— Здравствуйте, капитан! Я, к сожалению, к моменту записи этого послания, ещё не знаю вашего имени. Меня же зовут Ольга Макарова-Петерс. Петерс — это фамилия моего мужа, он давно умер. Он был учеником моего отца, академика Макарова. Я тоже была его ученицей. И, позволю себе немного похвастаться, мы с мужем довольно много сделали в развитии его теории.
Теперь очередь за вами — практиком. Честно говоря, я собиралась лететь с вами. Несмотря на мои уже почти семьдесят, я практически пробила разрешение. Но случилось — увы! — непредвиденное: мой мобиль взорвался, когда я выруливала со стоянки перед институтом.
— 'Хорошо, что лёгок телом, отлетел, а то б конец!' — Старушка скупо улыбнулась. — Мобиль разнесло, а меня швырнуло через придорожные кусты на газон. Я отделалась переломом левой руки и правой голени, даже сотрясения мозга не случилось. Теперь меня постоянно сопровождают симпатичные молодые люди и девушки с пистолетами. Но лететь с вами мне в результате запретили категорически и безоговорочно.
Я вам рассказываю это, капитан, не для того, чтобы вы меня пожалели, я выжила и проживу ещё, надеюсь, пять-шесть лет. А чтобы вы приняли все возможные меры безопасности. Никак не могу понять, кому мы перешли дорогу, ведь я думала, что наши исследования направлены на благо всего человечества? Оказывается — не всего! И этот кто-то располагает серьёзными финансовыми средствами и возможностями...
'Даже более серьёзными, как оказалось!' — подумал капитан.
— Кому-то не по нраву даже мои теоретические изыскания, что уж говорить о прямых опытах, которые будут производиться на вверенном вам судне и с вашим участием! Будьте настороже, капитан! Не подумайте, что перед вами просто ушибленная, выжившая из ума старушонка. Отнеситесь серьёзно к моему предупреждению. В ваших руках будущее человечества, не выроните его!
Мой отец... — старая леди закашлялась.
Появившаяся из-за границы кадра рука в белом халате протянула ей прозрачную кислородную маску и женщина, кивнув в знак благодарности, прижала её к лицу. Подышав кислородом секунд тридцать и восстановив дыхание, Ольга Макарова продолжила:
— Мой отец всегда верил, что пассажиры и экипаж несчастного 'Артура Кларка' могли остаться в живых. И всегда корил себя, что он не смог принять достаточных мер, чтобы прийти к ним на помощь. Он завещал это мне, но я, вы видите, тоже не поспеваю. Может быть, вам удастся спасти их? А если нет, то хотя бы найдите и похороните их по-человечески.
— Пора, Ольга Анатольевна! — раздался негромкий голос за кадром, и старушка понимающе кивнула.
— Ну, всё, мне пора на процедуры. Опять будут мять мои старые кости и накачивать лекарствами. Счастливо вам, капитан! Мудрости вам и удачи!
Леди махнула правой рукой с зажатой в ней кислородной маской и улыбнулась на прощанье. Ролик закончился.
— Спасибо на добром слове, Ольга Анатольевна! — пробормотал погрузившийся в раздумья капитан, как будто дочь академика Макарова могла его услышать. Её предупреждение запоздало, но от этого не стало менее весомым. Кто-то был против его миссии, и этот кто-то вряд ли успокоился.
Капитан вздохнул и переключился на сегодняшние, неотложные дела:
— Маруся, как идёт подготовка?
— Техники монтируют антенные секции 'тоннельного радио', уже заканчивают, так что график соблюдается. Останется протестировать, это не больше часа. Сменилось отделение десантников, патрулирующих обшивку, у них без происшествий. У вас через 5 минут общее построение в шлюзе, официальная постановка задачи. Экипаж уже в сборе. Всё.
— Спасибо, Маруся! А где Маркиз?
— Он на камбузе, наносит очередной визит Давиду. Тот его покормил и побеседовал с ним, но не по-русски, а на каком-то диалекте грузинского, так что я плохо поняла, что он говорил. Что-то ласковое.
— Главное, чтобы Маркиз понял!
— У них, похоже, полное взаимопонимание. Сейчас Маркиз спит, снова в его гамаке. Мне кажется, Давид его перекармливает, капитан!
— Я сам ему скажу, ты не выходи из образа. Как у тебя дела с Арнольдом?
— Приятный молодой интеллект! Немного зашоренный и тормозной, но я его разовью! Проблем нет!
— Хорошо, я на построение!
Капитан надел 'парадную' куртку, которая отличалась от повседневной только своей относительной новизной, да ещё тем, что на ней были приколоты, по настоянию шефа колодки орденов и медалей. Открыл дверь и направился в станционный шлюз, который один мог вместить весь экипаж 'Меча' в полном составе. В коридоре это было бы неудобно.
Экипаж уже стоял, построенный в две шеренги. Старший помощник, майор Стрижаков отдал команду:
— Смирно! Господин полковник, экипаж по вашему приказанию построен!
— Вольно! — скомандовал в свою очередь Василий Кондратенко и продолжил, — Так уж случилось, господа военные, что я довожу до вас задачу нашей миссии только сейчас. Полагаю, многие из вас уже догадались, куда пойдёт наш 'Меч'. Не буду вас томить: мы приступаем к исследованию того, что раньше исследовалось исключительно умозрительно писателями-фантастами. Потом теоретически, ведущими учёными Земли. И, наконец, практически. Мы первые пойдём туда вполне осознанно, с полным пониманием задачи. И не с надеждой на возвращение, а с полной уверенностью в этом. Мы идём в 'тоннели Макарова'. Кому этот термин не знаком?
Всем знаком, похоже. Так как никто не закатывает глаза и не зависает в обмороке, то, похоже, теоретическую возможность этого похода вы все в своём кругу обсуждали. Тем не менее, сегодня у вас, господа, последний шанс подать на моё имя рапорт о списании с судна. Нет желающих?
Таковых не нашлось. Люди в строю стояли, слегка покачиваясь, — издержки нулевой гравитации — но никто, ни словом, ни жестом не выразил желания отказаться от полёта. Ну, и хорошо!
— Вопросы?
— Разрешите вопрос, господин полковник? — это заговорил Главмех, капитан Анжел Стефанов.
— Задавайте!
— На какой срок рассчитана наша миссия?
— Контрольный срок — два месяца. Однако, в зависимости от полученных данных и обстоятельств, он может быть продлён до трёх. Понятно?
— Так точно!
— Ещё вопросы?
— Господин полковник! — это Стрижаков — Команда интересуется, а за что вам 'Super Nova' присвоили?
'Молодец, всё же, Серёжка! Что бы я без его инструктажа делал? Неужели он все свои речи и шаги заранее просчитывает?'
— Я бы с удовольствием вам поведал, но секретность ещё не снята!
— Ясно... — с некоторым разочарованием ответил майор, — а 'За научные заслуги'?
— Ну, тут явная ошибка произошла. Меня нужно было наградить просто 'за заслуги перед наукой', поскольку сам я никаких трудов не имею, но науке в одном деле всё же случилось поспособствовать. Но такого ордена не нашлось, вот и представили к этому.
— А в каком деле, господин полковник? Тоже в секретном?
'Вот ведь, въедливый, зараза!'
— Тоже, в секретном. Но недавно секретность была снята. Возможно, вы об этом деле даже знаете. Про 'Базу Кондратенко' на Луне слышали?
— Так вы, что, тот самый...? — округлил глаза Стрижаков.
— Что значит 'тот самый'? Если вы имеете в виду Василия Кондратенко, который обнаружил эту базу, то это точно — я! И опережая ваши возможные вопросы о причинах получения мною медали 'За спасение в космосе', сразу сообщу, что это дело не секретное, происходило на Луне.
Спас я своего сокурсника, который сломал ногу. И ещё у нас воздушный баллон оказался дефектный и связи, естественно, не было. Взял его на закорки и потащил к Базе. И тащил, пока у меня у самого воздух не кончился. Тут нас обоих и спасли. Никакого героизма, обычная работа. Сейчас я бы сделал лучше, а тогда был салага, моложе любого из вас. Да и не было бы у меня медали, если бы некий лейтенант-связист ревностно относился к своим обязанностям...
И если больше нет вопросов...?
— Разрешите вопрос? Сержант Красильников, Мастер!
'Этот из двигателистов, вроде. Плохо ещё экипаж знаю!'
— Задавайте.
— Вы не боитесь этой миссии?
— Боюсь, сержант! И всем разрешаю бояться. Но я боюсь не Космоса, он равнодушен к нам, я боюсь своей и чужой некомпетентности, разгильдяйства и верхоглядства. И если со своими, я ещё надеюсь справиться, то относительно чужих — не уверен! Потому и боюсь. Таких вот лейтенантов боюсь. Я ответил, сержант?
— Спасибо, Мастер!
— Ну, раз пошли уже философские вопросы, то тему пора на сегодня закрывать. Равняйсь! Смирно! Слушайте приказ: Завершить подготовку к полёту. Докладывать о готовности мне. По завершении подготовки разрешаю краткосрочные увольнения на станцию на усмотрение руководителей подразделений. Ко времени отбоя все должны вернуться. В увольнении не болтать. На вопросы о миссии отвечать неопределённо. Отдыхать группами, не менее двух человек. Возможны провокации, поскольку все враги могут быть не выявлены. Много не пить. У кого завтра 'зашкалит' давление — останется на Базе. Всем всё ясно? Вопросы? Нет... Разойдись!
Строй рассыпался. Экипаж потянулся к люку на судно. В шлюзовом отсеке снова появился фельдъегерь с Базы и вручил капитану под роспись распечатку радиограммы:
'Капитан! Я узнала вашу фамилию и вспомнила вас. Мы встречались на 'Скауте', когда монтировали катапульту. Ещё раз желаю вам удачи!
Ваша Ольга'.
Капитан сложил бланк и спрятал его в нагрудный карман. Как он не старался, вспомнить Ольгу Макарову, но так, и не сумел. Была бы она помоложе, а на 40-летнюю тётку тогдашний вчерашний курсант, видимо, не обратил внимания.
Что же! Пора на судно. Есть ещё дела. До старта остаётся чуть меньше суток.
* * *
Без митингов и торжественных речей точно в назначенный срок 'Меч-39' отстыковался от 'северной' мачты Базы и взял курс в заранее вычисленную точку пространства, куда также по своей орбите стремился, сопровождаемый научно-исследовательской станцией 'Дырокол', невидимый портал юпитерианского тоннеля. Трое суток занял неспешный перелёт, в ходе которого экипаж проверял и отлаживал все системы и механизмы судна, нуждающиеся в регулировке, а трое учёных вновь и вновь калибровали и тестировали свои приборы в отведённом под лабораторию 'тёплом' трюме.
По плану была проведена учебная тревога, руководил которой, правда, не командир, а майор Стрижаков. Капитан посчитал себя не компетентным, в этом сугубо военном искусстве. И с удовольствием передал руководство 'боевыми действиями' своему заместителю.
'Условный противник', дерзнувший бросить вызов самому современному в Системе 'Мечу' был условно же поражён лазерным ударом и 'сдался' под угрозой применения аннигиляторов. Экипаж сработал на 'пятёрку' по мнению капитана и на 'четвёрку с плюсом' по мнению его заместителя.
Учёные, к сожалению, несмотря на тщательный инструктаж, оказались не готовы к тревоге. Хотя от них требовалось всего лишь занять по сигналу места в амортизационных креслах в своих каютах. Только один из троих, профессор Зингер успел это сделать, но уже второй, профессор Ларин, забыл местоположение своей каюты. И следующий за 'тревогой' сигнал 'к бою' застал его почему-то в коридоре, в районе шлюзовой камеры. Там он оторвал несколько настенных и потолочных ремней, пытаясь зафиксироваться при начавшихся экстренных разворотах, торможениях и наборах скорости, сопровождавших течение виртуального боя. Впрочем, он почти не пострадал. Несколько синяков и растяжение сухожилий левой кисти не в счёт.
Третий учёный, академик Квашнин, — дядечка, лет сорока пяти — пострадал значительно сильнее. Сигнал 'тревога' застал его, извините, со спущенными штанами, осваивающим индивидуальное гигиеническое приспособление, без которого люди даже конца 21 века, ещё не научились обходиться, особенно в условиях космоса. Вместо того, чтобы бросить это занятие, хотя бы и не завершённым и метнуться со всей возможной скоростью к своему креслу, к слову, находящемуся всего лишь в двух метрах от занимаемой им позиции, уважаемый академик, обуреваемый ложной стыдливостью, попытался придать себе сначала приличный, по его мнению, вид. За что и поплатился: вид его, побитого о стены и потолок, о столик и пресловутое гигиеническое приспособление, был ужасен.
Учёный был немедленно доставлен в лазарет 'Меча'. И, хотя по собственному утверждению сознания не терял и в углублённом лечении не нуждался, подвергнут был там всестороннему обследованию. Судовой медик лейтенант Владимир Бауэр, с молчаливого согласия командира опробовал на подвернувшемся пациенте весь комплекс штатной медицинской аппаратуры. Но, в результате, с огромным сожалением ограничился только установкой швов на рассечённые академические щёку и губу и реставрацией двух зубов. И, конечно, обработкой ссадин и синяков. В ответ на предложение врача остаться в лазарете 'для наблюдения', академик апеллировал к командиру. В результате, пострадавший был выпущен под честное слово, являться раз в сутки на перевязку.
Воссоединение научных кадров в 'тёплом' трюме сопровождалось бурным смехом и дружескими подначками: ведь только один из учёных сохранил свою внешность в целости, другие два, в повязках, пластырях, а Ларин ещё и с фиксатором повреждённой кисти, представляли собой незабываемое, живописное зрелище.
Зато Маркиз заслужил несколько тёплых слов и удостоился неловкой попытки поглаживания со стороны Старшого за то, что по сигналу 'тревога' одним из первых, оперативно занял место в своём убежище, установленном в рубке управления. Второе такое убежище, кстати, имелось в капитанской каюте.
Даже по окончании тревоги кот не покинул ящик, а только выглянул из него в ожидании команды хозяина. Поощрительный кивок, и с длинным 'мррр!', пушистик одним прыжком занял место на коленях капитана.
— Настоящий космонавт! — резюмировал майор Стрижаков. — Где вы его взяли, Мастер?
— На Базе подобрал, три года назад. Он ещё только глаза открыл. Тощий был, как сосиска, зато орал, как сирена оповещения. А откуда он там взялся в техническом трюме, я уж и не знаю!
Капитан тогда и сам сначала не понял, что заставило его проникнуть в плохо освещённый станционный трюм и бродить там, в недрах технологии жизнеобеспечения и канализации. Сначала, ещё в коридоре базы, он вдруг почувствовал беспредельную тоску, голод и одиночество какого-то существа. Люк с надписью 'Только для персонала станции' был рядом и, пренебрегая правилами, капитан открыл его и спустился вниз. Он просто чувствовал, что должен спуститься. Пробирался он сквозь нагромождение коммуникаций до тех пор, пока впереди не раздалось душераздирающее мяуканье и ему навстречу из-под какой-то трубы не выкатился дрожащий от холода пушистый комочек...
— А он... в туалет, как ходит? В невесомости?
— Так же, как и вы, Василий Александрович. И значительно ловчее, чем наш академик!
Собеседники рассмеялись. Не объяснять же майору, что этот результат достигается упорной дрессировкой и только после замены стандартного сиденья упомянутого уже устройства в капитанской каюте на мягкое и покрытое чем-то вроде искусственной кожи. Для того чтобы коту, не умеющему пристёгиваться ремешком, было за что держаться когтями во время деликатной процедуры. Небольшой доработке подверглась также автоматика прибора.
