— Ты знаешь, где Джем? — отрывисто спросил он у Баккли.
— Не знаю, — нахмурился Баккли. — Разве он не в постели?
— Нет, его нет! — раздражённо выпалила Брианна. — Ради Бога, вы видели, как он уехал.
Раздвинув мужчин, она прошла между ними.
— Прекратите сейчас же! Оба! Роджер, возьми Мэнди. Я пойду позвоню Мартине Хуррах.
Она сунула ему в руки Аманду, которая хныкала, засунув большой палец в рот, и поспешила к лестнице; торопливо наброшенная ночная рубашка шелестела на ней, словно листва.
Роджер укачивал Аманду, расстроенный, встревоженный, практически в такой же панике, как и дочь. Она излучала страх и горе, словно радиовещательная башня, и ему стало не хватать воздуха, а руки вспотели там, где он сжимал её ночную рубашку с Винни-Пухом.
— Тш-ш, a chuisle [родная — гэльск., прим. перев.], — сказал он, как можно спокойнее. — Тш-ш, ну. Мы это исправим. Ты расскажешь папочке, что тебя разбудило, и я это исправлю, обещаю.
Она послушно попыталась перестать всхлипывать, потирая глаза пухлыми кулачками.
— Джемми, — со слезами просила она. — Я хочу Джемми!
— Мы вернём его прямо сейчас, — пообещал Роджер. — Скажи, что тебя разбудило? Плохой сон?
— Угу, — с искажённым от страха лицом Мэнди вцепилась в него ещё крепче. — Там бальфые камни, бальфые камни. Они кьичали на меня!
Ледяная вода пробежала по его венам. Иисусе, о, Иисусе. Может, она всё-таки вспомнила своё путешествие через камни?
— Ага, ясно, — сказал Роджер, похлопывая её как можно ласковее, ощущая трепет в собственной груди.
Он и вправду видел их ясно. Перед его мысленным взором возникли те самые камни: он чувствовал, слышал их вновь. Чуть обернувшись, Роджер увидел побледневшее лицо Уильяма Баккли и понял, что тому тоже кажется: в словах Мэнди есть доля правды.
— И что произошло потом, leannan [дочка — прим. пер.]? Ты подошла близко к большим камням?
— Не я — Джем! Этот дядька пьивёл его, а камни его съели!
При этих словах она опять разразилась безутешными рыданиями.
— Этот дядька, — медленно повторил Роджер, развернувшись ещё больше, чтобы ей стало видно Уильяма Баккли. — Ты говоришь о нём, солнышко? О дяде Баке?
— Нет, ненененененене, дьюгой дядька! — она выпрямилась, уставившись в его лицо огромными, полными слёз глазами, стараясь изо всех сил, чтобы он её понял. — Папа Бобби!
Роджер услышал, как Брианна поднимается по лестнице. Быстро, но неровным шагом, будто ударяясь о стены лестничной клетки, теряя в спешке равновесие.
Спотыкаясь, она появилась наверху лестницы, и Роджер почувствовал, как каждый волосок на его теле поднялся при виде её бледного лица с остановившимся взглядом.
— Его нет, — хрипло сказала Бри. — Мартина говорит, что он не у Бобби, она вообще не ждала его сегодня вечером. Я попросила её выйти посмотреть: Роб живёт в трёх домах от неё. Она говорит, что его грузовик исчез.
РУКИ РОДЖЕРА ОНЕМЕЛИ от холода, а руль был скользким от пота. Он свернул с шоссе на такой скорости, что внешние колёса слегка оторвались от земли, и машина накренилась. Уильям Баккли стукнулся головой об окно.
— Прости, — механически пробормотал Роджер и услышал в ответ, как Баккли чертыхнулся:
— Осторожнее, — проворчал он, потирая висок. — Опрокинешь нас в канаву — что тогда?
Действительно, что тогда? С большим трудом Роджер снова немного отпустил педаль газа. Луна почти села, и её бледный серп почти не освещал чёрную, как дёготь, местность вокруг них. Фары маленького морриса едва раздвигали тьму, и слабые лучи, качаясь туда-сюда, скакали, как безумные, по грунтовой дороге, которая вела к Крейг-на-Дуну.
— Какого дьявола этот trusdair [язва, гэльск. — прим.перев.] забрал твоего сына? — Баккли опустил окно и высунул голову, тщетно пытаясь увидеть больше, чем через запылённое ветровое стекло. — И зачем, ради всего святого, он потащил его сюда?
— Откуда я знаю? — процедил сквозь зубы Роджер. — Может, он думает, что ему нужна кровь, чтобы открыть проход сквозь камни. Боже, зачем я это написал!
В отчаянии он бухнул кулаком по рулю.
Баккли ошарашенно моргнул, но его взгляд сразу заострился.
— Так в этом всё дело? — тотчас сказал он. — Вы это так делаете? С кровью?
— Нет, чёрт возьми! — воскликнул Роджер. — Зависит от времени года и от драгоценных камней. Мы так думаем.
— Но ты написал: 'кровь' и поставил рядом вопросительный знак.
— Да, но... Что ты хочешь сказать? Ты тоже читал мою тетрадь, сука?
— Следи за своей речью, сынок, — мрачно, но невозмутимо произнёс Уильям Баккли. — Конечно, я читал. Я прочёл в твоём кабинете всё, до чего смог добраться, и ты на моём месте поступил бы так же.
Роджеру удалось обуздать охватившую его панику настолько, что он смог холодно кивнуть.
— Да, может быть. И если бы ты забрал Джема, я бы тебя убил, как только нашёл, но я бы, наверное, знал, почему. Но этот подонок! Что он такое творит, Боже правый!
— Успокойся, — кратко посоветовал Баккли. — Ты не поможешь своему ребёнку, если потеряешь голову. Этот Кэмерон — он тоже вроде нас?
— Я не знаю, чёрт, я не знаю!
— Но есть и другие, да? Не только в нашей семье?
— Я не знаю... Думаю, что есть и другие, но не знаю наверняка.
Роджер изо всех сил пытался думать, старался вести машину на достаточно низкой скорости, чтобы вписаться в повороты дороги, полузаросшей ползучим дроком.
Он попробовал молиться, но ему удалось в ужасе выдавить только невнятное: 'Боже, прошу тебя!' Ему хотелось, чтобы Бри была с ним, но Мэнди даже близко к камням нельзя привозить, и если они успеют догнать Кэмерона... Если Кэмерон всё ещё здесь... Баккли поможет ему — в этом Роджер был абсолютно уверен.
В глубине души он слабо надеялся, что произошло недоразумение, что Кэмерон перепутал ночи и, поняв это, везёт Джема домой, в то время как Роджер и его чёртов прадед в пятом колене мчатся во мраке по каменистому болоту, направляясь прямиком к самому ужасному из всего, что оба они знали.
— Кэмерон... он тоже читал тетрадь, — выпалил Роджер, не в силах справиться с собственными мыслями. — Случайно. Он сделал вид, что подумал, будто это всё... вымысел, что я сочинил это забавы ради. Иисусе, что же я наделал?
— Берегись!
Баккли вскинул руки, прикрывая лицо, а Роджер, вдавив тормоз, свернул с дороги к большому камню, едва не столкнувшись со стоявшим на дороге старым синим грузовиком — тёмным и пустым.
ОН КАРАБКАЛСЯ НА ХОЛМ, цепляясь в темноте за всё, за что только можно было ухватиться. Камни выкатывались из-под ног, шипы утёсника кололи ладони, то и дело вонзаясь под ногти и заставляя его чертыхаться. Он слышал далеко внизу Уильяма Баккли, который следовал за ним. Медленно, но следовал.
Роджер начал слышать их задолго до того, как добрался до вершины. До Самайна оставалось три дня, и камни знали это. Звук, похожий совсем не на звук, а скорее на вибрацию, пробирал до мозга костей, вызывал звон в черепе и зубную боль. Сжав зубы покрепче, он полез дальше. К тому времени как Роджер достиг камней, он уже полз на четвереньках, не в силах выпрямиться.
'Боже милостивый! — подумал он. — Охрани меня, Господи! Оставь меня в живых, пока я не найду его!'
Роджер с трудом мог собраться с мыслями, но о фонарике вспомнил, прихватив его с собой из машины, и теперь уронил, неловко вытаскивая из кармана. Круговыми движениями он стал лихорадочно шарить по невысокой траве, в конце концов нашёл его и четырежды надавил соскальзывающим пальцем на кнопку, прежде чем ему хватило сил включить фонарик.
Появился луч света, и в темноте позади себя Роджер услышал сдавленное удивлённое восклицание. 'Конечно, — безучастно подумал он, — Уильям Баккли никогда не видал фонарика'. Медленно очертив круг, колеблющийся луч двинулся обратно. Что искал Роджер? Следы ног? Что-нибудь оброненное Джемом, как свидетельство того, что он здесь проходил?
Ничего не было.
Ничего, кроме камней. Становилось всё хуже, и Роджер, уронив фонарик, схватился обеими руками за голову. Он должен двигаться... должен идти... чтобы забрать Джема...
Роджер пополз по траве, ослепнув от боли и почти лишившись разума, когда сильные руки схватили его за лодыжки и потянули назад. Он подумал, что там, возможно, был и голос, но если так, то его звук затерялся в пронзительном крике, который отзывался эхом в его голове, в его душе, и Роджер изо всех сил выкрикнул имя своего сына, чтобы услышать что-нибудь, кроме этого шума: он чувствовал, как его глотка разрывается от усилий, но ничего не услышал.
Земля ушла у него из-под ног, и мир рухнул.
РУХНУЛ БУКВАЛЬНО. Когда чуть позже Роджер пришёл в себя, то обнаружил, что они с Уильямом Баккли очутились на пологом склоне холма, в сороках футах ниже каменного круга. Они упали и скатились — Роджер понял это по тому, как чувствовал себя, и по тому, как выглядел Баккли. В небе показался проблеск зари, и Роджер разглядел родственника: исцарапанный и оборванный, тот сидел возле него, сгорбившись и скорчившись, будто у него болел живот.
— Что?.. — прошептал Роджер.
Он прочистил горло и ещё раз попытался спросить, что произошло, но у него получался только шёпот, и даже от него глотка горела огнём.
Уильям Баккли бормотал что-то себе под нос, и Роджер понял, что тот молится. Он попытался сесть, и это ему удалось, хотя голова кружилась.
— Ты оттащил меня? — хрипло прошептал Роджер.
Глаза Баккли были закрыты и не открылись, пока он не закончил свою молитву. Тогда он открыл их и перевёл взгляд с Роджера на вершину холма, где невидимые камни всё ещё пели хором свою зловещую песню о расщеплённом времени: отсюда она походила, слава Богу, всего лишь на жуткий жалобный вой, от которого заныли зубы.
— Да, — ответил Баккли. — Я подумал, что ты не сможешь убраться оттуда сам.
— Я не мог.
Роджер опять лёг на землю: голова кружилась, и всё болело.
— Спасибо, — добавил он мгновение спустя.
Он чувствовал огромную пустоту внутри, безграничную, словно бледнеющее небо.
— Не за что. Может, это поможет мне загладить вину за то, что я подвёл тебя под виселицу, — отмахнулся Баккли. — Что теперь?
Роджер уставился в небо, медленно вращающееся над головой. От этого у него ещё сильнее закружилась голова, поэтому он закрыл глаза и протянул руку.
— Теперь мы едем домой, — прохрипел он. — И думаем снова. Помоги мне подняться.
ГЛАВА 86
ВЭЛЛИ-ФОРДЖ
УИЛЬЯМ БЫЛ в военной форме.
— Это необходимо, — сказал он отцу. — Дэнзелл Хантер — человек очень совестливый и принципиальный. Я не могу вывезти его из американского лагеря без надлежащего разрешения его офицера. Думаю, он не поехал бы. Но если я смогу получить разрешение, — а я полагаю, что это удастся, — тогда, я думаю, он приедет.
Но, очевидно, чтобы получить формальное разрешение на услуги хирурга континентальной армии, нужно попросить об этом официально. А это означало, что надо ехать в новый зимний штаб Вашингтона в Вэлли-Фордж в красном мундире, независимо от того, что произойдет дальше.
Лорд Джон на мгновение прикрыл глаза, ясно представляя, что именно может случиться, а затем открыл их и отрывисто сказал:
— Хорошо. Ты возьмешь с собой слугу?
— Нет, — удивился Уильям. — Зачем он мне нужен?
— Ухаживать за лошадьми, приводить в порядок твои вещи и быть твоими глазами на затылке, — ответил отец, взглянув на него так, словно давая понять, что уж это он должен был бы знать.
Поэтому Вилли не стал переспрашивать: 'Лошадьми?' или 'Какими вещами?', а просто кивнул и сказал:
— Спасибо, папа. Не мог бы ты найти для меня подходящего человека?
'Подходящим' оказался некий Коленсо Барагванат, низкорослый юноша из Корнуолла, который прибыл с войсками Хау в качестве конюха. Надо отдать ему должное, в лошадях он разбирался.
У них было четыре лошади и вьючный мул, нагруженный свиными боками, четырьмя или пятью жирными индейками, мешками с картофелем и репой, а также большим бочонком сидра.
— Если условия хотя бы наполовину так плохи, как я предполагаю, — сказал ему отец, наблюдая за процессом навьючивания мула, — в обмен на это командир предоставит тебе услуги половины батальона, не говоря уже о хирурге.
— Благодарю, папа, — снова сказал Уильям и вскочил в седло; его новый капитанский горжет был прикреплен под горлом, а белый флаг перемирия аккуратно сложен в седельную сумку.
Долина Вэлли-Фордж выглядела, как гигантский лагерь обреченных угольщиков. Место это было практически лесом, по крайней мере, до того, как солдаты Вашингтона начали рубить все деревья, попадавшие в их поле зрения. Повсюду валялись вывороченные пни, а землю покрывали сломанные ветки. Огромные костры горели тут и там, и везде виднелись сложенные в груды бревна. Континенталы старались построить хижины как можно быстрее — и еле успевали сделать это, поскольку три или четыре часа назад начался снегопад, и лагерь уже весь покрылся снегом, словно белым одеялом.
Уильям надеялся, что дозорные смогут рассмотреть флаг перемирия.
— Так, а теперь ты поскачешь впереди меня, — сказал он Коленсо, протягивая парню длинную палку, к которой привязал флаг. Глаза юнца расширились от ужаса.
— Как, я?
— Да, ты, — нетерпеливо сказал Вилли. — Вперед, или я надеру тебе задницу.
Когда они входили в лагерь, Уильям чувствовал, как у него по спине бегут мурашки. Коленсо сидел в седле, скорчившись, будто обезьянка, держа флаг настолько низко, насколько осмеливался, и бормотал странные ругательства на корнуэльском языке. Левая рука Уильяма тоже зудела, как бы стремясь нащупать рукоятку меча или пистолета. Но он пришел безоружным. Если американцы захотят пристрелить его, то пристрелят, вооруженного или нет, а прийти безоружным было знаком честных намерений. Поэтому, несмотря на снег, Вилли отбросил полы своего плаща, чтобы показать, что у него нет оружия, и медленно двинулся навстречу буре.
ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЕ ПЕРЕГОВОРЫ прошли хорошо. Никто в Вилли не выстрелил, и он был направлен к полковнику Престону, высокому мужчине в форме Континентальной армии, рваной настолько, что она напоминала лохмотья; тот посмотрел на Уильяма подозрительно, но с удивительной благосклонностью выслушал его просьбу. Разрешение было дано, но, поскольку это была американская армия, оно означало не столько позволение забрать с собой хирурга, сколько право спросить хирурга, поедет ли он с ним.
Вилли оставил Коленсо с лошадьми и мулом, строго наказав тому держать ухо востро, и стал взбираться на невысокий холм, где, как ему сказали, вероятнее всего находился Дэнзелл Хантер. Сердце билось учащенно, и не только от напряжения. В Филадельфии Уильям был уверен, что Хантер приедет по его просьбе. Теперь же он засомневался.
Он воевал с американцами, знал многих из них, и они ничем не отличались от англичан, которыми были еще два года назад. Но раньше Вилли никогда не бывал в лагере американской армии.
Казалось, что там царит хаос. Но так бывает во всех лагерях поначалу, и ему был очевиден грубый порядок, на самом деле существовавший среди груд обломков и выкорчеванных пней. Однако в этом лагере ощущалось еще и нечто совсем иное, какая-то кипучая энергия. Мужчины, мимо которых он шел, были оборваны до крайности; едва ли один из десяти имел обувь, несмотря на погоду, и группки мужчин жались, как нищие, вокруг костров, завернутые в одеяла, платки, остатки палаток и мешки. Тем не менее, они не напоминали людей, сбившихся в кучки в гнетущей тишине. Они разговаривали.
