О моём перерождении в сына крестьянского

Третичная способность 9 (ранг А — героический): комбинирование чар школы иллюзий с чарами иных школ значительно облегчено. Доступно комбинирование в едином плетении трёх чар (с пропорциональным повышением круга по сложности). Требования для метамагии соответствующего направления существенно снижены.

Про комбинацию "трёх в одном" пояснять излишне.

Наконец-то я могу не выбирать, что же именно мне вплести в Паучий Прикид: Плащ Мороков или Биобустер? Даёшь интегральные чары пятого круга, Броню Героя! Да!

Что же до разницы между "значительно" и "существенно" в последнем предложении описания — ну, это примерно разница между выдающимся и героическим. Плюс один к грейду. И это тоже чувствуется прям отлично, особенно в случае использования всё той же Брони Героя.

Достаточно сказать, что я могу вызвать свою Тень, оставаясь в БГ. То есть вот только-только влез на уровень, давший доступ к чарам пятого круга, можно сказать, за самый краешек заступил — и уже могу параллельно их поддержанию вызывать чары четвёртого круга! Окрутение невероятное, честно, просто голова кругом...

И прямо-таки на кончиках пальцев это чую: ещё немного, ещё чуть-чуть, почти вот-вот — и мой ранг угрозы, замерший на грани самого высокого В, перешагнёт в начальный, но уже А.

Иначе говоря, по гильдейской системе я вот-вот смогу претендовать на первую золотую звезду.

А у меня ведь даже сороковой уровень не взят...

Вот что (уже неплохо развитый) героический класс делает! Не крест животворящий, но тоже мимо с постной мордой не пройдёшь. Я крут, я уже могу в Магистериум Магнум поступить.

...а потрахаться до полного удовлетворения, до звона в башке — не могу. Чёрт. Ещё немного, и я всё-таки паду достаточно низко, чтобы изваять себе куклу для этого самого. Очень натуральную причём: я фигни не делаю, а мои иллюзии до четвёртого круга включительно очень, очень проблемно отличить от реальности, так что эта Иллюзия Вайфу даже на крайне придирчивый взгляд выйдет... правильной.

И даже лучше. И. Де. Аль. Ной.

Но.

Есть у меня также предчувствие, что за создание Иллюзии Вайфу и её употребление по назначению система мне отвалит такую особенность, которой я буду не рад от слова вообще. Я и с говорящими-то головами, зацикленными на своём споре о триглавах с пятижопами, по краешку прошёлся, вот прям чую жо... эм... чую. Не так, как при первых испытаниях Тени Иллюзиониста, в ином разрезе; и всё же был, был у меня момент, когда ещё немного, ещё чуть-чуть — и мне стало бы совсем стыдно за очередную лихо упоротую фигню.

Только доля здоровой самоиронии уберегла. Тот факт, что я рассматривал говорящие головы не как суррогат реальных собеседников, а строго как модели для отработки методики. Практикум по вложению программ изменений в динамические иллюзии.

Ну и ещё — способ подшутить над своей гостьей. Слегка так, безобидно.

А вот с Иллюзией Вайфу мне такое не светит. Заниматься сексом, храня самоиронию... не, люди так не могут. По крайней мере, мне подобные. Да и потерять девственность в новом теле хотелось бы всё-таки по-человечески, а не по-магически.

Но необходимый самоконтроль уже достал. Надеюсь, хотя бы гостья-пациентка, как неисцелимый источник раздражения и восхитительного напряжения, скоро свалит... ведь свалит?

Костёр огромен, он высотой с дом. И сложен из цельных брёвен — не таких монументальных, как старые ходарру с их двух— и трёхметровыми в обхвате стволами, но тоже внушительными: самые тонкие — с бедро взрослого мужчины, самые толстые — с его же грудь. Битые сутки с ним возился, пока всё толком организовал: срубил-перетащил-подсушил-сложил. Даже с магией тот ещё квест вышел.

Этот костёр — погребальный.

Сразу семь тел возложены на него, но Лейта тихо шепчет поминовение только двоим из покойных. Тем, кто при жизни верно служил её роду и пал с кличем "за Ассур!"

Имена пятёрки остальных неведомы ни ей, ни мне; неведомы — и не интересны.

Не люблю бандитов. Пусть скажут спасибо, что их телам предоставлена честь сгореть вместе с теми, кого они убили. Впрочем, что они скажут-то? Их души давно канули в море маны... и, скорее всего, растворились без остатка. Гарантированное сохранение души, пусть в изменённой форме — это для жрецов, посвящённых Договора. Насчёт остальных мне ещё предстоит выяснить, что там в посмертии творится и насколько байки об узких тропах Левобережья правда, а насколько — просто привычная по первому миру религиозная фантазия разума, не готового встретить небытие с прямой спиной.

Но уже мой случай наглядно подтверждает, что всё может оказаться не так... однозначно. И что с посмертием бывают, хм, варианты.

Тем временем дошептав и отступив, Лейта, не поворачиваясь, попросила:

— Господин Сам-Знаю-Кто, огня.

— Как пожелаете.

Указующий жест, в котором нет нужды, но который всё равно что-то затрагивает в глубине души, и вот уже сравнительно тонкие ветви в середине пирамиды брёвен вспыхивают спичками. Пламя растёт и захватывает смолистое, заранее подсушенное дерево очень быстро: в конце концов, я продолжаю помогать ему своим пирокинезом. Буквально минуты три — и бушующий жар становится таков, что моё лицо могло бы ощутить себя как в хорошо протопленной сауне, не защищай его слой плотной иллюзии. Но Лейта стоит немного ближе, а на ней Маски Фантомаса нет...

Делаю шаг и второй. Опустив одну руку, поднимаю вторую.

— Благодарю, — выдыхает Лейта, прикрытая от огненного неистовства прозрачным прямоугольным экраном — этакой увеличенной версией полицейского щита, придерживаемого мной за правый угол.

— Вижу, вы высоко ценили их.

— Да. Я... не знаю, что теперь передам детям.

— Вы...

— Они были не только моими Защитниками и вассалами, — впервые за всё время знакомства гостья перебила меня. Совершенно беззлобно, но резко. — Они были моими мужьями.

Молчу. А что тут скажешь? Чем изрыгнуть нечто дежурно-формальное, тупо-изумлённое или того хуже — бестактное, мудрее просто стоять и защищать от погребального жара женщину, чья потеря как-то резко прибавила в весе. И ведь ни намёком, ни жестом, ни взглядом не выдала себя!

Если хотя бы половина гриннейских аристократов такова...

Трескучий гул огня напоминает о чём-то первобытном. Вероятно, именно так варварские предки провожали в последний путь своих доблестных: тот не воин, кого не провожают в посмертие трупы убитых его рукой врагов, ставшие последним ложем для его израненного тела. Да и сцена, в которую я вмешался тогда своей Тенью... она теперь тоже заиграла новыми красками.

А вот родня, выпавшая мне в моей второй жизни, до сих пор не отомщена. Пусть мы никогда не проявляли особых родственных чувств, пусть я... не важно. Но я намеренно не спешил с расследованием, потому что не имел средств даже провести его, не говоря уже о том, чтобы предпринять меры по... итогам. Ибо неспроста говорится, что месть лучше подавать холодной. А если месть покажется слишком громким словом — справедливость тоже вполне подойдёт. В любом случае я не спешил, потому что промедление выглядело разумным.

Но теперь в моём распоряжении есть сила героического класса. Не пора ли начать раздавать долги?

Если их вообще ещё есть кому раздать...

Конус кострища с оглушительным треском провалился сам в себя. Пламя вместе с искрами лихо взметнулось к небу и словно осело. Судя по цвету, такой жар испепелит не одну лишь плоть, но и начисто съест кости, как братец Логи из скандинавской легенды про Тора в Утгарде.

— Пойдём, — сказала Лейта. И подала пример, разворачиваясь прочь.

Для подъёма на платформу своего "дома на дереве" я использовал имитацию магомеханического подъёмника. Впрочем, не такую уж имитацию, если подумать: платформа, изображающая ограждённую перилами открытую лифтовую кабину, подъёмная механика — верёвка, шкивы талей, барабан, зубчатые шестерни передаточного устройства... всё сделано из плотных иллюзий, как и приводной мотор, но при этом сделано совершенно достоверно с точки зрения всяческих сопроматов и ньютоновых физик; только сняв кожух с мотора, поймёшь, что это фикция.

Магия, что ловко притворяется механикой. Примерно так же, как я сам в меру своих возможностей притворяюсь кем-то вроде Создателя Чудесных Вещей (думаю, название моего подменного класса может звучать как-то так).

Молча зашли мы на платформу. Молча подождали, пока она вознесёт нас вверх. Молча сошли с малой, лифтовой, на большую стационарную площадку "дома".

— Господин Сам-Знаю-Кто...

— Госпожа Лейта?

— Давайте присядем и поговорим.

Так мы и сделали, после чего моя гостья сказала:

— Я должна вновь просить вас о помощи.

— Какой именно?

— Вы уже понимаете, что путь Ассуров сопряжён... со слабостью. Для нас вассалы-Защитники — не прихоть, а необходимость. И теперь, когда я осталась одна... что ж. Я знаю, что прошу многого, но всё же прошу: сопроводите меня до лагеря ходоков, где обосновались мои сородичи. Я могу...

— Хорошо.

— ...выделить долю в... что?

— Я согласен сопровождать и защищать вас. Право, не так уж сложно было предвидеть эту просьбу и заранее обдумать ответ.

— Но ваша внешность!

— Это не великая проблема, — сказал я. С тихим, как бы пневматическим шипением, завершённым чуть более громким щелчком, мою голову накрыл зеркально блестящий круглый шлем, похожий на шлем скафандра, а нечеловеческие руки тем временем скрылись в толстых перчатках. — Как видите, — голос мой стал глуше и ниже обычного, — мне вполне под силу замаскировать... лишние детали. Так даже удобней: в замкнутом пространстве костюма легче создать атмосферу повышенной влажности.

— О! Так значит, вы прячете тело не только из-за... мне следовало быть внимательней и догадаться раньше, что на открытом воздухе кожа... подводного существа может страдать.

— Учитывая обстоятельства, небольшая невнимательность вполне простительна. Кроме того, это всё не ваша вина, а мой личный выбор. Не беспокойтесь о таких мелочах, прошу.

Да, эти мелочи, на которых сыплются шпионы. Но в целом я до сих пор считаю идею выстроить убежище на дереве для как бы человеческой химеры, что как бы сбежала из лап Багрового Ковена, очень тонкой и отменно обыгрывающей особенности психологии беглеца.

Человек, превращённый в земноводное, а тем паче в водное существо, будет прятаться подальше от воды. А то и возненавидит воду вообще. Это не гарантия, но шансы велики. Как велики и шансы на то, что он воспользуется подходящим предлогом, чтобы вернуться в общество других разумных... хотя бы на время. Лейта точно знала, что Сам-Знаю-Кто не против общения, а совсем наоборот. Однако уверенности, что общение не с одной, довольно сильно зависимой от него и "безопасной" женщиной, равно готовности общаться с многими людьми в куда менее безопасных условиях, она питать не могла.

Что ж, я развеял её страхи.

А вот свои...

Лес ходарру — мрачное место.

Ближе к вершинам, на той высоте, где расположилось "убежище", в котором мы провели неделю, всё не так плохо и даже наоборот. А вот если смотреть с земли...

Поверхность усеяна опавшей листвой характерной формы: почти правильный большой круг, за ним круг поменьше, за ним ещё меньше — и так до самого кончика. Обычно в листе ходарру шесть-семь таких сросшихся краями кругов, отчего он слегка напоминает дубовый. Но если лист дуба при увядании желтеет, потом краснеет или буреет, то листья ходарру (и так довольно тёмные, плотные и толстые) чернеют. Ещё на ветках. Опадают же, почернев на четыре пятых, а то и полностью. Земля плотно усыпана этим мрачно-траурным покровом, сквозь который почти ничего не способно прорасти. Мёртвая поверхность, ещё и вяжущая стопу не намного хуже, чем песок пустыни.

И по сторонам виды не лучше. Мощные, диаметром метра два-три, а то и больше, стволы одеты в кору настолько насыщенно тёмно-коричневую, что от чёрной она отличается скорее косметически, на какие-то малосущественные доли оттенка, не имеющие практического значения. А наверху всё плотно, в несколько ярусов перекрыто тёмно-зелёной, жадной до любого лучика, почти не просвечивающей листвой вечнозелёных растительных исполинов... которых, право, хочется назвать вечночёрными.

Даже разгар ясного дня под сенью рощи ходарру оборачивается буро-зелёными сумерками. День пасмурный здесь подобен очень позднему зимнему вечеру. Вечера сродни ясной ночи среди полей, когда окрестности более-менее освещены луной. Но и хмурые, угрюмые вечера эти бледнеют, если сравнить с ночами. О! Ночи ходарру своей молчаливой властью превращают в царство уже совершенно непроглядной тьмы... Но это только если говорить об обычном зрении, которое обеспечивают глаза.

В зрении магическом роща ходарру преображается радикально.

Днём она в чём-то подобна дну тропического моря; хотя это не самое удачное сравнение, но лучшее подобрать мне сложно. Опавшая листва под ногами тихо преет сильно рассеянной маной смерти и распада, словно задавая базовую, басовую ноту; но весь лес — единый гимн тысячам оттенков триединой смеси воды, воздуха и жизни. Это практически рай фитоманта. Низшие духи флоры роятся здесь во множестве, водят хороводы у приветливо мерцающих стволов, завиваются спиральными дорожками и собираются в облачка. Иногда из таких облачков рождаются духи покрупнее и порельефней, но чаще собрание низших не заканчивается ничем, просто распадаясь на отдельные крошечные сгустки. Этакое промежуточное звено — не то крупный планктон, не то мелкая рыбёшка вроде мойвы. Бессмысленная, бесстрашная, беззаботная.

По вечерам магия в роще притихает: процесс, обратный тому, что непременно последует утром. Дневное мерцание стволов сменяется всё более медленными волнами, прокатывающимися от вершин к корням; словно притянутые этим всеобщим сигналом, низшие духи по одному, по два, потом десятками и сотнями оставляют своё дневное роение, чтобы вернуться в убежище породившей их стихии: ныряют в ветви и стволы, как в убежища, чем делают их даже ярче, чем в полдень, но совершенно меняя панораму.

И вот наступившая ночь, ознаменованная полной остановкой волн. Стволы ходарру не мерцают, но тлеют уверенно и ровно совокупным пламенем сотен тысяч низших духов, издали сливающихся в стены, а вернее, колонны неяркого живого сияния. Дневной как бы туман, порождённый танцами свободных духов, рассеивается полностью; в роще, прозрачной и пустой, всё видно вдаль так отчётливо и ясно, что дыхание в груди замирает само по себе — так, словно если ты сделаешь выдох, то его грубая реальность разрушит торжество этого священного момента, этой тихой, торжественной, несравненной красоты. Как ни жаль, но люди не могут не дышать, поэтому ты всё-таки выдыхаешь — и...

Не происходит ничего.

Ночная роща всё так же тиха, всё так же спокойна, всё так же величественна. Ты в ней лишь наблюдатель: малая мыслящая песчинка, букашка, безмолвный свидетель природной гармонии, что сложилась такой за миллионы лет до появления на свет не то что тебя, но и всего человечества. И в точности та же гармония пребудет здесь, в маленьком уголке Леса Чудес, быть может, ещё миллионы лет.