— Три. Не, четыре.
— Два. Приложило тебя. Ты зачем на гранату полез?
— И зачем же я полез?! — вздохнул я.
— Ладно, одевайся. Девушкам спасибо скажи, что оттёрли тебя. Как в бане кровавой был.
— Немец то был.
— Знаю. Видел.
— Девчата, спасибо. А видел бы — расцеловал бы. Пока только две, нет — три мерзких рожи этого вот противного типа вижу. Остальное — как в калейдоскопе.
— Сильнейшая контузия. От гранат так не бывает.
Этот голос я тоже знаю. Тот самый интерн.
— Если бы это первая, — вздохнул я.
— Я его оставляю, — говорит интерн.
— Нет, гражданин доктор Живаго. Не оставляешь, — отвечаю ему.
Ротный напяливает на меня исподнее. Запоздало спохватываюсь, опускаю руку в пах, под всеобщее ржание.
— Смешно вам? А я — женатый человек. Мне никак нельзя без этого. Да и вообще — этот орган мне дорог. Хотя бы, как память.
— Как память?
Повеселил народ. Уже хорошо. А там, глядишь, и отойдёт. Да-да, должно отойти! Обязано! Ещё три года войны!
Что? Нейросеть? Что это? А-а, кажись, припоминаю. Пяткин говорил, что сделает мне модернизацию организма. Ха, как у нас, на железке — "Капитальный ремонт подвижного состава с модернизацией и с продлением срока службы". Вот и он мне так. Силу мне вкачал. И буду я теперь, как космодесантник Вархамера — расти двести лет до двух с половиной метров. И силу обрету, как у гориллы. И отсутствие старения. Жить буду, пока не убьют. И ещё он мне вживил нейроинтерфейс. Что это? Не помню, чтобы у космодесанта такое было. Что это? "Интерфейс" — это клавиатура компьютера. Нейроинтерфейс — нервная клавиатура? Зачем она мне? Вот, блин, напихал в меня всякой дряни, пока я беспомощный лежал в его "реакторе". Тоже мне, пришелец. Кто медоборудование реактором называет? Ты бы ещё гаубицу кинетическим нагнетателем назвал.
Да, да, да! Мысленно утапливаю нужную виртуальную пиктограмму, что висела перед глазами поверх калейдоскопа лиц.
"Дублирование высшей нервной деятельности — запущено"
Бывает. Такой вот — кот в мешке.
"Для освоения базы "Нейросети" необходим стазис. Перейти в стазис?" — "Да" — "Нет".
Не подумав, мысленно утапливаю кубик "да".
— Ротный, а что такое "стазис"?
Свет погас.
Руины города Сталина
— Здоров я, граждане начальники, здоров, — в очередной раз заявляю я, вставая в "аиста" и с закрытыми глазами попадая себе пальцем точно в нос.
Просто — очередная врачебная комиссия. Не хотят меня на передок отпускать. Не верят, что проведя 10 суток без сознания очнулся полностью здоровым.
— Не понимаю я вас, граждане врачи. Воевать — некому, а вы полностью здорового ветерана штурмового подразделения держите тут. Там немцы толпами и живые — кислород расходуют.
— Заткнись! — довольно грубо обрывает меня председатель комиссии.
— Не очень вежливо, — скривился я, — злой вы. Уйду я от вас.
— Куда ты рвёшься? В Шурочку?
— В неё, родимую.
— Может, психиатра привлечь? Что-то он слишком весёлый.
— Живой я, гражданин начальник. Живой и здоровый. Вот и рад. Надо побыстрее искупить вину свою и — к своим.
— В штрафниках только один способ искупления — кровью.
— Не скажи. При мне вернули звания целой куче штрафников за пленных румын.
— Было. Я — тоже слышал, — кивнул один член комиссии.
— А-а, Бог... чёрт с тобой! — махнул рукой председательствующий, — не терпится голову сложить — твоё дело.
— Я — в рубашке родился. Ничего со мной не станется, — улыбаюсь я.
После подписи председателя дело пошло быстро. Расписывались. И вот я иду к сестре-хозяйке. Завхозу. Получаю обмундирование, делаю госпиталю Љ NN ручкой и чапаю на станцию. У меня на руках — бумаги, в сидоре — сухпай, на душе — покой, в голове — звон вакуума. Иду, вою: "Я — свободен! Словно птица в небесах! Я — свободен! Я забыл, что значит — страх! Я — свободен! Наяву, а не во сне".
"Голосую" проезжающим машинам. Подбирают. А ведь — строго запрещено. Развлекаю фронтовых рокадных водителей своим посредственным исполнением песен. "Авторадио" тут нет, пока. Я — за него. Врио.
Два раза меня ссаживают у постов ГАИ. Они же ГИБДД. Смеюсь. Дохожу пешком, показываю бумаги. Они же меня и сажают на попутки. Душевные ребята. Даже не обобрали. Только, отпускать не хотели. Пока не насытились моими анекдотами. Про продавцов полосатых палок. Творчески переложенных на современные реалии.
Фронт проходил уже по городским окраинам. Но, фронт стоял.
Заночевал в расположении штаба дивизии. Пристроился в углу одной из хат. Не на снегу — уже хорошо. А утром — повезло — в полк, в расположении которого воевала штрафная рота шла машина. На подножке которой я и добрался. А потом — опять повезло. Встретил нового старшину штрафной роты, что получал боепитание. Помог с погрузкой, доехал с ветерком прямо до ротного.
Доложился, что прибыл. Был послан ротным куда подальше. В 3 взвод. А потом 4 часа бегал за старшиной, чтобы вернул мне мои пожитки, нажитые непосильным трудом. Хотя бы — винтовку.
Вот я и дома. Да-да. Мой дом — штрафная рота. А вернее — подвал, в котором ночует 3 взвод. Все 14 человек 3 взвода. Определили мне свободный угол. Заваленный хламом и мусором. И пока я не поставлен в боевое расписание — занялся уборкой. Нет работы выше и возвышеннее, чем наведение порядка. Не, не так. Борьбы с беспорядком. Со вселенской энтропией. Так! Хаос вокруг тебя порождает хаос внутри. Хаос — непроизводственная потеря сил. Напрасная. Если хаос победил — твоё тело не может жить и начинает разлагаться. А ты — мёртв. Да-да, так вот меня торкнуло, пока лепилы эскулапные меня взаперти держали среди умирающих людей.
А ночью — моя вахта. Сижу на стрёме у развалин дома, остатки стен которого образуют угол. В этом углу — мой пост. А впереди, через 40 метров — позиции немцев. В темноте я вижу неплохо, вижу траншеи, дзот, огневые точки в остатках домов. Вижу, где их подвалы. Да-да, три жилых подвала определил. Не только по дыму печей, но и по пару и свету от открываемых дверей. Простые, как валенки. Свет — демаскирует. Надо переходный тамбур делать, как у нас. Хоть бы просто рванными плащами завесили. Даже обидно стало — насколько они пренебрегают опасностью, исходящей от нас. И от нашего знания расположения их укрытия. Через 4 часа меня сменили. Пошёл спать.
Утром — тихо. Кто — спит, кто — рукодельничает. Вахтенные меняются. Напросился вне очереди. Опять смотрел на позиции противника. Через 2 часа — смена.
— Всегда так? — спросил сменщика.
— Уже 3 дня — тихо. А что? — ответил он.
— Так, мысля одна.
— Не буди лихо, пока тихо, — буркну боец.
Нет. Так не пойдёт. Как сказал товарищ Сталин — земля должна гореть у них под ногами. А у меня — недовыполнение плана. Уже две недели я без крови. Прямо, ломает меня. Шутка, если кто не догнал. Попробовал подкатить к взводному — у того тоже "лихо, тихо". Пошёл к ротному. Выслушал. Подумал. Говорит:
— Комдив уже задрал "языка" трясти. У него разведбат есть, а он — со всех трясёт. Приведёшь — молодец. Дам тебе пирожок. Нет — не возвращайся. Там лучше загнись. С фейерверком, как ты умеешь. Оформлю, как разведку.
Да-да. Такая вот канцелярщина. А как хотели? Это — армия. Структура. И каждый винтик должен быть на своём месте. Таков — порядок. Если винтики самостоятельно будут ходить где попало, а ещё паче — к врагу — это Хаос. И их, винтики, будут расстреливать. Не только потому, что не хер там, в бесконтрольном месте, без приказа делать, а просто, для субординации. Ибо — нехер! К врагу надо ходить массово, цепью и под музыку — бит снарядный. Война — развлечение коллективное. Даже — корпоративное.
И вот теперь имеется приказ, согласно которому винтик Шпунтик пойдёт до терры инкогнито и притащит сюда винтик из конкурирующего механизма. По которому наши винтики, с контргайками, узнают, как там этот, враждебный, механизм работает, и над чем именно сейчас этот механизм работает, над чем собирается работать. Это называется — "язык".
К чему я это всё? К тому, что армия — та же машина. Не зная основ её функционирования можно палец в редуктор сунуть. Пережуёт зубьями редуктора твой палец — и не заметит. Это не я такой послушный стал, что отпрашиваюсь у ротного, а — дошло до меня. А для тех, кто "не догнал" — есть устав. Кто сильно "не догоняет" — есть кулаки сержантов и "старослужащих", что "техникой безопасности" уже "прониклись".
Меня больше не ставили в наряды. Я — опять "вольный стрелок". Ползаю — где хочу. В основном — по "передку", в боевом охранении. Ищу проходы.
Сканирую всеми органами чувств, как старыми, привычными: глазами, ушами, нюхом, логикой. Так и новыми чувствами: чутьём. Чую я опасность, чую эмоции людей, чую опасный металл в земле. Металлы "чуять" я начал ещё в том мире, когда в литейке "варился", а сейчас чую и опасность от них. Так что простой, безвредный уже, осколок, от снаряда неразорвавшегося или мины на взводе — отличаю заранее. Чем крупнее и опаснее объект, тем — дальше. Не сработавшую бомбу, которую и так, глазами, видно — чую за 20 метров. Мину противопехотную — метр-полтора. Противотанковую — на расстоянии руки — парадокс. Наверное, потому, что она не сработает на меня. Веса мне не хватит её активировать.
И ещё я чую взгляды боевого дозора противника. Это похоже на то, как Око Саурона шарило по долине в поисках Феди Сумкина. Такой же невидимый луч враждебного внимания. Одно плохо — не всегда. Надо самому быть спокойным, как вода в пруду, чтобы кругом эмоционального шторма не было. Боя, атаки, например. И чтобы оппонент не умел "отводить взгляд". Сам так делал, когда следил за ряженными в гаишников убийцами. Увидел, что чуют они взгляд, нервничают. Следил за ними рассеянным взглядом, углом зрения. Такого фокуса я не учую.
Я же пока только учусь. Как ребёнок, что только вчера понял, что телевизор — не большая светящаяся штука с цветными пятнами, а источник образов. А колыбельная песня матери не набор приятных звуков, а вполне себе имеет смысл. Мой кот так и не смог понять ни телевизора, ни фотографий. Для него они были просто светящимся ящиком и куском бумаги — понюхает, пойдёт дальше. А вот сын фотки, как образы близких стал воспринимать в год, через пару месяцев понял, что телек — довольно забавная штука. И имеет смысл и право на его "бесценное" внимание. Так и я, открыв новые формы восприятия, кухтался теперь с ними, как слепой кутёк.
Кстати, по этому поводу я довольно сильно заморочился, пока отдыхал в госпитале. Люди отчаянно боролись за жизнь вокруг, а я — как с гуся вода. Ни царапины. Даже последствия очередной контузии исчезли когда я очнулся, пробыв 10 суток в каком-то "стазисе". В компьютерных играх это называется — читерство. И — баниться. Блокируется аккаунт.
А у меня этих читов уже — горсть. Бессмертие, турбо-форсаж, режим восприятия из "Области Тьмы", чутьё на "пипец", гангреноустойчивость, и — общая везучесть. Или — "везучесть" — как посмотреть. Всё перечислил? Ах, да! Знания из будущего. С одним, любым, из таких — уже Х-мэн. А тут — всё в куче.
Не честно это по отношении к моим предкам. Не честно. Они — не имея ничего из моего арсенала -сумели же сломать немца. Сумели. Не имея бессмертия — шли на пулемёты по минным полям в полный рост. Не имея турбо — без сомнений бросались в штыки. Не имея виброклинка космодесантника Вархамера — останавливали танки. У меня всё это есть. Моя ли это заслуга? Нет. Это всё — мои гаджеты. И сам я — гад же ты! Не честно. Нет тут никакой моей роли. Никакого мужества. Чем бы кончилась моя атака на румынский танк, будь я обычным человеком? А как у Васи Воробья. Тем же мокрым исходом. Именно поэтому танк — его. Не мой. Записать на себя — не честно.
Вот такими мыслями я мучился, находясь в этом аду госпиталя. Да, сам я — не страдал. Отдыхал. Но, люди — страдали. И даже — очень. А с моей вдруг возросшей чувствительностью к эмоциям — вообще невозможно рядом находиться!
И пришёл я к таким выводам: всё это, суперменское — не моё. Дано мне в пользование. Для дела. Много дано. А кому много дано — с того много и спроситься. Поэтому что? Потому — дай отдачу! Раз стал ты прихотью, скажем так, Судьбы, суперменом — бери на себя "повышенные обязательства". За тех, кто не обладал и долей перепавшего тебе. За Васю Воробья. За того прибалта. За тех пацанов, что уже легли на алтарь Победы. И за тех, что ещё несут к алтарю свои жизни. За них, кто не сможет. За тех, кто не смог. Не потому, что не захотел. За тех, кто ничего не мог сделать, но не отступил. За ребят, что в штыковую поднимались на наступающие панцердивизионы. Потому что, нечем им было танки остановить, но и сдаться — не могли. Не могли иначе. Выбрали смерть. В полный рост, в атаке, с оружием в руках. Бессмысленно, но — достойно Рода. Достойно доблести предков. И души их будут перерождены, а не преданы забвению по высшему нажатию "delete".
Вот поэтому я и всматривался в руины усыпальницы Царей. Царицын. Так раньше он назывался? Царями когда-то называли воевод. На современный язык "царь" — маршал. Противно-то как! "Маршал" с французского переводиться как "конюх". Царь-конюх. Что-то на земле Воронцов сломалось с "полётом фатазии". К чему я это? А, цари. Вот все голову сломали — где была ставка Орды? Не могут найти адреса. Столица такого мега-образования, как Золотая Орда не могла не оставить след в веках. Москва, например, навсегда оставит на месте своего расположения след. Даже после тотальной бомбёжки термоядерными зарядами. А где ставка Орды? Орда контролировала территорию большую, чем СССР. Какая должна быть столица? Где должны были размещаться имперские чиновничьи аппараты? В шатрах? Неужели они состояли из других людей? Имея весь мир не отстроят себе дворцов? Не поверю!
Орда, орден, ордер — однокоренные слова. Корень их — порядок, структура. Орда — это не государство. Было. После Смуты стало государством. Изначально, когда Орда была Золотой — это было название Армии некого государства. Как называлось государство это? Тартария. Дважды благодатная земля. Царствие Небесное. Сияние Света. Ра-сияние. Русь. Верховный главнокомандующий — слишком длинно. Царь — проще. Один из царей — тут похоронен. По обычаю Орды — тело предано огню, каждый, кому он был дорог — бросил горсть земли. Вырос курган. Мамаев курган. Место захоронения — летняя ставка. Где была основная ставка? А где сейчас основная ставка Армии СССР? Так же было и тогда.
Заруба была между Князьями и Царями. Правительство не хотело, скорее — не смогло, кормить армию, армия решила сама взять причитающееся, пойдя против основополагающей функции — защиты Народа. Итог — орда разбита, один царь — Тахтамыш, убивает другого царя — Мамая. Хоронят с почестями.
Теперь понятно, почему в Гражданскую тут такие ожесточённые бои были. Не за Воронеж, не за Краснодар, а тут. Понятно, почему Гитлер сюда рвётся, не уводит 6-ю армию отсюда. Понятно, почему наши так рогом упёрлись. Не за Ростов-папу, не за Одессу-маму, не за Киев-мать городов русских. Тут. Каждый солдат решил, что Москву — ставку Князей и Сталинград — ставку Царей — отдать нельзя. Центр Силы это. Наполеон — тоже же в Москву фанатично рвался. А столица была — Петербург. Зачем? Думают — осквернят Центр Силы — силы у народа не станет. Ха! Нам они дороги, как память. Сами — порушим. Сами и порушили. Москва — в руинах, Сталинград — в руинах. Меньше силы у нас?
