— Спас? — глаза Хаято сузились, лицо, сплошь в следах недавних избиений, начало стремительно наливаться кровью. — Спас, говоришь?
— Брат, я...
— Заткнись! — рявкнул маг, со всей силы ударив по стене — меж пальцами побежала, скрываясь за порванным рукавом, тоненькая струйка крови. — Ты понятия не имеешь, что сделал, во что меня превратил! — с каждым хриплым словом, срывавшимся прочь с разбитых губ, лицо его темнело все сильней. — Предатель...нет, даже хуже...ты не знаешь, через что мне пришлось пройти! Я гнил заживо в болотах, я обмораживал ноги в снегах на Атту, я...а ты когда-нибудь видел лазарет, устроенный в пещере? Знаешь, такой, где из всех лекарств — только слова утешения, где дерут и режут по живому, дав закусить бамбук, где вонь такая, что было бы сожрать — сразу бы наружу и попросилось! Где лежат на камнях, по три, по четыре ряда, впритык, так что пальцем в сторону не повернуть, где ты заснуть не можешь, пока не перебьешь пару полков вшей, где утром у твоего соседа не достает половины лица, потому что крысам тоже есть надо! А над головой по десять раз в день встает девка с грязным одеялом и молитвой и начинает им махать, как одурелая! Проветривание, мать его...и хорошо, если дерьмо с кровью там уже присохло и в лицо тебе не потечет! — Хаято орал, захлебываясь словами — казалось, дыхание его вот-вот должно было закончиться, вынудив мага прибегнуть к пусть краткой, но все же паузе, но речь все продолжалась и продолжалась, будто бы запасы сил его вовсе были неисчерпаемы. — Я там был! И со мной были люди — те самые люди, до которых вам нет никакого дела, люди, к которым я испытывал столько всего, что тебе и в кошмарах не снилось! Там я научился ненавидеть и бояться, там научился уважать и доверять свою жизнь другому, там были люди, братец, люди, на которых мне должно было бы плевать, как плевать тебе на всех, кроме себя, но вот ведь история — только там и нашлись те, кого я мог назвать друзьями! Только там меня научили, что это значит! А потом явился ты и заставил меня все это предать! Все они погибли, а из меня ты сделал труса, беглеца! Богатенького мальчика со связями в верхах, который поиграл немного в войну и помахал всем ручкой! Я каждое утро вел их в ад с парой патронов и улыбкой на устах, каждый вечер возвращал из ада — грязными, рехнувшимися от усталости, злыми как черти, но живыми! А когда пришло время умирать всерьез, когда я был им нужен, как никогда прежде, явился ты — и сделал...сделал со мной...из меня... — маг закрыл лицо руками — на мгновение — и, едва отняв их, разразился новым воплем. — Мы костьми были готовы лечь друг за друга, но явился ты — и...увел...отобрал меня у них! Они все, все до единого знали мое имя, но когда пришло время умирать, благодаря тебе они проклинали его в свои последние минуты! Я знаю, что так и было! Я...
— Хаято, послушай...
— А чем занимался ты, братец? Наверняка делами, столь же тяжелыми, не так ли? Расскажи же мне о них. Скольких ты благословил на смерть со своей вечной постной рожей? Скольких отправил подыхать, при жизни записав в сонмище ками? Сколько многомудрых планов, составленных этими трухлявыми пнями в генеральских погонах, сколько воплощенного на бумаге безумия вроде человеческих торпед было поддержано твоим ведомством духовно? Сколько ваш аппарат представил как долгожданное чудо? Сколько моих друзей должны были умереть, чтобы вы, начавшие эту войну и обгадившиеся в первые же годы, смогли сохранить...нет, не лицо, конечно, но свои тепленькие места?
— Хаято...
— И ты возвращаешь меня домой. Ты ждешь, что я буду лобызать тебе руки, ждешь, что я, как и ты, буду ползать на коленях перед американскими дьяволами и радоваться милостиво предоставленной возможности целовать им зад. Ты ждешь, что я все забуду, ждешь, что просто плюну и разотру, подобно тебе и выродкам из совета. Ждешь, что я смирюсь и надену новую маску, как сделал ты, не говоря уж о том, чтобы надеть тряпки на западный манер. Ждешь, что я буду тебе благодарен, — голос мага понемногу становился тише — но злобы в нем только прибавлялось. — Я не просил меня спасать.
— А мы не просили тебя идти на войну.
Всего лишь несколько слов — таких простых, таких спокойных. Нет, нет в них ровным счетом ничего особенного, нет и быть не может.
Но почему же так больно, почему же снова, в который уже раз, кажется, что где-то глубоко внутри оборвалась с треском очередная бесценная нить?
— Что? — севшим голосом выдавил из себя маг.
— Никто из нас не просил тебя об этом, — невыносимо холодно, уже не скрывая презрения, протянул в ответ Сейя. — Ты забыл о своей природе, забыл о долге, которым был наделен, родившись одним из нас. Забыл о той, стократ более важной, чем все глупые людские склоки, войне — войне что ведома только нам и что испокон веков...
— Войне, о которой вы сами давно позабыли. Войне, редкие сражения которой вы ведете теперь в лучшем случае раз в пять-десять лет, да и то — рука об руку с чужеземными псами.
Он устал, бесконечно устал от всего этого. Он устал — и отчаянно не желал спорить, но один только полный презрения взгляд брата, одни только речи его, из которых так и сквозила невыносимо холодная уверенность в собственной правоте, заставляли снова и снова продолжать игру.
— Мир изменился, Хаято, — Сейя вздохнул, демонстрируя, что усталость от разговора не чужда и ему. — Когда-то союз, что мы зовем сейчас просто Организацией, был куда более нетерпим, нежели сейчас. Ты ведь знаешь нашу историю, знаешь, что в те, давным-давно ушедшие времена, смерть была уготована даже нам подобным? Нам, всем, кто имел счастье уродиться с Цепями. Но со временем они поняли, какую выгоду можно извлечь из мира с нами, поняли, что вовсе не мы — враг человеческий, что мы только...
— Это...
— Что? Это что-то другое? — Сейя неприятно усмехнулся. — Нет, конечно же, нет. Охотники древности заключили с нами мир и от того великого союза берет свое начало Организация. Мы стали вместе, умножив силы и разделив знания, мы спасли благодаря этому бессчетные тысячи жизней. А что случилось потом? Верно, мир снова изменился. Враг, с которым было возможно сражаться открыто, отошел в тень — и нам пришлось последовать за ним. Когда семей магов и кланов умелых убийц не стало хватать — мы приняли в наши ряды тех, кто постиг ту же истину, что и люди, стоявшие у истоков первого союза. Рождение с Цепями — не преступление само по себе, как и чертова кровь, текущая в жилах. Лишь когда она вскипает, есть резон карать...
— Когда она вскипает, множатся трупы, — тряхнул головой Хаято. — Чего можно было бы избежать, пресекая угрозу на раннем этапе.
— Разя железом и чарами без разбора? — Сейя вновь рассмеялся. — Мы могли позволить себе это в былые века, находясь в изоляции и держа страну под колпаком, могли позволить и в начале века нынешнего, пока были великой, непобежденной империей, пока знали, что в состоянии перекрыть наглухо любые утечки. Но мир меняется. Мир дарует нам газеты, телефоны...бомбы, способные стирать с лица земли города. Стоит ли рисковать из пустого принципа? Ты хочешь, чтобы снова лилась кровь, я же знаю, что со временем она обернется водицей и перестанет быть страшна. Мир меняется, Хаято. Те, кто не успевают приспособиться, остаются у обочины и отлетают прочь шелухой. Мир меняется, нравится тебе это или нет. Взаимопроникновение невозможно остановить, в том числе и на том уровне, что скрыт от глаз непосвященных. Все эти полукровки, которых ты страшишься и призываешь уничтожать, через несколько поколений окончательно выродятся и перестанут быть такой угрозой. Конечно, за ними придется приглядывать, как и встарь, но в общем и целом все сведется ровно к тому же, что и в Европе. Более того, теперь у нас есть возможность использовать их знания и ресурсы себе во благо. Ты, конечно, волен снова кричать о предательстве вековых идей, но подумай сам — какой у нас есть выход? Игнорировать европейское магическое сообщество, равно как и таковые иных стран, мы не в состоянии — как не можем закрыть свои границы вновь, заткнуть уши, завязать глаза и отгородиться от всего, что нам не по нраву.
— Вы бы и не стали, — голос Хаято без труда сошел бы за звуки, издаваемые рассерженной до предела змеей. — Вы, не воевавшие лично и минуты, просидевшие всю войну здесь, в четырех стенах. Вы, сдавшиеся, потому что так было проще. Вы...
Договорить маг не успел — речь его оборвала на полуслове звонкая пощечина.
— Проще? — прорычал Сейя, более уже не сдерживаясь. — Ты будешь говорить мне, чье дело проще? Ты, сбежавший на фронт, отдавший свою жизнь под власть других, чтобы только ничего в ней не решать? Скажи мне, брат, что ты умеешь, в чем разбираешься? Может, в экономике? В политике? Может, тебе приходилось дни и ночи напролет искать хоть какой-то способ отвести страну от края? Тебе, думающему, что Организация всесильна, что ей стоит только дернуть мизинчиком — и все чудесным образом станет, как надо? Что она может предотвратить любое начинание человеческих властей? Так что ты умеешь, брат? Искать лазейки? Решать проблемы с голодом, с паникой? С разрушениями в городах? С армией и флотом, что тянут одеяло каждый на себя? Ты умеешь вырабатывать условия? Торговаться? Заключать договоры? Унижаться денно и нощно ради родной страны, которую чужое безумие и дурь утянули на самое дно? Можешь делать все это под бомбежками, не зная, проснешься ли утром? Что ты умеешь? Ах да, я знаю — быстро бегать и давить на гашетку! Носить чины, которыми тебя наградили просто за выживание, пусть ты и часа не провел в академии! Носить награды, которыми тебя обвешали, чтобы всякий безмозглый скот охотнее бежал за тобою в атаку! Да вы ведь даже и в атаку ходить не умеете! Все, чему вас там учили — бежать на врага и подыхать, желая долгие лета императору, потому что ни одна собака в этой армии, в этой стране, пусть даже с министерским окладом, не желает ни за что отвечать! Проще? Я скажу тебе, что действительно проще — взять и сдохнуть, кинуться на пулемет, вспороть себе брюхо, а голова пусть болит у кого другого!
— Вы сдались, — упрямо повторил Хаято, потирая лицо. — Вы опозорили...
— Знаешь, чем сеги отличаются от их шахмат? Мы ведь с тобой играли в детстве как в то, так и в другое, — невероятно усталым голосом произнес маг. — В шахматах побежденная фигура сходит с доски. А у нас всего лишь меняет сторону. Проиграл — служи. Мы — проиграли.
Он пытался сдержать себя — пытался отчаянно, до боли. Пытался найти верное слово, на худой конец — одно из тех, бесконечно лживых, которыми успокаивал когда-то себя. Пытался выровнять дыхание, прогнать наползшую на глаза пелену. Пытался не думать о том, что с каждой секундой все сильнее, все нестерпимей жгло изнутри.
— Ты готов смириться?
Пытался, но не сумел.
— Готов оставить все как есть?
Кинувшись на Сейю, схватив его за воротник, он кричал ему прямо в лицо — и с каждым словом все отчетливее ощущал, как по собственному бежит невесть откуда взявшаяся влага, ни разу не похожая на пот, как глазам отчего-то становится страшно горячо.
— Где твоя честь?
— Честь — это пустое слово, — невыносимо медленно, невыносимо холодно произнес Сейя. — Всегда им было. И во все времена за ним не скрывалось ничего, кроме простой гордыни. Если ты не готов пойти на все, чтобы сохранить то, что тебе дорого, неважно, сколь сильно тебе придется испачкаться, если ставишь свою гордыню выше долга, как солдат ты — полный и окончательный провал. Я лучший солдат, чем ты, Хаято. Я делаю то, что должен и не ожидаю...больше не ожидаю, что ты меня поймешь.
Пальцы медленно разжались. В горле саднило, перед глазами плясали светлые искорки. Голос брата доносился словно из-под воды — мешал все нараставший в ушах гул, мешал бешеный перестук собственного сердца...
— Все эти годы я наблюдал за тобой, Хаято, искренне надеясь, что ты сможешь оправиться от пережитого, что ты станешь рядом с нами, рядом со мной. Надеясь, что ты сможешь меня понять, что в тебе осталось хоть что-то, кроме ненависти. Ты растоптал мои надежды в пыль.
— Это...взаимно, братец.
— Ты сбежал на войну строптивым мальчишкой, его же мы и вернули с фронта на свою голову. Мальчишеские мечты, мальчишеские взгляды, способы решения проблем, встающих на пути. Ты желаешь только одного — крови. Гайдзинов, полукровок...всех, кто смеет с тобой не соглашаться. Почему ты не пролил свою, если новый мир тебе так ненавистен? Почему не ушел к тем, кого, как считаешь, ты предал? Ах да, верно...твоя дама сердца...
— Не говори о ней, — простонал маг.
— Влюбиться в шлюху — не знаю, падал ли кто-то из Фуджо столь низко. И, конечно же, ты уверен в том, что эти чувства взаимны, — губы Сейи расплылись в гадкой улыбке. — Перечитал Модзаэмона? Думаешь, что нашел свою Кохару и грезишь о полном слез прощании на двенадцати мостах? [7] Впрочем, я всегда знал, что ты склонен к театральным жестам...еще до того, как узнал о твоей попытке самоубийства на чужой могиле, — маг в который раз вздохнул. — Мне хочется смеяться, но поверь, я искренне сожалею, что мне не донесли о вашей связи ранее — скорее всего, именно эту особу стоит винить в том, что твоя и без того шаткая психика окончательно пошла вразнос. О, она хорошо тебя окрутила — знала ведь, кто попался в сети...
— Что с меня взять, кроме ран?
— Например, билет на волю, который ты, судя по найденным деньгам, и собирался ей организовать. Она умна. Она знает, что ее время подходит к концу — и не ошибается: я уже имел возможность ознакомиться с парой проектов, находящихся на рассмотрении в оккупационной администрации. Полагаю, через несколько лет подобных этой...особе уже не будет существовать, во всяком случае — на легальном положении. Портится имидж страны и все такое... — Сейя покачал головой. — Она всю жизнь провела в четырех стенах, не знает даже толком, что находится за пределами ее квартала, что уж говорить о том, из-за чего началась война и как после нее оказался устроен мир. Что пригодится ей в этом новом мире, что поможет выжить, когда она будет туда выброшена? Знание этикета и придворной речи? Каллиграфии? Умение бренчать на струнных? Или, быть, может, ноги раздвигать?
— Заткнись.
— Ты был для нее подарком свыше — лучшего и желать было нельзя. Гордый, честный вояка с лицом старика и душой мальчишки...привязать к себе, использовать как слепое орудие...например, для той же мести...
— Умолкни, — у Хаято тряслись руки. — Последний раз предупреждаю.
— Нет нужды, поскольку я уже заканчиваю, — покачал головой Сейя. — Мы спасли тебя, надеясь использовать во благо Организации и тех, чей покой она сторожит, но наши надежды, как я уже говорил, не оправдались. Мы входим в новый век, в котором человек предпочтет винтовку мечу, удобный костюм вроде моего — без меры дорогому кимоно и путанице со всякими там поясами и завязками...да и штат аналитиков, скажу тебе по секрету, ныне считается Организацией предпочтительнее слепой трехсотлетней старухи, чьи туманные пророчества надо истолковывать месяцами. Мы входим в новый век, а ты должен остаться позади, — прокашлявшись, маг сухо продолжил. — Как глава семьи и как член совета я должен сообщить тебе о вынесенном решении. Организация не будет снова тебя спасать, Хаято. Ты — сломанный меч и мы исчерпали шансы перековать тебя сызнова, равно же исчерпано и наше терпение. Через два дня ты взойдешь на виселицу за свершенные тобою убийства.
