— Но что именно вы поняли, Плотин? — поинтересовался Каракозов.
— Единое недостижимо, — грустно прозвучал ответ. — У людей даже не возникает импульса его достичь. Боюсь, мы все обречены.
— На что?
— Оставаться в нашем диком, примитивном состоянии. А редкие люди, способные выбраться из него, ничего не меняют. Они остаются сами по себе, не находя ни понимания, ни признание у большинства. Скорее оно воспринимает их в качестве своих врагов. Или в лучшем случае как выживших из ума.
— Но разве вы не осознавали этого с самого начала? Ведь вы как никто другой всегда понимали человеческую природу. Разве не так?
Какое-то время Плотин молчал, вернее, в голове Каракозова не раздавалось никаких звуков.
— Те, кто рожден на свет, слишком подвержены надежде, — раздались слова Плотина. — Без нее невозможно перенести горести мира. Но это и самое большое заблуждение. Тех, кто думают, что можно что-то изменить, рано или поздно охватывает разочарование.
— Но если все так безнадежно, зачем тогда все? — спросил Каракозов.
— Не спрашивай и не жди ответа. Мудрость в том, чтобы жить вопреки всему. Ничего другого нам просто не остается. Тот, кто принимает этот постулат и действует согласно ему, уподобляется Богу.
Каракозов почувствовал, что не знает, что сказать. Наверное, Плотин прав, все же он один из самых мудрых людей, которые когда-либо появлялись на земле. Но как с этим смириться, он, Каракозов, не понимает.
— Я понимаю твои затруднения, — снова зазвучали слова Плотина в голове Каракозова. — Не думай сейчас об этом. В какой-то миг ты поймешь, что надежда есть. Но для нее путь не близкий. Тебе решать, ступишь ли ты на эту дорогу или останешься стоять на месте?
— Что же надо делать, чтобы ступить?
— Для начала вспомнить свою жизнь. Это крайне важно, без этого ты не сможешь пойти дальше. Не разобравшись в себе, невозможно разобраться в мире. Человек — изначальная точка для этого.
— Я постараюсь, хотя многое уже забыл.
На лице Плотина появилась нечто похожее на улыбку.
— Ни одно мгновение жизни человека не исчезает, оно полностью сохраняется и может быть воспроизведено.
— И я могу просмотреть всю свою жизнь?
— Разумеется. У каждого в Элизиуме есть место, где он может пролистать, словно книгу, свою жизнь, страницу за страницей. Я отведу тебя туда.
— Но если я стану просматривать свою жизнь, это займет уйму времени.
— Ты забыл, что времени как такового тут нет. Но ты прав, нет смысла смотреть все. Покажут лишь те фрагменты твоей жизни, которые тебе нужны, чтобы переосмыслить свой путь. Иначе ты бы просто потонул в потоке воспоминаний и информации. Согласен?
Каракозов вдруг почувствовал, что ему не так-то легко согласиться. Он не был уверен, что хочет снова пережить многие фрагменты своего прошлого.
— А если не соглашусь? — спросил он.
— Ты тут же покинешь Элизиум. Тебе тут нечего будет делать.
— Пусть будет так, как вы говорите.
— Я был уверен, что ты согласишься. Следуй за мной.
— Это далеко?
Плотин посмотрел на Каракозова и покачал головой. Черт, он снова забыл, что тут нет таких понятий. Пора уже привыкнуть.
Плотин взметнулся вверх и стремительно понесся по мерцающему разными цветами туннелю. Каракозов поспешно устремился за ним.
4.
Плотин исчез, и Каракозов остался один. Хотя вокруг не было никаких стен, его не отпускало ощущение, что он пребывает в изолированном пространстве. Здесь не было переливаний света, вокруг царила одна и та же цветовая гамма, что-то между светло серым и темно— серым оттенком. Причем, она была неподвижна, никаких изменений. И еще здесь была какая-то звенящая тишина; не раздавалось ни шорохов, ни звуков, ни каких-то других шумов.
Чем-то эта атмосфера отдаленно напомнила Каракозову кинотеатр перед сеансом, когда уже погас свет, а экран еще остается темным. И ты гадаешь, что сейчас на нем появится. Возможно, это самые интригующие мгновения перед началом фильма, когда подсознательно ждешь чего-то необычного или даже чудесного. Хотя знаешь, что шансы на это просто мизерные.
Внезапно что-то изменилось, то ли вокруг, то ли в нем самом — понять это Каракозову было затруднительно. Все погрузилось в непроницаемый мрак. Он был такой сплошной и плотный, что возникало ощущение, что мир обуяла непроницаемая темнота.
Но это состояние длилось какие-то мгновения, по крайней мере, у него возникло именно такое ощущение. А затем что-то вдруг засветилось, причем, свет быстро нарастал. В какой-то момент Каракозов отчетливо ощутил, что его прежнего уже нет, он куда-то растворился. Ему даже стало страшно, но это чувство как быстро возникло, так и быстро прошло. Его сменило изумление, так как он увидел себя в их небольшой квартире, в которой вместе с родителями жил в маленьком сибирском городке.
Но изумление исчезло так же быстро, как и появилось, он больше ничего не чувствовал. Точнее, к нему вернулись, казалось, навсегда утраченные чувства и мысли той далекой эпохи. Он вновь вернулся в нее.
Они сидели на кухне. Маленькая, шестиметровое помещение, где не только готовили, но и ели. Разместиться на ней было не просто, но за многие годы они приспособились к таким условиям.
Сегодня же был не просто ужин, а торжественный ужин по случаю окончания Игорем школы. В их доме почти никогда не пили, только отмечая особенно торжественные события. Как раз оно и было таковым — ведь сын закончил школу с золотой медалью. Больше него в этом выпуске такой награды никто не удосужился. И сейчас она лежала на столе.
Отец откупорил бутылку шампанского и разлил его по бокалам. Игорь спокойно смотрел на шипучку, вместе с бывшими одноклассниками он уже несколько раз пробовал такое вино. Хотя родителям об этом, естественно, не рассказывал.
— Теперь ты взрослый и можешь сделать несколько глотков шампанского, — сказал отец, не спуская глаз с сына. — Да, Марта? — обратился он за поддержкой к жене.
— Но только, если этим делом не сильно увлекаться, — произнесла мать. — Ты согласен, сынок?
— Конечно, мама, — кивнул головой Игорь. Он не стал говорить, что ему нравится вкус шампанского, которое он уже несколько раз пробовал.
— Тогда выпьем за тебя и твои успехи, — провозгласил тост отец, беря бокал в руки. — Мы с мамой гордимся тобой. Хочу открыть тебе маленький секрет, — он снова поглядел за жену, ища у нее поддержку. — Твоя классная руководительница Анастасия Владимировна сказала нам, что уверенна, что тебя ждет большое будущее. Заодно выпьем и за нее. Она много для тебя сделала.
Они выпили.
— Ешь, Игорек, — проговорила мать, с обожанием глядя на сына. — Это ты в папу такой способный.
— Он способный сам в себя, — возразил отец. — Теперь же самое важное — правильно выбрать дальнейший путь. Мы с мамой до сих пор не представляем, куда ты собрался поступать? Ты нам так ничего и не сказал. А это на сегодня главный вопрос. Говори, что решил. А мы тебя поддержим, будем помогать, сколько сможем. — Да, Марта?
— Конечно, Теодор, сколько сможем, столько и поможем. Я могу взять еще полставки. У нас это не проблема. — Мама Игоря работала участковым врачом в поликлинике.
— У тебя отлично с математикой и физикой, почему бы тебе не продолжить нашу династию и стать инженером, — предложил отец. Он работал на местном заводе заместителем главного конструктора.
— Или врачом, с биологией у него тоже в порядке, — дополнила мать. — У нас в областном центре отличный мединститут. Я там училась, поэтому знаю.
— Политех ничуть не хуже, — возразил отец. — Мне тоже это известно не понаслышке. Что скажешь? Времени мало, скоро надо подавать документы.
Игорь молчал, ему не очень хотелось говорить на эту тему. Но он понимал, что разговора не избежать. Он весь выпускной класс старался его обходить, хотя родители периодически расспрашивали об этом. Но молчать больше невозможно, настал момент, когда придется сказать обо всем открыто.
Игорь, стараясь не смотреть на родителей, тихо произнес:
— Мама, папа, я сделал свой выбор.
Родители, желая услышать продолжение, с нетерпением уставились на сына.
— И какой? — спросил отец.
— Я поеду в Москву, буду поступать в МГУ.
— И на какой же факультет? — снова спросил слегка удивленный отец.
— На философский, — еще тише произнес юноша.
— На какой, какой? — словно не поверил ему отец.
— На философский, — повторил Игорь.
— И кем же ты будешь?
— Философом.
В кухне воцарилась тишина.
— Кем, кем? — первым нарушил ее отец. — Я, наверное, ослышался.
— Я хочу быть философом. Я долго думал, что мне по-настоящему интересно. И пришел к заключению, что философия меня увлекает сильней всего остального.
— Сынок, ты этого говоришь сейчас всерьез? — подала голос мать.
— Да, мама, я говорю очень серьезно.
— Хорошо, предположим, — проговорил отец с таким выражением лица, словно бы проглотил что-то очень горькое. — Вот кончишь свой университет, чем будешь заниматься?
— Познанием мира.
— Чем, чем?
— Познанием мира.
— То есть, ты считаешь, что он не познан, а ты его познаешь — и все мы будем знать, как он устроен? Я правильно уловил твою мысль?
— Не совсем, папа.
— Да, — удивился отец. — А как тогда, объясни?
— Я думаю, что мир невозможно познать.
— Если ты это понимаешь, то зачем тогда хочешь этим заниматься?
Игорь поймал себя на том, что не представляет, как объяснить все это родителям. Наверное, он и сам это смутно сознает.
— Если мир нельзя познать, это не значит, что его не надо познавать. Просто каждый, кто этим занимается, вносит какой-то свой вклад. Вот и я тоже этого хочу.
Родители растерянно переглянулись, видно было, что им нелегко было найти аргументы, чтобы отговорить сына.
— Послушай, я тебя в чем-то понимаю, — не уверенно начал отец, — наверное, это по-своему важно и интересно. Но ты посмотри на ситуацию с другой стороны. Во-первых, еще неизвестно, разрешат ли тебе познавать мир?
— Кто же мне может запретить, папа? — удивленно воскликнул Игорь.
— Да кто угодно! — вдруг зло воскликнул отец, но тут же попытался взять себя в руки. — Ты же мужчина и должен понимать некоторые вещи. Нужно же не просто познавать, как ты говоришь мир, но нужно, чтобы за это тебе бы платили деньги. И желательно не самые маленькие. У тебя же будет семья, появятся дети, на что их будешь содержать? Ты не просто будешь познавать мир, а трудиться в какой-то организации, где платят нормальную зарплату. А, насколько мне известно, таких совсем немного. Уверен, что тебя примут в одну из них? Да всем известно, что туда устраиваются по блату. А по блату берут своих, то бишь, в основном москвичей. В нашем городе, ни даже в областном центре таких контор нет. Ты подумал, кто тебя возьмет — выходца из черт знает, откуда, без знакомств и связей? И кем ты будешь тогда работать со своим дипломам философа? А другой профессии у тебя уже не будет. Что скажешь?
— Папа дело говорит, — поддержала мужа жена. — Прислушайся к его словам. Мужчина должен твердо стоять на ногах. Вот, как твой папа. Мне с ним хорошо и спокойно.
Игорь сжался на стуле. При всей своей неопытности и наивности он понимал, что в словах отца много правды. Вполне возможно, так оно и будет. Но и отступать он не собирался.
— Я понимаю, что будет сложно, но я постараюсь не пропасть, обрасти связями, — не до конца веря своим словам, ответил Игорь. — Поймите, мне другое не интересно. Точнее, интересно, но не настолько, чтобы этим заниматься всю жизнь. Я вам не рассказывал, но я могу часами размышлять над каким-нибудь философским вопросом. И мне не скучно.
— Вот в чем причина твоей растерянности, — проговорила мать. — А я-то все думала, что с тобой часто происходит. Даже врачу собиралась показать.
— Не надо показывать меня к врачу, — быстро проговорил Игорь.
— Вижу, ты не желаешь внимать нашим с мамой аргументам, — снова проговорил отец. — Я всегда опасался твоих странных фантазий. Мне не нравились книги, которые ты читал. Но я надеялся, что одумаешься, и вся эта блажь пройдет. Но ты не унимаешься, не желаешь понять, что губишь собственное будущее. Я еще твой отец и поэтому данной мне над тобой властью запрещаю даже думать учиться на философа. Раз не можешь решить сам, мы с мамой определим, куда тебе поступать. И ты будешь поступишь.
— Нет, папа, не буду. — Игорь попытался сосредоточить внутри себя всю имеющуюся у него решительность.
— Будет так, как я говорю! — вдруг рявкнул отец. Он больше не скрывал ни своей злости, ни гнева. — А чтобы никуда не сбежал, будешь сидеть взаперти в квартире. И готовиться к экзаменам. А когда они наступят, вместе поедем поступать. Потом мне всю жизнь будешь благодарен.
— Не буду, папа.
— Вижу, договориться у нас не получится. Тогда запираю дверь и отбираю у тебя ключи. Немедленно отдай их мне! Где они?
— Я сейчас принесу, — пообещал Игорь.
— Может, не надо запирать, — робко попыталась заступиться мать.
— Марта, ты же видишь, по-другому не получается. Чего сидишь, иди за ключами, — потребовал отец от сына.
Игорь встал и медленно побрел в свою комнату. Взял ключи со стола, несколько мгновений молча смотрел на них, а затем бросился к выходной двери. Отец побежал за ним, но не успел, юноша первым выскочил из квартиры.
В эту ночь впервые в жизни он ночевал не дома, а у своего приятеля.
5.
Первые недели учебы Игорю пришлось жить на съемной квартире, точнее, в комнате в восемь квадратных метров. Но даже такое небольшое жилье опустошало его бумажник; чуть ли не ежедневно он подсчитывал свои расходы и с горечью констатировал, что надолго их не хватит. И что тогда? Возвращение домой. Он с таким трудом выбил согласие родителей на поступление в московский университет. Если бы не мама, отец никогда не согласился. Но она уговорила его не мешать сыну делать то, к чему влечет сердце. А там видно будет.
Отец согласился с большим трудом. Они всегда были близки друг другу, но сейчас Игорь явственно ощущал возникшее отчуждение между ними. Они жили в одной квартире, но жили, как чужие, почти не общаясь. И пока Игорь готовился к вступительным экзаменам, так все и продолжалось.
В данной ситуации Игоря радовало лишь то, что ему больше не приходилось спорить с отцом, отстаивать свою позицию. Тем более, он понимал, что все равно не сумеет ничего доказать. Он вдруг понял, что отец — из другого мира, с другими представлениями и ценностями. И общий язык им никогда не найти.
Но перед самым отъездом именно отец сунул ему в руки довольно пухлый конверт. Игорь открыл его и увидел, что он заполнен разноцветными купюрами.
— Это от нас, — пояснила мать. — Мы не хотим, чтобы ты нуждался. Мы очень просим — питайся хорошо. Для учебы это крайне важно.
Игорь едва сдержал слезы. Он обнял мать и долго не отпускал. Затем повернулся к отцу, ему тоже хотелось приникнуть к нему, но он не решился. Они просто пожали друг другу руки.
По большому счету это уже ничего не изменило, Игорь окончательно понял, что между ним и родителями — непреодолимая пропасть. И ее не перескочить, не перелететь, не засыпать, она сохранится навсегда. С этим ему и следует жить.
