Квинт Лициний 1

Его собеседник дребезжаще рассмеялся:

— Да... А ведь его отец, Исаак Давидович незабвенный, порол его в детстве со словами: "Еврей — клоуном?! Да никогда!" Да... Дай бог Аркаше длинной жизни, как у его деда. Тот в девяносто четыре года был полон жизни и умер, неудачно спрыгнув со стола, танцуя на чьей-то свадьбе!

Хмыкнув, я повернулся к Томе:

— Слышишь?

— Угу... Нет, не понимаю... Дядя говорит, что Романов Райкина не любит — ну почему?! Такой артист, с таким добрым юмором... А что он критикует кое-что, так это ж хорошо, правда? Правда, Дюх? — Тома, прижатая ко мне благословенной толкучкой, чуть потеребила меня за локоть, торопя с ответом.

— Ну как тебе сказать... Я бы это критикой не назвал. Он думать учит — а вот это может не понравиться.

— Думать? Что ты имеешь в виду?

— Помнишь про хор? — Наклонившись к аккуратному ушку, я тихонько процитировал: — "Хор видели? В тыщу человек. Как поют, слышали? Ну, а если один где-нибудь там, в середке, не будет петь, а только рот открывать? Разве заметишь?" Это, Том, мягкий вариант. Это еще ничего, можно проглотить. Можно ведь подумать, что он так укоряет лентяев. Ладно... А вот когда он про покраску забора эдак многозначительно замечал: "Если вы хотите, чтобы мы и дальше красили вместе, то должны видеть вещи в едином цвете", то это уже жесткий вариант. О чем бы ты тут подумала?

Людской поток протолкнул нас сквозь двери на Кировский проспект, и я бросил быстрый взгляд напротив, на противоположную сторону. Стоит! Чуть наискосок от выхода, у Дома моды припаркован автомобиль с дипломатическим номером и американским флажком на капоте. Скомкал торжествующую улыбку и перевел взгляд на призадумавшуюся Тому. Есть контакт! ЦРУ подает сигнал об успешном получении от меня фотопленки с таблицей односторонней связи и местом закладки первого тайника.

Ликуя, притянул к себе не ожидавшую такого подвоха Тому и чмокнул в завиток на виске.

— Что это было? — спросила она ошеломленно.

— Извини, не удержался, — повинился я. — Очень хотелось!

— Первый поцелуй — на бегу? Ну ты даешь...

— Э-э-э... Ты, как всегда, абсолютно права, вон как раз замечательный скверик напротив. Умоляю, дай мне шанс исправить эту глупую ошибку! — Я попытался направить нас туда, под голые кроны, к белеющим в полутьме свежеокрашенным садовым скамейкам.

Тома посмотрела на меня чуть свысока, расплываясь в ироничной улыбке:

— Нет уж, нет уж! Я теперь буду настороже. Честная девушка — как птичка, стоит коготку увязнуть...

Опять глухой лязг опускаемого за дверью крюка, латунный блик из-под кнопки, почти нечитаемое "Афанасьевы". Тусклая сороковаттка под потолком, неуверенно разгоняющая полутьму, старый кафель, дерево перил, тяжелая дверь, сразу за которой таится в наступившей ночи громада собора.

Не хочу... Как не хочу уезжать! Я с болезненной любовью провел взглядом по геометрически выверенным линиям фасадов, куполам, прислушался к родному перестуку колес торопящегося в парк трамвая и, обернувшись, привычно нашел светящееся окно. Занавеска дернулась, и я увидел, как Тома прильнула к стеклу. Помахал рукой, получил ответную отмашку и, глуповато улыбаясь, побрел домой. Не хочу...

Понедельник 25 апреля 1977 года, день

Ленинград, Красноармейская улица

— Зо-о-орь... — Я подсел к Светке, в одиночестве жующей капустный салатик.

Глаза обрадованно сверкнули, но попыталась облить презрением и злобно пофыркать:

— Опять за старое?!

— Да ладно тебе... Как у Паштета с химией продвигается? — Я откусил от ватрушки с повидлом и сделал пару глотков молока.

Углы Светкиных губ чуть дрогнули вниз, и она немного потускнела — видимо, надеялась на другую тему. Ах, любовь, что ты, подлая, делаешь...

"А может?.." — Я чуть вздрогнул от внезапной мысли и окинул Зорьку оценивающим взглядом — тем, что, пыхтя, бросают на штангу примеривающиеся к ней атлеты. Может, по силам?

Секундное напряжение воображения, и я разочарованно сбрасываю мысленный вес. Нет, не получится сделать счастливыми обеих одновременно. Несчастными — легко. Увы, это не книжка, это — жизнь.

Да и вообще, о чем я думаю, когда светит мне дорога дальняя да ночкой лунною? Надеюсь, у Зорьки получится "с глаз долой — из сердца вон". Немного мне осталось ей глаза мозолить...

— Да ничего, — начала она тем временем отчет. — Мозги присутствуют под толстым слоем лени и безалаберности. Если понукать, то едет.

— Свет, скоро контра будет по галогенам. Надо твердую "пять". — Я наклонился, пристально глядя в светло-серые глаза. — По алгебре он вроде врубаться начал.

— О, можно к вам, голубки? — На стул рядом со Светой элегантно опустилась Кузя с двумя тарелками и красно-синей пирамидкой. — Я что-то не понимаю, Дюш, в твоих эволюциях совсем запуталась. То с Томой, то со Светой... Даже как-то с Ясей видела. — Она доброжелательно улыбнулась побуревшей Зорьке.

Я мысленно скрипнул зубами. Надо же, при такой ладной фигурке и интересном личике — такой стервозный характер! И ведь далеко не дура.

— Ох, — с мукой выдохнул я, — ну что тебе от меня надо, длинноногое создание? Пытаешься вычислить свои шансы? Так они невелики.

— Хамите, парниша? — Кузя довольной улыбкой оценила случайно сорвавшийся комплимент и, чуть поведя плечами назад, приосанилась.

Я постарался рассмеяться побеззаботнее:

— Да ладно, ладно, не притворяйся. Признавайся, ищешь кандидатуру на замену тому студентику?

Наташа пару раз задумчиво взмахнула ярко-черными, прямыми, как стрелки, ресницами и медленно процедила:

— Дошутишься, Соколов, что я действительно обращу на тебя внимание. Мало не покажется.

Я быстро заглотил остаток ватрушки, влил в себя молоко и уточнил, вставая:

— И будешь возить меня на таксо?

Вслед мне полетело обиженное:

— Да у тебя вся спина белой будет...

Довольно ухмыляясь, сунул посуду в окно моечной и двинулся на выход из столовой.

— Стебешь Натаху? — пихнул меня локтем в бок Ара. — Опасное дело, загрызет... Ты вчера смотрел?

— Смотрел что?

Ара с недоумением оглядел меня:

— Как наши канадцев разнесли.

— А... — с облегчением протянул я. — Только третий период. На Райкина ходил.

— О-о! — восторженно взвыл Армен. — Так ты почти ничего не видел! Там такие драки были! Наши их вчистую разносили, шесть-ноль к концу второго периода. Нервы у них сдали, начали клюшками наших бить! Бабинова с поля без сознания увезли, влупили сзади по голове со всего маху! Профессионалы... — протянул он презрительно. — Фил Эспозито в первый раз в жизни шлем надел! И получите, гады, одиннадцать-один!

— Угу, видел концовку, — согласился я. — Шикарно. Очень душевно.

— Ха! — сообразил Ара. — Так ты, наверное, и футбол тоже не смотрел, как наши греков раскатали?!

— Ну уж прямо-таки и раскатали... Два-ноль всего.

— Ничего-ничего... Шансы есть у наших футболистов. Вдруг повезет?

— Ага, — иронично улыбнулся я. — Чемпионами мира станут.

"Да легче СССР с социализмом спасти без брейнсерфинга", — подумал про себя.

— Ну... может, не в этом цикле, — частично разделил Ара мои сомнения, — но в ближайшие лет десять — точно! Мы же самые сильные — хоккей наш, баскетбол, волейбол, гандбол — тоже. Осталось в футболе стать первыми... А то непорядок, лучшая страна должна быть лучшей везде! Пусть завидуют.

Я согласно покивал головой, разглядывая вышагивающие впереди три пары стройных ножек. Кто ж тут будет спорить, что это — лучшая страна?

Тот же день, вечер

Ленинград, Измайловский проспект

Я доскреб пюре с остатками подливки, с легким вздохом отставил тарелку и, чуть поколебавшись в выборе между земелахом и курабье, остановился на ближайшем. Посмаковал сладковатый аромат корицы, запил терпким чаем и повернулся к отцу:

— Слушай, а конгресс чему был посвящен?

— Биологические основы поведения человека. — Папа пыхнул трубкой и добавил с едва заметной горечью: — Удивительно, что кого-то у нас на такой конгресс посылают. Могут и прикрыть направление со временем, слишком опасное.

— Для кого опасное?

Папа молча ткнул черенком вверх.

Я подумал, потом спросил:

— Табула раса?

Удостоился внимательного взгляда.

— Да, — медленно начал папа, — она самая. Биосоциальную природу человека мы еще сквозь зубы признаем, но дальше — ни-ни. Ни влияние врожденного на мотивацию, ни соотношение биологического и социального. В аксиоматику научного коммунизма заложили возможность массового воспитания нового человека. А если это не так? Если его невозможно массово воспитать по биологическим причинам? Или возможно, но очень нескоро? Это же получится, что пчелы неправильные, надо весь улей перестраивать.

— Но ведь если эта предпосылка заложена в фундамент, то очень важно проверить ее правильность... Иначе все пойдет наперекосяк.

Папа раздосадованно махнул трубкой:

— Вот, даже ты это понимаешь. А там, — еще один тычок черенком вверх, — не хотят. "Вы пытаетесь найти оправдание асоциальному поведению", — процитировал он кого-то.

— Мм... — промычал я, раздумывая. — Но симпозиумы у нас по этой теме проводят, ты же ездишь регулярно. Статьи печатаются, книги пишутся...

— Все верно. До определенного предела можно исследовать. — Папа задумался, попыхивая. — Даже нет, не так... Исследовать можно в принципе все. Просто никому потом нет дела до результатов. Они игнорируются. Получается, как два несвязанных колесика вращаются, каждое само по себе... Сто лет уже копают в этом направлении, даже больше. Гамильтон аж в восемьсот шестьдесят пятом опубликовал исследование под названием "Наследование таланта и характера", где изучал разлученных близнецов. А марксизм до сих пор это осмыслить не может...

Суббота 30 апреля 1977 года, утро

Ленинград, улица Чайковского

— Так, — Фред поднял руку, привлекая внимание, и разговоры стихли, — предупреждаю: Роберт пообещал откусить голову любому, из-за кого Советы раскроют его трюк. Поверьте, он не шутил. Поэтому сейчас буду дрючить вас до мокрых штанов. Смотрите, — он положил на стол дипломат и прикрутил к нему провод, тянущийся от небольшого пульта, — этот реквизит придумал сам Роберт два года назад. Использовался пока только в Москве, всего несколько раз.

— Какую руку ты ему выкручивал? — уточнил Майкл.

— Не руку — яйца. — Фред обвел оперативников серьезным взглядом и хлопнул в ладоши. — Смотрите! — И нажал кнопку.

— Ой! — непроизвольно вырвалось у Синти, когда крышка дипломата стремительно распахнулась и из-под нее выметнулось нечто.

Через секунду это нечто превратилось в надутую поясную куклу.

Фред обошел стол по кругу, внимательно оглядывая фигуру, затем заботливо поправил ей парик и манишку.

— Знакомьтесь, парни, это Джо. Джо, эти олухи повезут тебя сегодня на прогулку.

— Ого! — Рич засунул свой вездесущий нос под крышку дипломата и, уважительно покачивая головой, изучил жгуты проводов и шлангов вокруг баллона со сжатым воздухом.

— Ой! — еще раз пискнула Синти, когда голова куклы вдруг повернулась и тщательно нарисованные глаза с укоризной посмотрели на нее.

Фред, держащий в руках пульт, довольно захихикал в усы, и Синти с ненавистью сожгла его взглядом. Проклятый ублюдок, да ведь он специально!

Майкл взял пульт и пощелкал тумблерами. Кукла отзывалась движениями — то поворачивала голову вправо-влево, то двигала руками.

— Мысль проста, — сказал Фред. — Сразу после закрытого поворота Синти, — он метнул веселый взгляд на все еще куксящуюся разведчицу, — выскакивает из машины в подъезд, а Рич, сидящий за рулем, кидает дипломат на ее место ручкой вперед и жмет кнопку. Появившаяся из-за угла машина наружки опять видит двоих, сидящих на переднем сиденье. Чтобы сохранить им эту иллюзию, Рич время от времени через пульт, крепящийся под рулем, меняет положение манекена, как будто вы там ржете, перемывая мне косточки. Круг по городу — и домой. Через пару часов проделываем все в обратном порядке, подбирая Синти. — Раздался резкий хлопок, и фигура оплыла вниз. — Это наш план в общих чертах.

Фред поставил рядом два стула и похлопал по левому:

— Садись, Рич, и давай балуйся с надувной куклой, пока не овладеешь ею, как своей пятерней. — Он глумливо хмыкнул. — А ты, Синти, иди ищи на себя два одинаковых плаща. Парик под тебя у меня в коллекции найдется, так что стричь не будем. И не трясись ты так, курица!.. — прикрикнул он.

Тот же день, там же. Вечер.

— Ну что, хлопцы запряжены, кони напоены? — Фред опять озадачил оперативников непонятной русской идиомой и припрятал полупустую литровую бутылку "Джека Дэниелса" в тумбу стола. — Все, валите по домам, завтра выходной. И спасибо, — добавил он в спины, — четко сработали, молодцы.

Когда за последним оперативником закрылась дверь, он прогулялся до окна и, открыв форточку, задумчиво втянул прохладный воздух. Картинка никак не складывалась, словно в ней отсутствовал важный фрагмент. Вернулся к столу и снова заперебирал толстую пачку свежих отпечатков с материалами из успешно изъятого сегодня тайника.

Совершенно очевидно, что с той стороны сидит профессионал. Выход на Синти, первое сообщение с указанием на тайник, контроль получения, выбор удобного места размещения тайника со слепыми зонами на подъездах, таблица для дальнейшей связи — все говорит о хорошей школе.

Но материал — ну очень странный... Не профильный. Ладно, забросим в Лэнгли, пусть передадут смежникам из Управления по борьбе с наркотиками. Это их хлеб, может, пригодится.

Фред сделал еще один глоток чуть теплого кофе и поморщился. Интересно, где хоть эти дыры находятся — Кали и Медельин? И что это за чуваки такие: братья Очиа, Хосе Гача, Пабло Эскобар? Легкая озабоченность не проходила.

И ему было неведомо, что сегодня его личное колесо истории, столкнувшись с небрежно брошенным под него камешком, уже выскочило из колеи. Фреду, как и любому человеку, в будущем угрожает целая куча маловероятных опасностей, от автокатастрофы до сосульки на голову. Но в этом списке уже нет той шальной пули, что была пущена темной ночью девяносто третьего года пьяным грузинским ополченцем вслед не остановившейся на горной дороге машине. Она бы, иронично фыркнув через пламегаситель, радостно сорвалась в череде своих сестриц с обреза ствола и, пролетев несчастные восемьдесят метров, как бы шутя нарисовала входное отверстие под правым глазом резидента ЦРУ в Грузии Фреда Вудроффа, оглянувшегося в этот роковой миг назад. А дальше, игриво кувыркаясь сквозь мозги, протанцевала бы до затылка, вежливо стукнулась в кость и понеслась гулять дальше, а вслед ей из развороченной головы плеснул бы на сидящего впереди Эльдара Гоголадзе, руководителя охраны президента Грузии, фонтан из крови и мозгов цэрэушника.

Но этого уже не будет.

Глава 11

Перед майскими в кинотеатрах пошло сразу два фильма из тех, что потом еще долго будут вспоминаться как золотой фонд советской классики: "Двадцать дней без войны" с Гурченко и Никулиным и "Аты-баты, шли солдаты..." Быкова. Я вытащил Паштета, а через него и Зорьку, на оба.