| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Помимо политических мотивов королевского вмешательства на Канарских островах, были и экономические. Как всегда в истории участия иберийских держав в африканской Атлантике, стимулом было золото. По словам весьма привилегированного наблюдателя, интерес короля Фердинанда к Канарским островам был вызван желанием открыть сообщение с "рудниками Эфиопии" (то есть Африки) 3. Завершение войны с Португалией фактически лишило его доступа к новым прибыльным месторождениям золота, разрабатывавшимся на южном побережье Африканского выступа, вокруг устья Вольты в 1480-х гг.: это, должно быть, помогло стимулировать поиск альтернативных источников и может помочь объяснить, например, акцент на золоте в путевых дневниках Колумба. Тем временем, однако, завоевание Канарских островов стоило завершить ради самих островов, особенно ради их красителей и ради потенциальных земель, подходящих для выращивания сахара, на непокоренных островах. Оба этих товара имели быстро растущие рынки в Европе.
Совершать завоевания под эгидой короля оказалось почти так же трудно, как и под эгидой Эрреры. Потребовалось шесть лет непрерывных кампаний, чтобы подчинить Гран-Канарию; завоевания Ла-Пальмы и Тенерифе считались завершенными только в 1492 и 1496 гг. соответственно. Отчасти причиной этого было ожесточенное сопротивление местных жителей; но изыскать необходимые финансы и людские ресурсы оказалось почти одинаково трудно. Хотя королевское вмешательство началось как попытка забрать завоевание из частных рук и сделать его "общественным" достоянием, по мере того, как завоевание продолжалось, частные источники денег истощались, а частные средства вербовки все чаще вытесняли королевские. Вместо жалованья конкистадорам обещали участок завоеванной земли. Вместо доходов от продажи индульгенций или прямого использования королевской доли добычи для покрытия военных расходов, еще не собранная добыча передавалась в качестве вознаграждения завоевателям, которые могли собрать необходимые финансовые средства в другом месте. К концу процесса завоевания Ла-Пальмы и Тенерифе финансировались специальными компаниями, в которых финансисты и конкистадоры договорились о разделе доходов 4.
В нервном центре военных усилий монархов, собирая воедино контингенты и группы финансовых спонсоров, находился Алонсо де Кинтанилья, чиновник казначейства, который был одним из самых влиятельных архитекторов политики в период правления Фердинанда и Изабеллы. Судя по всему, на него была возложена ответственность за организацию завоевания с 1480 г., когда сокращение доходов от продажи индульгенций вызвало финансовый кризис. Он разработал широкий спектр мер, включая получение займов под залог королевской части добычи и обращение к итальянским, главным образом генуэзским, капиталистам. При этом он наметил круг лиц, которые позже внесут свой вклад в финансирование плавания Колумба. Сам Кинтанилья сыграл важную роль в обеспечении поддержки "Индийского предприятия", как и Канарского. В обоих случаях его поддерживали ключевые фигуры — генуэзские купцы из Севильи Франческо Пинелли и Франческо да Ривароло. Пинелли занимался канарскими финансами столько же, сколько и Кинтанилья, поскольку с марта 1480 г. он распоряжался поступлениями от продажи индульгенций от имени монархов; первая личная субсидия Кинтанилье была предоставлена в апреле. Пинелли приобрел первый сахарный завод на Гран-Канарии и предоставил ссуды завоевателям Ла-Пальмы и Тенерифе. За его роль как покровителя Колумба, монархи сделали его одним из первых управляющих торговлей в Индии, когда в 1497 г. она была объявлена королевской монополией. Франческо да Ривароло, возможно, добился еще большего успеха во всем этом деле. Нет никаких доказательств того, что он лично способствовал завоеванию Гран-Канарии, но его зять был одним из крупнейших инвесторов, а семья Ривароло представляла собой сплоченное деловое партнерство, тщательно управляемое патриархом Франческо. Он сам принимал участие в финансировании завоеваний Ла-Пальмы и Тенерифе и стал самым богатым купцом на архипелаге, интересы которого, по существу, но не исключительно, концентрировались на сахаре и красителях. Он был опорой Колумба, чье четвертое путешествие он финансировал и который позже жил в его доме. Некоторые негенуэзцы Севильи, имевшие косвенные связи с Колумбом, также приложили руку к финансированию завоевания Канарских островов: герцог Медина-Сидония, которого Колумб рассматривал в качестве возможного покровителя; Джанотто Беральди, флорентинец (согласно большинству источников), имевший долю в торговле с Новым Светом в первые годы ее существования. Но баланс явно склонялся на сторону генуэзцев. То же самое в целом справедливо и в отношении финансовых кругов, которые поддерживали Колумба или выделяли деньги на его путешествия. По-видимому, было достаточно точек совпадения, чтобы завоевание Канарских островов и открытие Америки можно было рассматривать, в некоторой степени, как дело рук одной и той же группы людей. Генуэзцы Севильи сыграли для Кастилии в Атлантике роль, аналогичную роли флорентийцев Лиссабона в стремлении Португалии выйти в Индийский океан несколько лет спустя 5.
Канарские острова были жизненно важной частью контекста Колумба в другом смысле: они послужили ему отправной точкой. Порт Сан-Себастьян-де-ла-Гомера, из которого он отплыл, идеально подходил для его цели: ни одна глубоководная гавань не находилась дальше на запад, ни одна — ближе к пути северо-восточных пассатов, которые перенесут его через Атлантику. Вероятно, не будет преувеличением сказать, что если бы не те события, которые сделали Канарские острова кастильскими, Новый Свет не мог бы стать преимущественно испанским. Попытки исследовать Атлантику с португальских Азорских островов, подобные попыткам Фердинанда ван Олмена в 1487 г., были обречены на то, чтобы господствующие ветры обратили их вспять. Гомера стала безопасной отправной точкой только в 1489 г., когда последнее восстание туземцев было подавлено силами конкистадоров с недавно завоеванной Гран-Канарии. В результате этого события остров оказался в руках бывшей любовницы короля и вдовы администратора Гомеры доньи Беатрис де Бобадилья, которая, вероятно, встречалась с Колумбом в Кордове в 1486 г.6
Последние канарские завоевания
Завоевания Гран-Канарии, Ла-Пальмы и Тенерифе, а также подчинение последних местных повстанцев Гомеры, которые стали непосредственным фоном для создания кастильской империи в Новом Свете, принадлежат к традициям иберийской экспансии на полуострове, в Средиземноморье и в Африке — задуманные или, по крайней мере, представленные таким же образом, как "крестовые походы" или продолжение "Реконкисты", оправданные в значительной степени теми же терминами, "описанные" хронистами на том же рыцарском языке. Но прежде чем можно будет объяснить эти элементы преемственности, необходимо подытожить ход завоеваний.
Два наблюдения, сделанные одним из самых проницательных современных хронистов, помогают понять суть завоеваний. Хотя туземцы были "дикарями" эпохи неолита, буквально вооруженными палками и камнями, их хитрости и подходящая для обороны местность приносили им частые победы над технически превосходящими противниками. А завоевание потребовало "постоянных" затрат тех скудных ресурсов, которые твердо преданная своему делу монархия Фердинанда и Изабеллы могла выделить для этой задачи. Замечание хрониста, королевского секретаря Эрнана де Пульгара о Гран-Канарии можно было бы распространить и на туземцев других островов: они могли бы оказаться неодолимыми, если бы не внутреннее соперничество, которое использовали конкистадоры 7. Как и в Неаполе, Гранаде, Мексике и Перу, кастильские завоеватели получали выгоду от местных усобиц и распрей.
Испытывая недостаток в людях и проблемы с регулярным снабжением продовольствием, в течение первых трех лет завоевания Гран-Канарии кастильцы довольствовались совершением "энтрадас", или набегов по суше на туземные деревни. Служа за жалование и, следовательно, не имея особого стимула к приобретению территорий, новобранцы из городских ополчений не трогали горные крепости, в которые канарцы обычно отступали для защиты. Скорее, они сосредоточились на местах на равнинах и холмах, где можно было найти еду, а не сражаться — на равнинах, где туземцы выращивали зерновые, на склонах холмов, вверх и вниз по которым они перегоняли своих коз. Это была стратегия простого выживания, а не победы. В перерывах между набегами захватчики оставались в своем укреплении в Лас-Пальмасе, где бездействие приводило к вспышкам бунтов. Прибытие Педро де Вера на пост военного губернатора в 1480 г. положило начало более целенаправленной стратегии: он планировал десантные операции на труднодоступном западном побережье и возведение еще одного укрепления — "второго фронта" — в Гаэте. Но его первая крупная победа стала результатом просчета защитников, которые спустились на равнину Тамарасеит недалеко от Лас-Пальмаса, чтобы дать "обычное" сражение с катастрофическими результатами: если верить хронисту Диего де Валера, де Вера собственноручно убил самого грозного вождя туземцев, в подозрительно рыцарской или гомеровской манере 8. К концу 1480 или началу 1481 г. начавшееся у туземцев время сева принесло затишье в военных действиях, вероятно, ознаменованное массовым крещением, которому туземцы подчинились достаточно охотно, не понимая во многом его значения. Несомненно, группа вождей или знатных людей, которых испанцы захватили и в некотором смысле обратили в свою веру, прибыла ко двору Фердинанда и Изабеллы в мае 1481 г. Католические монархи хотели произвести впечатление на этих новых подданных своим милосердием, а также своей властью и, по настоянию церковных советников, желали ускорить обращение других канарцев своевременным проявлением христианского милосердия. Они издали привилегированную грамоту, заявив, что взяли жителей Гран-Канарии "под нашу защиту и королевское покровительство, как христиан, которыми они являются", и гарантировали им право передвигаться и торговать между кастильскими владениями наравне с подданными кастильского происхождения, а также обещали свободу от порабощения 9. До поры до времени эти положения оставались в силе, и получатели этой хартии, должно быть, были вполне удовлетворены своими собственными достижениями, а также ослеплены достижениями монархов. С этого времени движение "лоялизма" среди туземцев росло, так что в предстоящих кампаниях Педро де Вера смог стравить между собой соперничающие группировки, чтобы добиться окончательной победы. В частности, пленение и обращение в христианство одного из самых влиятельных вождей, известного в традиции как Тенесор Семидан, но более известного по его крестильному имени дон Фернандо Гуанартеме, в феврале 1482 г. неизмеримо укрепило позиции де Веры, поскольку дон Фернандо смог убедить многих своих соотечественников, особенно живших вокруг его базы власти на севере острова, подчиниться.
Тем не менее, победа все еще оставалась недостижимой, и, разочарованный недоступностью повстанцев юга, которые держались в центральных горах, за опасными козьими тропами и крутыми ущельями, Педро де Вера обратился к политике террора и выжженной земли. Ни в чем неповинных туземцев сжигали заживо в отместку за гибель испанских солдат. Припасы и домашний скот конфисковывали, чтобы лишить их врага. Постепенно, под давлением такой тактики или под влиянием красноречия дона Фернандо, туземцы сдались. Некоторые оставили надежду и закончили свою борьбу самоубийством, бросившись в пропасть со страшных высот, леденяще описанных испанскими хрониками. Остатки продолжали сопротивление с оправданной уверенностью, поскольку даже зимой 1483 г., преследуемые в отдаленном ущелье корпусом баскских наемников, они смогли одержать замечательную победу, используя свою обычную практику — обрушить лавину камней на колонну противника. Де Вера безоговорочно признал, что не сможет одолеть их силой на выбранной ими территории: он отступил в Лас-Пальмас и предложил своим противникам заключить мир на почетных условиях. Если не считать повстанцев, которые в течение нескольких лет еще продолжали бродить по горным вершинам, не причиняя при этом никакого серьезного ущерба, к лету 1483 г. считалось, что весь остров подчинился 10.
Состояние Гомеры в 1480-х гг. отличало ее от других островов. Уникальный среди островов, все еще занятых туземцами, тем, что на нем постоянно проживали кастильские сеньоры, он также был уникальным среди "завоеванных" островов, потому что коренное население оставалось предоставлено самому себе (за исключением взимания дани семьей Пераса), и не был заселен европейскими колонистами. Сама его необычность была причиной его гибели. Генуэзские финансисты завоевания Канарских островов вряд ли смирились бы с тем, что потенциальные сахаропроизводящие земли на неопределенный срок останутся в руках местных пастухов и собирателей; в то время как неослабевающая напряженность между семьей Пераса и их сопротивляющимися "вассалами" делала статус-кво нестабильным и давала короне повод для вмешательства. Традиционные связи Гомеры с португальцами, которые, как мы видели, время от времени, начиная с 1430-х гг., стремились к взаимопониманию с туземцами, также могли вызывать опасения кастильцев. Туземцы восстали в 1478 г., воспользовавшись португальско-кастильской войной, чтобы "заручиться благосклонностью Португалии", как утверждали Пераса и верили Фердинанд и Изабелла. Об очередном восстании в 1484 г. можно судить по предупреждению монархов о том, что они должны подчиняться своим сеньорам и платить им дань. К 1488 г. жители Гомеры снова подняли восстание. В 1488 и 1489 гг. королевские войска с Гран-Канарии совершили два жестоких вторжения, в промежутке между которыми туземцы казнили Эрнана Перасу, который правил островом от имени своей семьи. В отместку повстанцы были массово казнены или обращены в рабство под сомнительным юридическим обоснованием как "мятежники против своего естественного господина", а на острове был на постоянной основе размещен гарнизон из Гран-Канарии. Обращение с туземцами затронуло чувствительную совесть Кастилии; монархи назначили комиссию юристов и теологов для расследования обстоятельств этого дела; было рекомендовано освободить порабощенных гомерцев, и многие из них в конце концов вернулись на архипелаг, чтобы помочь в колонизации других завоеваний 11. Однако их родная земля теперь созрела для преобразования европейскими поселенцами. В следующем десятилетии Гомера стала еще одним колониальным сахарным островом.
Завоевание Тенерифе и Ла-Пальмы было относительно быстрым, но отнюдь не легким. Ни в одном случае успех не был достигнут благодаря доблести (несмотря на рыцарские позы испанцев в источниках), но в одном случае благодаря хитрости, а в другом — удаче. Вторжению Алонсо де Луго на Ла-Пальму в 1492 г. предшествовала миссионерская деятельность замечательной женщины: местной неофитки Франциски де Газмира. Тот факт, что епископская лицензия была вручена мирянке, местной женщине-миссионерке, предполагает, что она обладала выдающимися харизматическими способностями, которые, по-видимому, с успехом использовала среди своего народа 12. Возможно, именно благодаря этой подготовке Луго встретил лишь слабое сопротивление и получил некоторую помощь, когда высадился на западном побережье. Получив подкрепление от христианских племен запада острова, он двинулся вокруг побережья по часовой стрелке, побеждая разрозненные племена, которые не пытались объединиться для сопротивления. Внутренние районы были ареной более ожесточенной обороны, поскольку там сочетание вулканической активности и эрозии создало обширную природную крепость Ла Кальдера, которую занимало одно племя под предводительством вождя, которого традиция называет Танаусу. Если верить нашему единственному, но познему источнику, Танаусу мог бы сопротивляться бесконечно, если бы Луго обманом не заставил его явиться на мнимые переговоры, на которых он был побежден, а его последователи уничтожены 13. Здесь летописная традиция, похоже, отходит от героической версии событий. Сохранившийся текст датируется 1590-ми гг., когда такие смелые ревизионисты, как доминиканец Фрай Алонсо де Эспиноза, бросали вызов общепринятому образу завоевания Канарских островов, восхваляя естественные добродетели туземцев и защищая их права. Без сомнения, эта версия так же искажена, как и версия современных хроник, отражающих восприятие, насыщенное рыцарской литературой. Но жестокость и безжалостная удаль в полной мере присущи всему, что доподлинно известно об Алонсо де Луго.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
