— Глянь, — ложкой указал Матвей Васильевич. — А твои-то свою плошку наполняют и отходят.
— Не круговерть же у котла устраивать, — пожал плечами Ринат.
Воевода, жуя кусок мяса, ответил нечто невразумительное, покивав. Ангарец усмехнулся, отвернувшись от занятого едой собеседника. Взгляд его зацепился на какое-то движение на той стороне у моста. Будто бы началось...
— Что такое, ляхи? — Шереметев поднялся, отставив тарель, вытер масляные губы рукавом кафтана.
— Да! — увидав сигнал, ответил Саляев. — Прикажи трубить тревогу, Матвей Василич!
Совсем скоро дюжина молодцов, перекинув через плечо кожаные ремни, на которых они носили барабаны, принялись лупить в них, что есть мочи. Протяжно затрубили и трубачи, заставляя Рината морщиться от противного их звучания. Его полк и морпехи Бекасова быстро заняли окопы по берегу и весь периметр обороны, калужцы тоже не сплоховали — Коробовский оказался неплохим начальником. Прошло около часа, когда на дороге показался конный отряд разведки, застучали копыта коней по мосту, и вскоре Саляев принял доклад старшего, позже продублировав его воеводе Шереметеву. По словам старшего разъезда, конный отряд поляков насчитывал до двух тысяч человек, но он был связан большим обозом и каретами. Действительно, разведчики видели и королевские штандарты и гербы, коими были украшены кареты.
— Видимо, в Белостоке планируют ночёвку устроить... — проговорил Ринат подошедшему Бекасову.
— На кой чёрт им кареты? — задумался Сергей, то и дело поглядывая на дорогу.
— Может, шишка какая знатная? — ответил Саляев. — Говорят, каждый второй тут знатный да гонористый шляхтич. Хотя...
— Идут! Вона! — заволновались воины оттого, что на дороге показались первые всадники.
Явно не ожидавшие увидеть тут укрепившихся москвитян, поляки остановили коней. Перед ними лежала единственная в округе наезженная дорога, ведущая к Гродне. Кто-то из верховых ускакал обратно. Наконец, вперёд, к мосту выехали несколько всадников с королевскими стягами и направились к позициям своего врага. Ехали медленно, с достоинством.
— Посольство то ляшское, в Полоцк небось идёт, — только и произнёс Шереметев, сплюнув в сторону поляков.
Воевода направился к шатру — одеваться для переговоров. Прошло совсем немного времени и Матвей Васильевич, одетый в роскошные одежды и панцирь, появился верхом на вороном коне у моста, сопровождаемый офицерами и знаменосцами.
Вперёд выехал знатный поляк и, откашлявшись, прокричал:
— Я Ежи Кароль Глебович, комиссар короля Яна Казимира, уполномочен им вести переговоры с государем и царём русским Никитой Ивановичем! Требую пропустить нас к Полоцку и не чинить препятствий!
— Не думаю, что моему государю нужно видеть под Полоцком столь много ляхов! — заговорил Шереметев. — Коли говорить о мире желаешь, то ни к чему гусарию с собою вести! Оставь воинов да прикажи им возвращаться, а сам с малым отрядом и обозом иди к Белостоку, а там и до Гродны. Сопровожденье я дам. Я всё сказал, а коли пойдёшь супротив, то у меня пушки и добрые мушкеты на то имеются.
Сжав кулаки, Ежи посмотрел на небо. Смеркалось, а скоро и совсем стемнеет. Опытный дипломат, удачно проведший недавшие переговоры с казацкими мятежниками, он с трудом сумел обуздать клокочущие внутри эмоции и согласился с требованиями русского воеводы. Ибо на карту было поставлено слишком многое, чтобы препираться с первым же москвитянином, оказавшимся на его пути.
Полоцк, четыре недели спустя.
Польских послов Никита Иванович выдерживал в отведённых им дворах в полоцком посаде и не позволял начинать переговоры, вовсе не для того, чтобы унизить представителей недружественного государства. Это уже было сделано — послов у Полоцка встретил вовсе не боярин и даже не дворянин из старого и честного рода, а обычный драгунский полковник из простых людей с небольшим отрядом солдат. Русский царь ожидал известия о взятии Люблина войском князя Черкасского, которое двинулось к этому городу за две недели до прибытия послов в Гродну. Ведь начиная переговоры, нужно иметь на руках какой-нибудь козырь. Провизии, однако, посольским людям, их многочисленной свите и лошадям посылалось во вполне достаточных объёмах, так что жаловаться на отсутствие внимания полякам было никак нельзя. Но вот, как только гонец от князя Якова Куденетовича привёз долгожданное известие о занятии Люблина, осаждаемого почти что полтора месяца, царь вызвал к себе голову Посольского приказа Ордина-Нащокина и, подробнейшим образом разъяснив тому, что стребовать с поляков за желаемый ими 'вечный мир', велел Афанасию Лаврентьевичу готовиться к скорым переговорам.
И действительно, известие о сдачи Люблина омрачило королевского комиссара Глебовича. Положение Польши было весьма сложным. Шведы хозяйничают в северо-западных землях, русские отняли восточные воеводства, казаки шалят в окрестностях Варшавы. Кроме того, приказный голова, начавший переговоры, сообщил о предложении, что получено его государем из Вены, от императора Священной Римской империи. Фердинанд Габсбург настоятельно предлагал Романову приступить к разделу польских земель с помощью шведов. Теперь положение стало абсолютно безнадежным, это понимал и Ежи Глебович, и Ордин-Нащокин. Посол имел приказ заключить мир не только от короля, под которым всё сильнее раскачивался трон, а также Сейма, но и настоятельные рекомендации от многих виднейших и могущественных магнатов. Условия вечного мира, выдвинутые Ординым-Нащокиным, оказались столь тяжёлыми, что поначалу Глебович отказался продолжать переговоры и заперся на дворе, где жил последний месяц. Но и съезжать он не съезжал, да и не смог бы — государь Никита Иванович не дал бы комиссару такой возможности. Наконец, после трёх недель долгих препирательств, жарких споров и яростной торговли по каждому пункту договора, вечный мир был, всё же, заключён. Во время начала церемониала подписания выступил думный дьяк Иларион Лопухин, поздравивший всех собравшихся и призвавший стороны свершить присягу над текстом соглашения. Русский государь целовал крест над текстом окончательного соглашения, призвав в свидетели Пресвятую троицу, Христа и Богоравную Деву, что означало торжественное принятие мира, заключённого Лаврентием Афанасьевичем. А перед тем, Ежи Глебович, совершил аналогичный обряд, положа руку на Евангелие, после передав бумагу царю.
Уже на следующий день в одном из каменных домов Верхнего замка Никита Иванович встретился с польским посланцем наедине, тут же было составлено письмо к Яну Казимиру, в коем царь предлагал свою помощь в деле защиты польских земель от шведской агрессии и алчности империи Габсбургов. После роскошного обеда Глебович в великой спешке отбыл в Варшаву, дабы известить короля и Сейм о заключении 'вечного мира' с Русью. Несмотря на внешний успех своей миссии, на душе у Ежи было неспокойно — цена мира казалась ему непомерной, чудовищной. Возвращая короне Люблин и окрестности Варшавы, царь отнимал у Польши не только Литву, Подолию и Волынь, но и большую часть Подляшья с Бельском, а также Русское воеводство, включающее в себя древние города Киевской Руси, такие как: Галич, Львов, Холм, Ярослав и Перемышль. Кроме того, статьи договора утверждали ранее свершившийся факт перехода Курляндии под руку русского царя. Другой польский вассал — прусское герцогство теперь оказывалось в совместном управлении держав. Этим Никита Иванович напрочь разрушил давно вынашиваемые планы Фридриха Вильгельма, бранденбургского курфюрста, который также был и герцогом Пруссии, на полное избавление герцогства зависимости от поляков и объединение своих земель. Для этого Фридрих тайно сносился со шведским канцлером и Делагарди подтвердил будущий суверенитет курфюрста над герцогством, в случае если бранденбургские войска будут участвовать в грядущей войне. Но все карты спутал воевода Фёдор Хворостинин, который по приказу государя вторгся в Пруссию, приводя жителей её к присяге без всякого насилия. Без боя сдалась и столица герцогства. называемая поляками Крулевец. Шведы не решились на противостояние с Русью, опасаясь за Ригу, в опасной близости от которой стояли курляндские полки и псковское ополчение. А вскоре окрик из Копенгагена заставил шведов и вовсе пришлось убраться из изрядно ограбленных ими земель Польши.
День задался с самого утра — солнечный свет щедро заливал полоцкие окрестности, стояла безветренная, сухая и тёплая погодка. Короткое бабье лето перед скорыми дождями и осенней серостью раскисших дорог. В душе у Никиты Ивановича словно музыка играла — никому из прежних правителей Руси не удавалось за одну войну освободить едва ли не все земли Древней Руси. Но в тоже время царь понимал, насколько сложно будет теперь удержать их — юго-западная граница Руси стала русско-турецкой границей, включая крымские владения, протянувшейся от Дона до владений Габсбургов. А Польша будет рада любому союзу, направленному против Москвы.
'Хоть шведа окоротили вконец' — вздохнул Романов — царь едва ли не ежедневно добрым словом поминал прочный союз с датским королём Фредериком.
— Великий государь! Посольского приказу голова... — Никита Иванович, поморщившись, замахал руками, прогоняя дьяка за двери.
— Заходи, Афанасий Лаврентьевич! — государь подошёл к боярину, вернувшемуся с докладом к монарху, после того как верхом проводил гостей до стен Заполотья.
— Вовек земля Русская не забудет тебя и трудов твоих! — Романов заключил смутившегося дипломата в свои крепкие объятия.
— На то я и поставлен тобой, государь Никита Иванович, — пролепетал Ордин-Нащокин, — царской большой печати и государственных великих посольских дел сберегателем.
— Устал, Афанасий Лаврентьевич? — царь пригласил приказного голову сесть на креслице напротив себя. — Устал, знаю. Хочешь ли на отчину отбыть? Псков недалече, а ведь в родных местах и отдыхается лучшей, особливо после тех долгих дней и бессонных ночей, что ты над миром великим трудился.
— Благодарствую, великий государь, — боярин поднялся с места и поклонился Романову. — Непременно съезжу на отчину. А покуда есть дела и тут.
— Куда без них, Афанасий Лаврентьевич, — махнул рукой государь, вздохнув. — Это со стороны видеться, будто приобрели мы землиц отчих, а ведь опричь их теперь ворог злейший затаил злобу до поры. А Порта? Будет ли она взирать на наше усиленье со спокойствием?
Ордин-Нащёкин молча покачал головой.
— То-то, — молвил царь. — Нынче думать надобно быстрее прежнего, смекаешь? Знаю, смекаешь, Афанасий, друг мой.
— Государь, — встав с креслица, боярин обошёл его и, взявшись за спинку, заговорил:
— Верно, слыхал ты о тех речных кораблях, кои в Ангарском царстве по рекам плавают? Силушку они имеют огромную — будто морские корабли!
— Самоходные корабли-то, слыхал! Через купцов узнавал — пусть и не много их, а реки держат под ангарцами... Думаешь, купить у царя Сокола корабли оные? Полно! Не продаст, ведаю о том.
— Так зачем покупать, государь? Пушки надобны, а уж корабль, пусть и гребной, завсегда можно сработать, — убеждённо проговорил дипломат.
— И то верно... — монарх задумчиво теребил бородку, устремив взгляд на слюдяное оконце, сквозь которое пробивался яркий солнечный свет.
— Государь, — понизив голос, снова заговорил боярин. — Каков будет твой ответ императору Фердинанду?
— Не желаю я Польшу с ним делить! — отмахнулся Романов. — Сам посуди...
Ордин-Нащёкин довольно и торжественно кивал, слыша разумные слова русского самодержца.
"Женился б ещё без промедлений" — тоскливо подумал Афанасий. — "Скоро уже сваты из Голштинии вернутся, с ответом герцога Фридриха".
Недавно государь решил таки жениться, соглашаясь исполнить разумные требования Патриарха и многих ближних людей. Итак уж довольно Никита Иванович попирал древние законы, оставаясь без супруги. И вот ко двору пришлась Анна, юная дочка голштинского герцога.
— ... умножать внутри границ русских племя оное — горячее, склонное к вольнице и изменам? Нет уж, пусть будет Польша!
— Так что Фердинанду писать будем? — умильным тоном повторил вопрос приказный голова. — Супротив короля союза учинять не станем, стало быть...
Дождавшись уверенного царского кивка, боярин произнёс:
— Но негоже и от предлагаемого союза отступаться, надобно предложить иное. Турецкая граница у Руси ныне стала велика, да и император от турок беды претерпевает разные... Разумею я, коли союз против турок создать, пользы оттого всем станет больше.
— Верно, Афанасий Лаврентьевич! — воскликнул царь, встав с креслица.
Заложив руки за спину он недолго походил по застланному коврами полу, после чего остановился и посмотрел на дипломата:
— О том и пиши! Супротив турок союз учинять будем, а с ляхами нам самим решать!
— Да, государь, — поклонился Афанасий, пряча довольную улыбку в бороде.
Анти-турецкий союз с императором Священной Римской империи будет создан уже в конце следующего года. Фердинанд охотно пойдёт на заключение с Москвой оборонительного договора, по собственной инициативе назвав это предприятие 'Священной лигой', поминая этим одноимённый союз Испанского королевства и итальянских государств, некогда успешно противостоявший тем же туркам. Едва узнав о заключённом союзе, Венецианская республика известила Вену о своём желании присоединиться к нему. Венецианский дож Франческо Молин отчаянно просил помощи, ведь республика уже воевала с османами, отбиваясь в осаждённой ими критской крепости Кондия и более успешно воюя с турками в Далмации. Однако Фердинанд даровал венецианцам только лишь право найма солдат в своих владениях, более всего беспокоясь о своих пределах. Москва, силой оружия заявившая о себе в борьбе со своими соседями, стала объектом надежд православных народов. В Вильно, куда окончательно переехал Никита Иванович, зачастили послы из Молдавии, где с помощью лояльных царю казаков на престол вернулся Василий Лупу, активно развивавший отношения с Русью. Были у Романова и послы от черногорских кланов, от константинопольского патриарха Афанасия Пателара, которые призывали русского царя идти на Царьград, дабы сокрушить турок и освободить древний город. Никита Иванович всякий раз подолгу разговаривал с посланцами, многое узнавая от них, однако неизменным его ответом было сетование на силу турок и сложность такого похода для государства. 'Токмо о сбережении пределов своих думаю, на Бога уповая' — упрямо отвечал царь, отпуская послов с богатыми дарами. После окончательного замирения на западных границах и ухода шведов из изрядно опустошённых ими северо-западных и центральных польских провинций, Никита Романов обратил свой взор на Юг.
Воронеж, апрель 1658.
Сей год стал первым, в который Русь не закупала шведского железа и вдвое уменьшила покупку олова и меди у голландцев и датчан. Постоянно выраставшие в числе уральские казённые заводы, начальником производства на которых Никита Иванович назначил Петра Беклемишева, сына почившего три лета назад боярина Василия Михайловича, с каждым годом давали всё больше выплавляемого металла, изделий из него, а главное — пушек, с помощью которых русское воинство громило своих неприятелей. Строгоновским же заводам наказывалось то количество орудий, которое они должны отливать для нужд государства — эта продукция шла на восток, в сибирские городки и остроги, в степные крепостицы, только через которые и могли проходить хивинские купцы, во избежание торговли людьми. Посылались уральские пушки и в казачьи области — на Терек, Сунжу и Дон.
