| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
О том, насколько скудной была жизнь на отдаленных плантациях, свидетельствует серия сохранившихся петиций от 1499 года с Сан-Томе в Гвинейском заливе, расположенного лишь немного севернее экватора. Остров был заселен со второй попытки в 1490-х годах с целью создания сахарных плантаций и использования возможностей торговли на материке для приобретения рабов, меди, слоновой кости и перца малагетта. В апреле 1499 года умер основатель колонии — генерал-капитан Алвару де Каминья; его завещание представляет собой размытую панораму экономики и общества острова. Он завещал медную посуду, рабов и контракты на поставку сахара, составлявшие его богатство, одновременно беспокоясь о социальных проблемах острова: необходимости заключения браков среди поселенцев, защите основных привилегий общины при дворе, поимке беглых рабов. В июне, после его смерти, группа поселенцев, прожившая на Сан-Томе шесть лет, в письме королю могла заявить, что они настолько довольны последствиями его правления, "что никто из нас не сожалеет о своем изгнании из ваших королевств". Однако это была бравада. Хотя самопровозглашенный преемник Каминьи, его племянник Педро Алвариш, мог похвастаться намерением построить город, "который после завершения строительства станет одним из самых великолепных сооружений, которые только можно найти", он был вынужден признать истинное, отчаянное состояние колония. Постоянных колонистов насчитывалось всего 50 человек, почти все они были ссыльными преступниками. Нехватка продовольствия и распространенность болезней были настолько острыми, что разместить на острове большее число людей было невозможно. Так называемый капитан умолял прислать корабль, чтобы отправить обратно в Лиссабон последних прибывших — группу обращенных детей евреев, изгнанных из Португалии в 1497 году. Некоторые из них уже были отправлены на Принсипи, "чтобы иметь возможность питаться". Эта земля, как утверждал Педро Алвариш, была дурной; и хотя рабов, перца и слоновой кости на побережье было в изобилии по дешевке, на острове не было меновых товаров, на которые можно было бы их купить 50. Между тем, на самом архипелаге Кабо-Верде, Сантьягу был единственным островом, привлекавшим постоянных колонистов: он все еще был "Островом Зеленого мыса" в 1500 году. Предполагаемая колония на Боа-Вишта так и не прижилась: остался только одичавший домашний скот, на который охотились отряды стрелков с Сантьягу. Большинство островов были необитаемы, если не считать прокаженных, искавших кровь черепах, которая, по общему мнению, являлась профилактическим средством, или кастильских собирателей орселя, или торговцев, собирающих раковины, которые на африканском побережье считались эквивалентом денег. Помимо сахара, единственным источником богатства была контрабанда: на "реках Гвинеи" и у мандинго оружие охотно обменивали на рабов 51. Тем не менее, сахарная промышленность оказалась достаточно выгодной, а плантационная модель эксплуатации — достаточно прибыльной, чтобы обеспечить выживание и постепенный рост колоний Кабо-Верде и Сан-Томе, а также вдохновить на создание новой, аналогичной колонии на Принсипи в 1500 году.
Архитектором заселения островов Зеленого Мыса — и, следовательно, в некотором смысле, этой новой экономической модели колониальной эксплуатации, которой суждено было стать столь влиятельной в Новом Свете, был генуэзец Антонио да Ноли, который начал и завершил свою карьеру на португальской службе, но оставался настоящим "фрилансером", готовым и способным в случае необходимости присягнуть на верность Кастилии, чтобы сохранить свое феодальное владение 52. На такой отдаленной границе он, должно быть, был монархом всего, что видел; его пример мог стать сдерживающим фактором для кастильской и португальской корон. В следующем поколении атлантические территории больше официально не передавались иностранцам (хотя их развитие продолжало зависеть от иностранного капитала). Следующему успешному кандидату, такому же генуэзцу, как и Ноли, Колумбу, было трудно получить королевский патент и невозможно добиться соблюдения его условий.
Годы между отступничеством да Ноли (1475 г.) и предприятием Колумба (1492 г.) имели решающее значение для судьбы Кастилии в Атлантическом океане. Необходимо рассмотреть эти годы и описать контекст, в котором появился Колумб, прежде чем можно будет связать воедино нити экспансии Кастилии и Португалии и решить проблему их господства в Атлантике.
8. От Канарских островов до Нового Света
Контекст Колумба
Большинство книг о Колумбе представляют собой биографии, которые, даже в лучших своих проявлениях, могут показаться отрывающими главного героя от его надлежащего контекста. Историческая традиция сконцентрировалась на репутации Колумба как европейского "открывателя" Америки, подчеркивая его героический индивидуализм или индивидуализм конкурирующих претендентов. Интерес к его своеобразным географическим теориям укрепил его исключительный имидж. Его широко считают великим примером неподвластной времени гениальности, демонстрирующим достижения перед лицом современных насмешек. Вашингтону Ирвингу, который популяризировал этот миф в прозе, и Коулу Портеру, который сделал это в виршах, придется за многое ответить. На самом деле, конечно, оркестры, состоящие из одного человека, редко берут новые ноты. Это правда, что космография Колумба была признана лишь небольшим числом экспертов, но эксперты редко выносят решения, и запуск предприятия Колумба зависел от политической и финансовой поддержки, а не от информированного согласия. Предпосылки, на которых такая поддержка дальнейшего освоения Атлантики стала возможной в Кастилии, сформировались между 1470-ми и 1490-ми годами. Этому способствовало множество событий: собственное выступление Колумба при дворе; известность и симпатии многих его соотечественников-генуэзцев; рост доверия к целеустремленному политическому руководству в лице Католических монархов и вокруг них; последствия португальско-кастильского соперничества и, в некоторых отношениях, войны за Гранаду. Контекстом, который связал все эти элементы воедино, был прогресс в завоевании Канарских островов.
Кастильское вмешательство в африканскую торговлю вызывало жалобы португальцев в предыдущие три десятилетия, но война 1474-1479 годов, в которой Афонсу V бросил вызов Фердинанду и Изабелле за корону Кастилии, послужила катализатором активности кастильцев. Монархи щедро выдавали лицензии на пиратские рейсы или перевозку контрабанды; генуэзцы Севильи и Кадиса стремились инвестировать в эти предприятия, а андалузские моряки, в том числе многие из тех, кто впоследствии отправился на кораблях с Колумбом или совершал трансатлантические путешествия после него, прошли обучение атлантическому мореплаванию. Основные военные действия происходили на суше в северной Кастилии, но сопровождались "малой войной" на море на широте Канарских островов. Кастильские каперы получили от своих монархов лицензию на то, чтобы силой нарушить монополию Португалии на торговлю с Гвинеей; Антонио да Ноли перешел на сторону Кастилии; португальские корабли совершали многочисленные нападения на кастильских поселенцев на Лансароте. На первый план вышло значение непокоренных островов архипелага — а именно самых крупных и богатых — Гран-Канария, Ла-Пальма и Тенерифе — и хрупкость кастильской власти на Гомере (см. стр. 184). Когда Фердинанд и Изабелла послали войска для возобновления завоевания в 1478 году, португальская экспедиция на семи каравеллах уже была в пути. Таким образом, вмешательство католических монархов носило характер превентивного удара по португальцам.
На королевское решение повлияли и другие, более долгосрочные причины. Во-первых, у монархов были и другие соперники, помимо португальцев: владение островами Перасы фактически перешло в результате брака с Инес Пераса к Диего де Эррере, мелкому дворянину из Севильи, который воображал себя конкистадором. Однако его заявления о том, что он сделал своими вассалами девять "королей" или местных вождей на Тенерифе и двух на Гран-Канарии 1 были, мягко говоря, преувеличены. Он совершал набеги на эти острова в надежде получить дань путем устрашения и пытался, как предыдущие конкистадоры, подчинить их, возводя грозные каменные башни. Но такие большие, густонаселенные и неукротимые острова не могли быть завоеваны частным предприятием провинциального идальго; эффективное завоевание и систематическая эксплуатация требовали концентрации ресурсов и крупных инвестиций, которые можно было с большей готовностью организовать при дворе. И даже если бы Эррера был способен завершить завоевание, было бы неразумно позволять ему это сделать. Он был не чужд интриг с португальцами; он мог бы стать перебежчиком, как Антонио да Ноли на островах Зеленого Мыса. И он был типичным агрессивным паладином, чья власть в периферийном регионе задевала интересы короны. Почти с момента основания Канарской сеньории сеньоры и короли спорили о пределах королевской власти на островах. Воспользовавшись местным восстанием против сеньориальной власти в 1475-1476 годах — одним из целого ряда таких восстаний — монархи решили укрепить свой сюзеренитет и, в частности, самый важный его элемент — право быть высшей апелляционной инстанцией во всех колониях архипелага. В ноябре того же года они начали расследование юридической основы владения Канарских островов; в соглашении между сеньором и сюзереном, заключенном в октябре 1477 года, было установлено, что права Эрреры безупречны, за исключением высшей власти короны, но что "по определенным справедливым и разумным причинам", которые так и не были указаны, право завоевания должно вернуться к короне 2.
Помимо политических мотивов королевского вмешательства на Канарских островах, были и экономические. Как всегда в истории участия иберийских держав в африканской Атлантике, стимулом было золото. По словам весьма привилегированного наблюдателя, интерес короля Фердинанда к Канарским островам был вызван желанием открыть сообщение с "рудниками Эфиопии" (то есть Африки) 3. Завершение войны с Португалией фактически лишило его доступа к новым прибыльным месторождениям золота, разрабатывавшимся на южном побережье Африканского выступа, вокруг устья Вольты в 1480-х годах: это, должно быть, помогло стимулировать поиск альтернативных источников и может помочь объяснить, например, акцент на золоте в путевых дневниках Колумба. Тем временем, однако, завоевание Канарских островов стоило завершить ради самих островов, особенно ради их красителей и ради потенциальных земель, подходящих для выращивания сахара, на непокоренных островах. Оба этих товара имели быстро растущие рынки в Европе.
Совершать завоевания под эгидой короля оказалось почти так же трудно, как и под эгидой Эрреры. Потребовалось шесть лет непрерывных кампаний, чтобы подчинить Гран-Канарию; завоевания Ла-Пальмы и Тенерифе считались завершенными только в 1492 и 1496 годах соответственно. Отчасти причиной этого было ожесточенное сопротивление местных жителей; но управлять финансами и рабочей силой оказалось почти одинаково трудно. Хотя королевское вмешательство началось как попытка забрать завоевание из частных рук и сделать его "общественным" достоянием, по мере того, как завоевание продолжалось, частные источники денег истощались, а частные средства вербовки все чаще вытесняли королевские. Вместо жалованья конкистадорам обещали участок завоеванной земли. Вместо доходов от продажи индульгенций или прямого использования королевской доли добычи для покрытия военных расходов, еще не собранная добыча передавалась в качестве вознаграждения завоевателям, которые могли собрать необходимые финансовые средства в другом месте. К концу процесса завоевания Ла-Пальмы и Тенерифе финансировались специальными компаниями, в которых финансисты и конкистадоры договорились о разделе доходов 4.
В нервном центре военных усилий монархов, собирая воедино контингенты и группы финансовых спонсоров, находился Алонсо де Кинтанилья, чиновник казначейства, который был одним из самых влиятельных архитекторов политики в период правления Фердинанда и Изабеллы. Судя по всему, на него была возложена ответственность за организацию завоевания с 1480 года, когда сокращение доходов от продажи индульгенций вызвало финансовый кризис. Он разработал широкий спектр мер, включая закладывание королевской добычи и обращение к итальянским, главным образом генуэзским, капиталистам. При этом он наметил круг лиц, которые позже внесут свой вклад в финансирование плавания Колумба. Сам Кинтанилья сыграл важную роль в обеспечении поддержки "Индийского предприятия", как и Канарского. В обоих случаях его поддерживали ключевые фигуры — генуэзские купцы из Севильи Франческо Пинелли и Франческо да Ривароло. Пинелли занимался канарскими финансами столько же, сколько и Кинтанилья, поскольку с марта 1480 года он распоряжался поступлениями от продажи индульгенций от имени монархов; первая личная субсидия Кинтанилье была предоставлена ??в апреле. Пинелли приобрел первый сахарный завод на Гран-Канарии и предоставил ссуды завоевателям Ла-Пальмы и Тенерифе. За его роль как покровителя Колумба, монархи сделали его одним из первых управляющих торговлей в Индии, когда в 1497 году она была объявлена королевской монополией. Франческо да Ривароло, возможно, добился еще большего успеха во всем этом деле. Нет никаких доказательств того, что он лично способствовал завоеванию Гран-Канарии, но его зять был одним из крупнейших инвесторов, а семья Ривароло представляла собой сплоченное деловое партнерство, тщательно управляемое патриархом Франческо. Он сам принимал участие в финансировании завоеваний Ла-Пальмы и Тенерифе и стал самым богатым купцом на архипелаге, интересы которого, по существу, но не исключительно, концентрировались на сахаре и красителях. Он был опорой Колумба, чье четвертое путешествие он финансировал и который позже жил в его доме. Некоторые негенуэзцы Севильи, имевшие косвенные связи с Колумбом, также приложили руку к финансированию завоевания Канарских островов: герцог Медина-Сидония, которого Колумб рассматривал в качестве возможного покровителя; Джанотто Беральди, флорентинец (согласно большинству источников), имевший долю в торговле с Новым Светом в первые годы ее существования. Но баланс явно склонялся на сторону генуэзцев. То же самое в целом справедливо и в отношении финансовых кругов, которые поддерживали Колумба или выделяли деньги на его путешествия. По-видимому, было достаточно точек совпадения, чтобы завоевание Канарских островов и открытие Америки можно было рассматривать, в некоторой степени, как дело рук одной и той же группы людей. Генуэзцы Севильи сыграли для Кастилии в Атлантике роль, аналогичную роли флорентийцев Лиссабона в стремлении Португалии выйти в Индийский океан несколько лет спустя 5.
Канарские острова были жизненно важной частью контекста Колумба в другом смысле: они послужили ему отправной точкой. Порт Сан-Себастьян-де-ла-Гомера, из которого он отплыл, идеально подходил для его цели: ни одна глубоководная гавань не находилась дальше на запад, ни одна — ближе к пути северо-восточных пассатов, которые перенесут его через Атлантику. Вероятно, не будет преувеличением сказать, что если бы не те события, которые сделали Канарские острова кастильскими, Новый Свет не мог бы стать преимущественно испанским. Попытки исследовать Атлантику с португальских Азорских островов, подобные попыткам Фердинанда ван Олмена в 1487 году, были обречены на то, чтобы господствующие ветры обратили их вспять. Гомера стала безопасной отправной точкой только в 1489 году, когда последнее восстание туземцев было подавлено силами конкистадоров с недавно завоеванной Гран-Канарии. В результате этого события остров оказался в руках бывшей любовницы короля и вдовы администратора Гомеры доньи Беатрис де Бобадилья, которая, вероятно, встречалась с Колумбом в Кордове в 1486 году 6.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
