не старался осторожничать: судя по слабому похрапыванию, Брианна спала как убитая. Он набросил пижаму на голое тело и, прислушиваясь, вышел в коридор к лестнице.
Лаллиброх, как и все старые дома, разговаривал по ночам сам с собой. Роджер привык к внезапным пугающим потрескиваниям, когда деревянные балки в комнате ночью остывали, и даже к скрипу пола на третьем этаже, будто кто-то быстро прохаживался взад-вперёд по коридору. Дребезжание окон, когда ветер дул с запада, успокаивающе напоминало ему неровное похрапывание Брианны. Однако сейчас всё было удивительно тихо, окутано дремотой глубокой ночи.
Не сговариваясь, они решили поселить Уильяма Баккли в дальнем конце коридора, не желая, чтобы тот спал наверху, на одном этаже с детьми. Держать его поблизости; не спускать с него глаз.
Прислушиваясь, Роджер тихо прошёл по коридору. Под дверью Баккли было темно, и из комнаты доносился сильный размеренный храп, который прервался только однажды, когда спящий перевернулся в кровати, бормоча что-то невнятное, и снова провалился в сон.
'Ну, вот и хорошо', — пробормотал про себя Роджер и повернул назад. Кора его головного мозга, прервавшая на время свою работу, вновь начала терпеливо размышлять. Конечно, дело именно в том, что в доме чужак, тем более — такой. И он, и Брианна чувствовали смутную угрозу от его присутствия.
Под настороженностью самого Роджера скрывался немалый подспудный гнев и добрая доля смущения. Из чистой необходимости, а также из религиозных убеждений Роджер простил Уильяма Баккли за его роль в своём повешении, из-за которого пропал голос. В конце концов, мужчина не пытался убить его лично и не мог знать, что случится.
Но было куда легче простить кого-то, кто, как тебе известно, умер двести лет назад, чем ублюдка, который живёт в твоём доме, ест твою еду и очаровывает твою жену и детей.
'И давайте не забывать, что он действительно ублюдок', — с яростью думал Роджер, спускаясь в темноте по лестнице. Фамильное древо, которое он показал Уильяму Баккли МакКензи, вроде бы абсолютно верно изображало того: имя Баккли зафиксировано на бумаге и помещено точно между его родителями и сыном. Но схема врала. Уильям Баккли МакКензи был подменышем — незаконным отпрыском Дугала МакКензи, военачальника клана МакКензи, и ведьмы Гейлис Дункан. И Роджер думал, что Уильям Баккли этого не знает.
Благополучно спустившись по лестнице, он включил свет в коридоре нижнего этажа и пошёл на кухню проверить, заперта ли задняя дверь.
Они обсуждали это с Брианной, но к единому мнению не пришли. Он не хотел ворошить прошлое: что хорошего, если мужчина узнает правду о своём происхождении? Хайленда, породившего две этих диких души, уже не было, — как сейчас, так и во времена Уильяма Баккли.
Бри настаивала, что у Баккли есть определённое право знать правду, хотя так и не смогла ответить на вопрос, что это за право.
— Ты тот, кем себя считаешь, и всегда им был, — напоследок сказала она раздосадованно, но пытаясь объяснить. — Я — нет. Думаешь, было бы лучше, если б я никогда не узнала, кто мой настоящий отец?
'Честно говоря, может, и так', — подумал он. Знание, ставшее однажды откровением, перевернуло вверх дном жизни их обоих, подвергло их ужасным испытаниям. Оно забрало его голос. Почти отняло жизнь. Поставило под удар Бри, привело к её изнасилованию, сделало ответственной за убийство человека — Роджер не говорил с ней об этом, хотя следовало бы. Он иногда видел груз этого бремени в её глазах и знал, откуда он. Он нёс ту же самую ношу.
И всё же... Предпочёл бы он не знать то, что знал теперь? Никогда не жить в прошлом, не встретить Джейми Фрейзера, не увидеть ту сторону Клэр, которая существовала только рядом с Джейми?
В конце концов, дерево в Эдемском саду не было древом Добра и Зла: оно было древом Познания добра и зла. Знание может быть и смертоносным подарком, но оно остаётся даром, и немногие люди добровольно вернули бы его. 'Ну и хорошо, — подумал Роджер, — что они не могут вернуть знание'. И такова была его точка зрения в дискуссии.
— Мы не знаем, как знание может навредить, — доказывал он. — Нам неизвестно, может ли оно нанести ущерб, и серьёзный. Что толку ему знать о том, что его мать была безумной, или колдуньей, или и тем, и другим вместе взятым, ну и к тому же серийной убийцей, а папаша — прелюбодеем и, как минимум, неудавшимся убийцей? Меня здорово потрясло, когда твоя мать рассказала мне о Гейлис Дункан, а между нами восемь поколений. И, прежде чем ты спросишь, — да, я мог бы прожить, не зная этого.
Брианна закусила губу и нехотя кивнула.
— Просто... Я всё думаю о Вилли, — наконец сдалась Бри. — Не об Уильяме Баккли, — я имею в виду своего брата.
Она слегка покраснела, как всегда, смущаясь произносить это слово.
— Я правда хотела, чтобы он знал. Но па и лорд Джон... Они так не хотели, чтобы Вилли узнал! И, может быть, они правы. У него своя жизнь, и хорошая. И они сказали, что он не сможет жить, как прежде, если я ему сообщу.
— Они были правы, — напрямик заявил Роджер. — Честный рассказ (если бы Вилли этому поверил) вынудил бы его жить в состоянии обмана и отрицания, которое съело бы его изнутри. Либо он решил бы публично признать, что является незаконным сыном шотландского преступника. Что. Совершенно. Исключено. В культуре XVIII столетия.
— Никто бы не отобрал у него титул, — возразила Брианна. — Па сказал, что, по британским законам, дитя, рождённое в браке, является законным отпрыском мужа, неважно, настоящий это отец или нет.
— Да, но представь, каково жить с титулом, на который ты, по твоему разумению, не имеешь права, и знать, что кровь в твоих жилах не так голуба, как ты всегда думал. И люди зовут тебя 'лордом Таким-то', но ты представляешь себе, как бы они тебя называли, узнай они правду.
Роджер слегка встряхнул жену, пытаясь заставить её понять.
— Так или иначе, это разрушило бы всю его жизнь, — это всё равно, что посадить его на бочку с порохом и поджечь фитиль. Ты не знаешь, когда рванёт, но рванёт — это точно.
— Ммфм, — произнесла она, и на этом спор прекратился.
Но этот звук не походил на согласие, и Роджер знал, что спор не завершён.
Он уже проверил все двери и окна на первом этаже, закончив в своём кабинете.
Включив свет, Роджер прошёл в комнату. Сон ушёл окончательно, и нервы у него были на пределе. 'Интересно, почему?' — подумал он. Неужели дом пытался ему что-то поведать? Роджер негромко фыркнул. Трудно не фантазировать в старом доме посреди ночи, когда оконные стёкла дребезжат от ветра. Однако обычно он очень комфортно чувствовал себя в этой комнате, ощущая, что это его место. Что сейчас не так?
Он быстро оглядел письменный стол, широкий подоконник с горшочком жёлтых хризантем, который Бри туда поставила, полки...
Он застыл как столб, и сердце заколотилось у него в груди. Там не было змейки. Нет, нет, вот она: его блуждающий взгляд нашёл её. Однако она лежала не на своём месте, перед деревянной шкатулкой с письмами Клэр и Джейми, а перед книгами двумя полками ниже.
Роджер взял змейку, механически поглаживая старое отполированное вишнёвое дерево большим пальцем. Может быть, Энни МакДональд переложила её? Нет. Она вытирала пыль и подметала в кабинете, но никогда ничего не сдвигала с места. Кстати, никогда ничего никуда не переставляла: он видел, как Энни подняла пару галош, небрежно брошенных посреди прихожей, тщательно вымела под ними и поставила их, забрызганные грязью, на то же самое место, и всё. Она бы никогда не тронула змейку.
Ещё менее вероятно, что её переложила Брианна. Он знал (непонятно откуда), что она питала такие же чувства по отношению к фигурке, как и он: змейка Вилли Фрейзера охраняла сокровища его брата.
Роджер снял с полки шкатулку, прежде чем его сознание пришло к логическому умозаключению.
Разом в голове зазвенели тревожные звоночки. Содержимое шкатулки перерыли: маленькие книжки лежали с одной стороны шкатулки поверх писем, а не под ними. Он вынул письма, проклиная себя за то, что никогда их не пересчитывал. Как он узнает, если одного не хватает?
Он быстро рассортировал их, прочитанные и непрочитанные, и подумал, что стопка непрочитанных на вид осталась примерно такой же: тот, кто рылся в шкатулке, не открывал их, — это было уже кое-что. Но кто бы это ни был, он, вероятно, также хотел остаться незамеченным.
Роджер торопливо перелистал распечатанные письма и сразу понял, что не хватает одного — написанного на самодельной Брианниной бумаге с вкраплениями цветов. Первого. Иисусе, о чём оно было? 'Мы живы'. Он очень хорошо это помнил. И потом Клэр рассказала всё о взрыве и пожаре в Большом доме. Написала ли она в нём, что они собираются в Шотландию? Может, и так. Но почему, чёрт возьми, долж...
Двумя этажами выше Мэнди села в постели и пронзительно завизжала, как банши.
ОН НА ПОЛШАГА ОПЕРЕДИЛ БРИАННУ, ворвавшись в комнату Аманды, и, подняв ребёнка из кроватки, прижал её к своему колотящемуся сердцу.
— Джемми, Джемми, — рыдала девочка. — Он исчез... он исчез... Его НЕТ!! — взвизгнула она напоследок, напрягшись в руках Роджера и крепко пнув его ногами в живот.
— Эй, эй, — утешал он, стараясь отвлечь и ласками успокоить её. — Всё в порядке, с Джемми всё хорошо. С ним всё отлично: он просто пошёл переночевать к Бобби. Завтра он будет дома.
— Он ИСЧЕЗ! — угрём извивалась Мэнди, не пытаясь вырваться, а просто на время обезумев от горя. — Его нет здесь! Здесь его нет!
— Ну, да. Как я сказал, он у Бобби, он...
— Нет здесь, — настаивала она и несколько раз похлопала себя ладошкой по макушке. — Нет здесь фа мной!
— Сюда, детка, иди сюда, — тут же сказала Бри, забирая у Роджера заплаканного ребёнка.
— Мама, мама! Джемми ИСЧЕЗ!
Она прижалась к Бри, с отчаянием глядя на неё и всё ещё хлопая себя по голове. — Его нет фа мной!
Бри, нахмурившись, озадаченно посмотрела на Мэнди и провела рукой по её телу, проверяя, нет ли температуры, не опухли ли гланды, мягкий ли животик...
— Нет с тобой, — с нажимом повторила она, стараясь вывести Мэнди из состояния паники. — Скажи мамочке, что ты имеешь в виду, солнышко!
— Нет здесь!
В крайнем отчаянии Мэнди опустила голову и боднула мать в грудь.
— Уф!
Дверь в конце коридора открылась, и вышел Уильям Баккли, одетый в шерстяной халат Роджера.
— Что за переполох, во имя Пресвятой Девы? — спросил он.
— Он забьял его! Он забьял его! — выкрикнула Мэнди и зарылась головой в Брианнино плечо.
Помимо своей воли Роджер чувствовал, что ему передаётся страх Аманды, и он непонятно почему поверил, что стряслось что-то страшное.