Спустя мгновение лорд Джон осознал, что на самом деле ее движения были очень проворными. Однако эти руки двигались с такой уверенностью и... да, с изяществом, — это самое подходящее слово — что создавали иллюзию двух парящих в небе чаек. Никаких суматошных взмахов, а только уверенные, безмятежные и почти мистические жесты, наблюдая за которыми, Грей успокоился и вошел в некое подобие транса, почти забыв о конечной цели этого плавного танца рук.
Миссис Фрейзер подошла к изголовью кровати и, низко наклонившись, заговорила с Генри, нежно убирая волосы с его лба, и Грей увидел, что глаза ястреба мгновенно смягчились, став золотыми, а тело Генри под ее прикосновением медленно расслабилось: сжатые жесткие кулаки развернулись. И тут лорд Джон заметил, что имелась еще одна маска: жесткая, сделанная из сплетенных на манер корзинки ивовых лоз, прослоенных мягкой хлопковой тканью. Миссис Фрейзер бережно приспособила маску к лицу Генри и, сказав ему что-то (Грей не расслышал), взяла бутылку с капельным дозатором.
Воздух тут же наполнился острым, сладким ароматом, который приник к задней стенке горла, и сознание Грея слегка поплыло. Качнув головой, он моргнул, чтобы рассеять головокружение, и понял, что миссис Фрейзер ему что-то сказала.
— Прошу прощенья?
Лорд Джон взглянул на нее — на большую белую птицу с желтыми глазами и сверкающим когтем, который внезапно вырос из ее руки.
— Я сказала, — спокойно повторила она сквозь маску, — что вам лучше сесть чуть дальше. Здесь будет довольно грязно.
УИЛЬЯМ, РЕЙЧЕЛ и Доротея сидели на крылечке, словно птицы на изгороди из редких жердин, а Ролло, наслаждаясь весенним солнцем, растянулся у их ног на кирпичной дорожке.
— Там, наверху, чертовски тихо, — Уильям беспокойно взглянул на верхнее окно — туда, где находилась комната Генри. — Полагаете, они уже начали?
Он подумал, но не сказал, что, несмотря на рассказ Рейчел о впечатлениях ее брата о чудесах от эфира миссис Фрейзер, ожидал услышать, как Генри будет издавать какие-нибудь звуки, когда все начнется. Человек лежит и тихо спит, пока кто-то разрезает ему ножиком живот? Полнейшая чепуха, сказал бы он. Но Дэнзелл Хантер не был человеком, которого можно легко обмануть, хотя Вилли подумал, что Дотти каким-то образом это удалось. Он искоса взглянул на кузину.
— Ты уже написала дяде Хэлу? О вас с Дэнни, я имею в виду?
Он знал, что нет (Дотти сообщила лорду Джону, но убедила его позволить ей самой рассказать обо всем отцу), но хотел по возможности отвлечь ее. Она была совершенно бледной, — даже губы побелели — и ее руки на коленях собрали ткань в гнезда из складок. Уильям до сих пор не привык видеть ее в сизо-голубиных и сливочных оттенках вместо обычного ее блестящего оперения, хотя думал, что спокойные цвета идут ей. Особенно после того, как Рейчел заверила Дотти, что, если она хочет, то по-прежнему может носить шелк и муслин вместо мешковины.
— Нет, — ответила Дотти, подарив Вилли благодарный взгляд, прекрасно понимая, что спрашивает он ради того, чтобы ее отвлечь. — Вернее, да, но письмо я еще не отправила. Если с Генри все будет в порядке, я сообщу эти новости, и в конце добавлю о нас с Дэнни — как постскриптум. Родители будут настолько счастливы из-за Генри, что, возможно, не обратят внимания — или, по крайней мере, не будут так расстроены.
— Я все-таки думаю, они обратят внимание, — задумчиво сказал Уильям. — Папа же обратил.
Лорд Джон опасно замолчал, когда ему сообщили, и одарил Дэнзелла взглядом, обещавшим дуэль на шпагах на утренней зорьке. Но факт состоял в том, что один раз Дэнни уже спас жизнь Генри и теперь снова помогал — с удачей и миссис Фрейзер — сохранить ее. А лорд Джон, прежде всего, человек чести. Кроме того, Уильям подумал, что отец был действительно рад узнать, наконец, в чем же состояла затея Дотти. Он ничего не сказал Уильяму о его собственной роли в этой авантюре. Но еще скажет.
— Пусть Господь сохранит твоего брата в Своих руках, — произнесла Рейчел, игнорируя высказывание Уильяма. — И моего. И миссис Фрейзер тоже. Но что, если все пойдет не так, как мы хотим? Тебе все равно придется сообщить своим родителям, и тогда они могут воспринять новости о твоем предстоящем замужестве как дополнительное оскорбление к ужасному известию.
— Вы самое бестактное и прямолинейное создание! — сказал ей Уильям довольно раздраженно, когда увидел, как Дотти еще больше побледнела при упоминании о том, что Генри может умереть в следующие минуты, часы или дни. — С Генри все будет прекрасно. Я знаю это. Дэнни — отличный врач, а миссис Фрейзер... она... э-э... — по правде говоря, Вилли не мог точно сказать, что она такое, просто она немного пугала его. — Дэнни говорит, что она знает, что делает, — закончил он с грехом пополам.
— Если Генри умрет, ничто уже не будет иметь значения, — тихо проговорила Дотти, опустив взгляд. — Ни для кого из нас.
Рейчел сочувственно промычала и, потянувшись, обняла Дотти за плечи. Уильям с усилием прочистил горло, и на миг ему показалось, что собака сделала то же самое.
Однако сочувствие в намерение Ролло не входило. Пес вдруг поднял голову, и шерсть на загривке чуть вздыбилась, а в груди загрохотало низкое рычание. Уильям машинально взглянул туда же, куда смотрела собака, и ощутил, как внезапно напряглись его мышцы.
— Мисс Хантер, — спокойно произнес он. — Вы знаете вон того человека? Того, что стоит вдалеке, в конце улицы, разговаривает с молочницей?
Прикрыв глаза рукой, Рейчел посмотрела в ту сторону, куда кивнул Вилли, но покачала головой.
— Нет, А что? Ты думаешь, это из-за него собака беспокоится? — она ткнула пса в бок носком ботинка. — Что случилось, друг Ролло?
— Не могу сказать, — честно признался Уильям, -это могла быть и кошка — пробежала там одна через дорогу прямо позади женщины. Но, уверен, я видел этого мужчину раньше. На обочине, где-то в Нью-Джерси. Он спрашивал меня, не знаю ли я Йена Мюррея, и где он может находиться.
Рейчел негромко ойкнула, и Уильям удивленно скосил на нее глаза.
— Что? — спросил он. — Вы знаете, где сейчас Мюррей?
— Нет, — резко ответила она. — Я не видела его с осени, с Саратоги, и я понятия не имею, где он. А ты знаешь имя того человека? — нахмурившись, спросила она. Теперь мужчина уходил, удаляясь по улице. — Если уж на то пошло, ты уверен, что это то же самый человек?
— Нет, — признал Уильям. — Но я думаю, что это тот же самый. Он опирался на посох, и этот тоже такой держит. И есть кое-что в том, как он стоит, — немного сутулясь. Человек, которого я встретил в Нью-Джерси, был очень старым, и походка у него такая же.
Вилли не стал говорить об отсутствующих пальцах: не стóит прямо сейчас напоминать Дотти о насилии и увечьях, да и в любом случае, он не мог разглядеть руку этого человека на таком расстоянии.
Ролло перестал рычать и, коротко фыркнув, угомонился, но его желтые глаза оставались напряженными.
— Когда вы собираетесь пожениться, Дотти? — спросил Уильям, стараясь занять ее разговором.
Из окна над ними поплыл странный запах: пес сморщил нос, качая головой, словно в замешательстве, и Уильям не винил его: пахло противно и тошнотворно. Но также отчетливо ощущалась кровь и слабая вонь дерьма. Это был запах битвы, и внутренности неприятно сжались.
— Я хотела бы сыграть свадьбу до того, как бои снова начнутся по-настоящему, — ответила кузина, поворачиваясь, — чтобы я смогла уехать с Дэнни — и с Рейчел, — добавила она с улыбкой, беря свою будущую золовку за руку.
Рейчел коротко улыбнулась в ответ.
— Как странно, — сказала она им обоим, но ее карие глаза смотрели на Уильяма — мягкие и тревожные. — Совсем скоро мы снова станем врагами.
— Я никогда не считал себя вашим врагом, мисс Хантер, — ответил Вилли так же тихо. — И я всегда буду вашим другом.
Улыбка тронула ее губы, но тревога в глазах осталась.
— Ты знаешь, о чем я.
Ее взгляд скользнул от Уильяма к Дотти, сидевшей с другой стороны, и Вилли вдруг пришло в голову, что его двоюродная сестра вот-вот выйдет замуж за повстанца, и фактически сама станет революционеркой. Что ему и в самом деле скоро придется воевать с частью своей семьи. Тот факт, что Дэнни Хантер не возьмет в руки оружие, не защитит его — или Дотти. Или Рейчел. Все трое будут виновны в государственной измене. Любой из них может быть убит, захвачен, заключен в тюрьму. 'Что бы ты сделал, — подумал он внезапно, потрясенный, — если бы однажды тебе пришлось повесить Дэнни? Или даже Дотти?'
— Я знаю, что ты имеешь в виду, — тихо произнес он и взял Рейчел за руку. Она позволила ему. И все трое сидели в молчании, ожидая, какой вердикт вынесет им будущее.
ГЛАВА 89
БУМАГОМАРАКА
Я ШЛА В ТИПОГРАФИЮ смертельно уставшая и словно пьяная: в приподнятом настроении и чуть пошатываясь. Я и вправду немного захмелела: лорд Джон, видя, как мы с Дэнзеллом Хантером оба измотаны операцией, настоял, чтобы мы выпили его лучшего бренди. Я не стала отказываться.
Это была одна из самых ужасных операций, которые я проводила в восемнадцатом веке. Кроме неё, я сделала всего лишь две операции на брюшной полости: успешное удаление (под эфирным наркозом) аппендикса у Эйдана МакКалума и очень неудачное кесарево сечение, проведённое убитой Мальве Кристи садовым ножом. Мысль о ней, как обычно, вызвала приступ грусти и сожаления, но, как ни странно, не такой болезненный. Теперь, возвращаясь домой холодным вечером, я вспомнила то чувство, будто держу в руках жизнь — на миг вспыхнувшее голубое пламя — ощущение такое короткое и мимолетное, но совершенно ясное и пьянящее.
Два часа назад я держала в руках жизнь Генри Грея и вновь чувствовала тот огонь. Я опять изо всех сил захотела, чтобы это пламя не затухало, однако на сей раз оно казалось устойчивым и поднималось в моих ладонях, как ровный огонь свечи.
Пуля вошла в кишечник, но не инкапсулировалась (Инкапсуляция — образование капсулы (оболочки) вокруг чуждых для организма веществ (инородных тел, паразитов и т. д.) — прим. перев.). Вместо этого она застряла там, сохранив способность перемещаться. Пуля не могла выйти из тела, но оказалась достаточно подвижной и раздражала слизистую сильно изъязвлённого кишечника. После краткого обсуждения с Дэнзеллом Хантером (новизна осмотра работающих внутренних органов лежащего без сознания пациента настолько заворожила Хантера, что он едва мог сосредоточиться на сути вопроса, громко выражая восхищение яркой окраской и пульсацией живых органов) я решила, что поражение кишечника слишком обширно. Иссечение язв существенно сузило бы тонкую кишку и могло вызвать рубцевание, что в дальнейшем привело бы к её частичной или полной непроходимости.
Вместо этого мы сделали щадящую резекцию, и я почувствовала что-то среднее между смущением и желанием рассмеяться, вспомнив лицо лорда Джона, когда, отделив изъязвлённый сегмент кишки, я шмякнула его на пол к ногам Грея, так, что брызги полетели. Я сделала это не нарочно — просто мне требовались руки — мои и Дэнзелла, чтобы контролировать кровотечение, а медсестры у нас не было.
Жизнь юноши по-прежнему оставалась под угрозой. Я не знала, окажется ли эффективным мой пенициллин и не разовьётся ли, несмотря на него, какая-нибудь чудовищная инфекция. Но Генри пришёл в себя, и его жизненные показатели были на удивление высокими. 'Возможно, — подумала я, — из-за миссис Вудкок'. Заставляя Генри очнуться, она держала его за руку и с неистовой нежностью, не оставившей сомнений в её чувствах, гладила его лицо.
Я ненадолго задумалась, какое будущее её ожидает. Заинтересовавшись необычным именем, я осторожно расспросила её о муже и убедилась, что именно его ампутированную ногу я перевязывала при отступлении из Тикондероги. Я подумала, что он вполне мог умереть; если так, то что может произойти между Мерси Вудкок и Генри Греем? Она была свободной женщиной, а не рабыней. Брак представлялся даже более возможным, чем в Соединённых Штатах двести лет спустя: хотя в Вест-Индии браки чёрных женщин и мулаток из хороших семей с белыми мужчинами заключались нечасто, но они не становились предметом общественного скандала. Однако Филадельфия не Карибы, и судя по тому, что Дотти рассказала мне о своём отце...
Я просто слишком устала, чтобы думать об этом, да и нужды не было: Дэнни Хантер вызвался остаться с Генри на ночь. Я выкинула эту необычную парочку из головы, нетвёрдо шагая по улице. Сегодня я только позавтракала, а сейчас почти стемнело — бренди просочилось сквозь стенки моего пустого желудка прямо в кровь, и на ходу я тихо напевала себе под нос. Наступили сумерки, когда предметы как бы парят в воздухе, выпуклые булыжники кажутся бесплотными, а листья деревьев висят, словно тяжёлые изумруды, сияя зеленью, аромат которой будоражит кровь.
Мне следовало бы ускорить шаг: в городе ввели комендантский час. Хотя кто бы меня арестовал? Я была слишком стара для патрульных, чтобы они стали приставать ко мне, как к юной девушке, и не того пола, чтобы вызвать подозрения. Если я и встречу патруль, они только обругают меня и велят идти домой, — что я, собственно говоря, и делала.
Внезапно меня осенило, что я смогу неплохо помочь в делах, которые Марсали иносказательно называла 'работой мистера Смита': рукописные письма, рассылаемые 'Сынами Свободы', ходили между деревнями и городами, носились по колониям, как листья, подхваченные весенней бурей, — письма копировали и отправляли дальше, иногда печатали и распространяли в городах, если находился отважный печатник, готовый выполнить эту работу.
Существовала обширная сеть для передачи этих писем, но всегда оставался риск разоблачения, и людей часто арестовывали и сажали в тюрьму. Герман нередко разносил такие бумаги, и у меня душа уходила в пятки, когда я об этом думала. Юркий мальчик меньше бросался в глаза, чем молодой человек или торговец, идущий по своим делам, но англичане не были дураками и наверняка остановили бы его, если бы он выглядел совсем подозрительно. В то время как я...
Перебирая в уме варианты, я добралась до типографии и вошла внутрь. Меня встретили запахи вкусного ужина, восторженные приветствия детей и то, что вытеснило из головы все мысли о моей новой предполагаемой шпионской карьере, — два письма от Джейми.
'20 марта 1778 г. от Р.Х.
Лаллиброх
Возлюбленная моя Клэр!
Йен умер. Прошло уже десять дней, и я думал, что теперь смогу писать спокойно. Но вижу эти слова перед собой на бумаге, и мной совершенно неожиданно овладевает скорбь, из глаз по носу бегут слёзы — пришлось остановиться и вытереть лицо платком, прежде чем продолжить. Это была нелёгкая смерть; мне надо бы испытывать облегчение оттого, что Йен ныне обрёл покой, и радоваться тому, что теперь он на небесах. Я и рад. Но вместе с тем и безутешен, как никогда прежде. Лишь одна мысль о том, что я могу поделиться с тобой, утешает меня, душа моя.
Младший Джейми, как и полагалось, получил поместье. Последняя воля Йена оглашена, и мистер Гоуэн проследит за её исполнением. Кроме земли и построек, другого имущества совсем немного: остальные дети получат в наследство всего ничего, в основном — личные вещи. Мою сестру он доверил моим заботам. (Перед смертью он спросил, не возражаю ли я. Я ответил, что он мог бы и не спрашивать. С этим он согласился, но добавил, что решил узнать, чувствую ли я, что смогу справиться с задачей, и засмеялся, как дурак. Боже милостивый! Как же мне будет его недоставать!)