"Ночи Белладонны и другие рассазы"

Грир посветил фонариком в расщелину между двумя крупными корнями. В темноте виднелась широкая застекленная дверь, закрытая ставнями. Рядом с дверью были какие-то каракули светоотражающего цвета, нанесенные прямо на стену здания.

— Видишь это? — спросила Моллой.

— Да.

— Метка команды, парень с неба. Тебе нужно будет прочитать это, чтобы быть нам полезным.

Глаза Мериньяка не могли разобрать стремительных, запутанных каракулей. Они были похожи на надпись, но каким-то незнакомым ему алфавитом.

— Что здесь написано?

— Версия для идиотов?

— Пожалуйста.

Моллой вздохнула, как будто для ответа на его вопрос требовались титанические запасы силы и стойкости.

— Команда Бизли прочесала здание. Они сертифицировали его для стерилизации. В нем также говорится, что единственной причиной, по которой они не довели дело до конца, было то, что у них закончились средства для сжигания. Так что мы, следующая команда, получим удовольствие от этого.

Мериньяк поднял глаза на здание. — Мы должны сжечь все это дотла?

Моллой повернула свою маску к Гриру и хихикнула. — Он действительно пришел к нам зеленым.

Грир тихо усмехнулся, но с некоторым проблеском терпимости к новичку. — Мы не собираемся дотла сжигать все здание, нет. Для этого потребовалось бы гораздо больше, чем все эти дожигатели и резервуары с горючей смесью. Все, что мы делаем, — это делаем его безопасным для геодезистов и бригад с тяжелым оборудованием по сносу, просто уничтожая все последние следы чумы. На метке Бизли написано, что они закончили внутреннюю очистку, и требуется доступ специалиста более высокого уровня. Все, что от нас требуется, — это простерилизовать нижнюю часть снаружи.

— Тогда... полезно знать это, — отважился сказать Мериньяк.

— Когда научишься читать надписи, — сказала Моллой и тут же поправилась. — Если научишься... то поймешь, что за этим кроется гораздо больше. Важно не только то, что написано, но и как это написано. В том, как Бизли это преподнес... есть нечто особенное. Дерзость. Это не просто "это то, что вам нужно сделать". Это выглядит как "посмотрите, что мы оставили для вас, киски, чтобы вы могли закончить". Надеюсь, для тебя это не слишком тяжело. Ублюдки.

— Между бандами существует здоровое соперничество, — сказал Грир. — Это повышает производительность. И надо сказать, что мы отдаем столько же, сколько получаем. Не так ли, Молл?

— Мы это заслужили, — хрипло сказала Моллой. — Заслужили несколько раз. Банда Бизли — нет.

Она подошла к своим саням и отцепила дожигатель, Грир последовал ее примеру. Мериньяк наблюдал и копировал их действия с невероятным вниманием. Проверял бронированные топливопроводы, открывал предохранительные клапаны, приводил в действие подпружиненный спусковой крючок и регуляторы состава горючей смеси, чтобы убедиться, что в них ничего не заклинит, особенно когда топливо течет полным ходом и воспламеняется. Что-то в методичных действиях Моллой и Грира подсказало ему, что недавно произошла какая-то оплошность, которая дорого им обошлась.

— Зажги горелку вот так, — сказал Грир, показывая Мериньяку, как включить постоянное маленькое пламя на конце горелки. — Затем медленно открывай ее и следи за отклонением ветра. Не стоит, чтобы пламя перекатилось на тебя.

Они направили дожигатели к небу. Основное пламя было голубым, очень необычным голубым, переходящим вблизи сердцевины в темно-фиолетовый цвет, который, в свою очередь, переходил в причудливо пляшущий черный. Грир показал оптимальную настройку регулятора, а затем показал, как нажать на спусковой крючок, чтобы увеличить поток. Пламя разгоралось метр за метром, пока не превратилось в жгучее голубое знамя длиной в десять или двенадцать метров.

Дождь искрился сквозь него, а легкий ветерок заставлял самый дальний угол пламени непредсказуемо изгибаться и трепетать, как будто это была змея, которую он держал только за хвост.

Пламя немного рассеяло туман вокруг и над ними, обнажив большую часть стен здания.

— Видишь эти серебряные нити? — сказала Моллой, направляя пламя в сторону стены здания. — Это поднявшиеся на поверхность прожилки чумного вещества. Сосредоточь огонь на самых плотно распложенных узлах. Как только пламя разгорится, оно само будет распространяться вдоль волокон. Не туши его там. Я не хочу, чтобы у нас закончилась смесь, как у Бизли.

Они позволили Мериньяку попробовать первым, что стало своего рода испытанием. Он опустил горелку, пока пламя не стало почти горизонтальным, а затем отпустил спусковой крючок, чтобы уменьшить пламя до контролируемых восьми-девяти метров. Продвигаясь шаг за шагом, приблизил голубое пламя к одному из нервных узлов, где переплетались серебряные нити. Оставался на месте, ожидая, пока пламя не доведет чумное вещество до температуры горения. Это произошло внезапно, серебро превратилось в голубую реку, и голубизна начала распространяться по волокнам, продвигаясь медленно, но неуклонно.

Мериньяк отступил назад, выбрал другой клубок и продолжил выжигать. Моллой и Грир молча наблюдали за ним. Через минуту они опустили свои горелки и включились в работу, взявшись за узлы, разбросанные на некотором расстоянии от тех, которые он уже поджег.

По их молчаливости он заключил, что прошел испытание или, по крайней мере, не провалил его.

Когда они закончили выжигать, Моллой взяла несколько цветных аэрозолей и нанесла свое собственное послание на метку, оставленную предыдущей группой. Ее метка отличалась от первой, но была образована из тех же элементов закодированной грамматики. От надписи под ней почти ничего не осталось.

— Пошел ты, Бизли, — услышал он ее голос. — Опять помочился на наш участок и...

Грир сверился с картой, поворачивая ее то в одну, то в другую сторону, пока не нашел нужную ориентацию. Они взялись за сани и направились к следующему зданию.

— Итак, — сказал Грир, как будто они уже были старыми друзьями. — Чем ты занимался во время войны, Мериньяк?

— Расскажи мне немного о спрокерах, — попросил он. — И я расскажу немного об Окраине Неба.

История, которую он им рассказал, была скудной в деталях, но достаточной. Он был рад, что они ограничились общими вопросами (большинство из которых исходило от Грира).

По его словам, он был солдатом Северной коалиции. Последний оставшийся в живых сын семьи, уничтоженной вторжениями сил ополчения Южных земель.

— Я некоторое время служил в бригаде Кесслера. Но вскоре вышел из нее. Горжусь тем, что был патриотом, но даже я понимал, что методы Кесслера были слишком экстремальными.

— Полагаю, тебя призвали на военную службу, — сказала Моллой, и это прозвучало как осуждение.

— Нет, я пошел добровольцем. Южане убили моих братьев, а затем забрали моего отца. Я был слишком молод, чтобы идти в армию, когда моя мать овдовела, но с этого момента стал считать дни до того, как меня возьмут.

— Твоя мать была с этим согласна? — спросил Грир.

— Нет, как ты можешь себе представить. — Мериньяк, кряхтя, тянул сани, переводя дыхание между усилиями. — Но она уважала мое решение почтить семью. Это было еще более важно, потому что к тому времени, когда умер мой отец, я был автоматически освобожден от воинской повинности. Я не должен был делать то, что сделал. — Он снова хмыкнул, борясь с тем, чтобы сани не начали опрокидываться, когда их полозья заскрежетали по неровной поверхности. — Я пошел посмотреть на его тело. Они пытались вылечить его в одной из частных больниц, но его травмы были слишком серьезными. Они поддерживали в нем жизнь в медицинском смысле, чтобы можно было извлечь некоторые из его органов и отправить обратно в полевые клиники. На Окраине Неба сначала нужно получить довольно тяжелое ранение, прежде чем заработать билет домой или просто подальше от линии фронта.

— Понимаю, почему переезд в Город Бездны, в конце концов, не был таким уж потрясением, — сказал Грир.

— Как я уже сказал, мне повезло, что у меня был шанс уехать. Там проводилась лотерея для солдат-срочников и добровольцев, на которую мы возлагали большие надежды. Время от времени кому-нибудь из нас предлагали место на корабле, отправляющемся в какой-нибудь лучший мир.

— Думаю, сейчас ты предпочел бы вернуться домой, — сказала Моллой.

— Нет, — сказал он. — Ни в малейшей степени. В конце концов, мне там нечего было делать. Мать умерла, а могилы моих братьев превратились в руины. Я внес свой вклад в дело Севера. Когда увидел свое имя в списке приглашенных на "замороженный сон", то согласился.

— Сочувствую твоей матери, — предложил Грир.

Моллой усмехнулась, но ничего не сказала.

— В конце концов, ее доконала не война, — сказал Мериньяк. — Просто болезнь. Но наверное, болезнь тоже была побочным эффектом войны. Думаю, она была бы счастлива, что я выкарабкался. Даже если для этого пришлось приехать сюда.

Грир спросил: — Часто думаешь о ней?

— Не так много о временах после смерти отца. Но когда я был поменьше, и ей пришлось сообщить мне новость о том, что я потерял брата... она пела мне на сон грядущий и говорила, что в конце концов все будет хорошо. — Мериньяк с трудом преодолел с санями черную расщелину, в которую можно было провалиться. — Она пела очень красиво, и я этого не забуду. — Затем, сознательно разрушая очарование собственных слов: — Это моя часть. Расскажи мне о спрокерах.

С поднятыми голубыми факелами они вошли в помещение, которое когда-то было вестибюлем с высокими потолками, но теперь напоминало гнетущий влажный полумрак оранжереи. Это был плотный, запутанный объем, пересеченный на всех уровнях ветвистыми выступами, выросшими из основных стен. Они поднимались все выше и выше, становясь все более взаимосвязанными и непроницаемыми. В здании не было ни электричества, ни света, но откуда-то сверху просачивалось какое-то серое сияние. Дождь проникал и внутрь. С веток капало, и многие из них покрылись блестящей, похожей на мох порослью.

— Нам обязательно подниматься туда? — спросил он, стараясь, чтобы вопрос прозвучал как само собой разумеющееся.

— Ты вызвался добровольцем? — спросила Моллой.

— Вообще-то, я бы предпочел остаться здесь, внизу.

Они протащили свои сани дальше в вестибюль, пригибаясь под самыми нижними ветками. Пол вестибюля провалился неглубокой чашей, и они оказались по щиколотку в серой воде. Мериньяк следил за тем, чтобы инструменты на санях не попадали в воду. Его защитные очки снова начали запотевать, но он решил, что лучше не снимать маску. Он хотел выглядеть так, будто не отстает, вписывается в обстановку.

Он подпрыгнул, когда что-то шевельнулось в серой воде, какая-то извилистая фигура, плывущая прямо под поверхностью. Мериньяк опустил горелку, приготовившись поджечь ее. На секунду все, о чем он мог думать, были смертоносные змееподобные создания Окраины Неба.

— Полегче, — насмешливо сказала Моллой. — Всего лишь крыса. В последнее время они подросли. Но это не наша проблема.

Они нырнули под толстый, низко нависающий брус, заходя все глубже в воду. Затем вверх по постепенно поднимающемуся склону, пока вода снова не стала глубиной всего по щиколотку, что, несомненно, было слишком мелко для ужасных купаний.

Что-то зацепило его за ногу. Он пошатнулся с резким удивленным вздохом. Его ботинок зацепился за какой-то трос, который, должно быть, оставила одна из предыдущих команд. Он высвободился, обрел равновесие и продолжил движение вперед, не сказав больше ни слова.

Было почти облегчением добраться до цели. Моллой провела их сквозь хаос и воду к задней стене здания, примерно напротив того места, откуда они вошли. Здесь свет был еще более тусклым, чем раньше. Дождь лил не каплями, а непрерывными мощными ручейками, что казалось Мериньяку более чем разумным. Вода разбрызгивалась по всем поверхностям, капли в воздухе превращались в голубоватые блики в сиянии их сигнальных огней.

— Просыпайся, просыпайся, — крикнула Моллой.

Спрокер был мужчиной, наполовину погребенным под стеной. Казалось, он пытался выбраться из нее, как будто стена была перпендикулярным морем, а мужчина — тонущим пловцом. Видна была только верхняя часть его тела: грудь, молотящие по воздуху руки, голова, зажатая в напряженной борьбе за последний вздох, прежде чем здание поглотило его. Это не удалось, не полностью, но этого процесса было достаточно, чтобы оставить человека погруженным в себя, окаменевшим, неспособным к жесту или реакции, превратившимся в эту наполовину сформировавшуюся скульптурную картину.

Казалось, он был отлит из какого-то металла, похожего на олово. Его лицо напоминало металлическую маску: глаза были пустыми, рот — неглубокой впадиной. Там, где края его тела и одежды соприкасались со стеной, серебристые завитки свидетельствовали о включении человека в архитектуру, о включении его нервной системы в собственную сеть ощущений и реакций здания.

Они приближались, взметая ввысь голубое пламя, так что все блики и тени от спрокера, казалось, двигались, вызывая ощущение, что человек отпрянул, пытаясь распластаться или, возможно, полностью вжаться в стену.

— Он не сдался без борьбы, — сказал Грир.

— Разве они не все борются? — спросил Мериньяк.

— Можно подумать. У некоторых на лице написано смирение или капитуляция. Они знают, что их ждет, и не сопротивляются. Другие... кажется, что они пошли добровольно. Даже с нетерпением, как будто это своего рода блаженство. По большей части, мы никогда не узнаем, что творилось у них в головах.

— По большей части, мы и не хотим этого знать, — сказала Моллой, пресекая эту дискуссию. — Убери свою конфорку, Мериньяк. Можешь помочь мне с тестовыми проводами. Очисти входы, там, где они начали закрываться.

Он прикрепил горелку обратно к саням, но с ее конца все еще стекал синий индикатор. Моллой сделала то же самое, затем начала разматывать мотки электрического кабеля. Мериньяк освободил свою дрель. Это было тяжелое, прочное изделие, приводимое в действие ручной рукояткой на зубчатом колесе.

Предыдущая команда уже просверлила входные отверстия в спрокере. Пять беловатых кратеров указывали на то, где они были: один в черепе, два в груди и еще два в предплечьях. Активная чума слияния, все еще присутствовавшая в спрокере, начала залечивать эти отверстия. Теперь их нужно было просверлить заново, чтобы Моллой могла запустить тестовые зонды.

Мериньяк нацелил сверло, собрался с духом и начал поворачивать рукоятку. Из медленно вращающегося сверла выползли серебряные кольца. Вместо того, чтобы походить на человеческую ткань, они, казалось, были сделаны из мягкой блестящей глины. Чума поразила анатомию до такой степени, что то, что осталось, больше походило на окаменелость, чем на труп. Мериньяк обнаружил, что почти сразу забывает о том, что он сверлил человеческое тело.

Он закончил свою работу и отступил назад.

Моллой внимательно осмотрела входные отверстия, но, похоже, не смогла найти очевидной неисправности. Одно за другим она заткнула каждое отверстие плотно прилегающим зондом, а пять кабелей протянула к оборудованию на санях, которые тащил Мериньяк. Она начала нажимать на переключатели и ручки, наблюдая, как на темных экранах загораются нечеткие, колеблющиеся полосы. Несмотря на тент, дождь все равно попадал на оборудование. При плохом подключении вспыхивали искры; из решеток доносилось жужжание и потрескивание. Некоторые разъемы и кабели были грубо отремонтированы после повреждения и обмотаны изолентой. Моллой похлопала по экрану, который продолжал гаснуть, как будто отчитывая ребенка.