Андроклид двигался скованно и царь, видя это, не угадал ловушку, сделал выпад в незащищённый живот противника, уже предвкушая окончание поединка. Он не увидел встречного движения македонянина, а спустя мгновение острая боль обожгла запястье Александра. Меч, кувыркаясь, улетел в сторону.

— Прости, государь, ты убит, — спокойно сказал македонянин, остановив деревяшку в двух пальцах от шеи царя.

— Ах, ты... — выдохнул Александр, потирая руку.

Впрочем, в его взгляде не было ни злобы, ни обиды — лишь удивление и уважение. Да, уважение — эпирские воины знали, что их царь не пролёживает бока по утрам. Чуть свет, как он уже в палестре валяет своих телохранителей в пыли и они даже не думают ему поддаваться.

— Недооценил я тебя, — царь оглянулся кругом и увидел Гиппия, который уже прибыл и стоял рядом с Полиперхонтом, скрестив руки на груди, — Гиппий, урони этого человека на землю.

Телохранитель снял перевязь с мечом, отдал подскочившему рабу. Принял из его рук учебный меч.

— Погоди, — сказал вдруг царь, и поманил наблюдавших поодаль троих эфебов, сыновей знатных молоссов, удостоившихся чести упражнять тело в царской палестре, — возьмите палки и нападайте сразу все.

Александр повернулся к Андроклиду и объяснил:

— Не в поединщики тебя беру.

Тот кивнул.

— Позволь, государь, сменить оружие.

— Дозволяю, — согласился царь, решив, что учебный меч македонянина раскололся.

Андроклид отложил деревяшку в сторону, прошёл к стене и поднял стоявший там табурет.

Полиперхонт одобрительно крякнул. Александр покосился на него и сказал:

— Смотри, не расшиби моим людям головы.

— Я тихонечко, государь.

— Нападайте! — махнул рукой царь.

Двое эфебов ринулись в бой, помешав третьему. Гиппий остался стоять на месте. Андроклид поймал между ножек табурета палку первого эфеба, вырвал из рук, его самого оттолкнул. Палку второго отбил в сторону, а бойца ткнул сиденьем в лицо. Пытаясь увернуться, эфеб потерял равновесие и упал. Третий парень, не по возрасту здоровый, как медведь, попёр без ума, разогнался. Андроклид отшагнул, пропуская его, и толчком в спину помог познакомиться с землёй. Первый, тем временем, сориентировался, подскочил сзади, кинулся на плечи, да с таким расчётом, чтобы уронить македонянина на левое колено. Это ему удалось, Андроклид заскрежетал зубами от боли, однако в следующий миг пятки эфеба пробежали по небу, а спина впечаталась в песок.

— Гиппий! — крикнул Александр, — ты чего стоишь, как столб? Нападай!

— Прости, государь, — невозмутимо заявил телохранитель, — меня он тоже убил. Разве что провозился немного подольше.

— Ты что такое несёшь?! Он же хромой! Подумаешь, раскидал мальчишек!

— Правду говорю, хоть и стыдно мне. Я вижу, что он сильнее меня. И нога ему не помеха.

— Да ты...

Царь дар речи потерял от возмущения. Полиперхонт цокнул языком. Сзади кто-то трижды хлопнул в ладоши. Александр обернулся: в дверях стоял Эакид.

— Где ты так натаскался? Ты же в "пеших друзьях" служил, не в щитоносцах?

— Да, господин, в "пеших друзьях". А где научился... Так жизнь заставила. Я гимнасий не посещал и правил в борьбе соблюдать не приучен. Поставь государь против меня ещё пару парней, да кабы не нога больная, я бы не погнушался кому и по яйцам съездить. Когда кого-то оборонить надо, все средства хороши.

— Отлично сказано! — похвалил Эакид.

— Хорошо, Андроклид, — сказал царь, — я удовлетворю просьбу Кратера. Ты будешь состоять при царице, принесёшь присягу мне и моему сыну. Гиппий, проводи воина, устрой, одень, снаряди и расскажи, что да как. Да нос не вешай, старшим ты остаёшься. Потом я представлю его Клеопатре.

Александр повернулся к брату.

— Ты чего в палестру такой разодетый идёшь?

— Некогда мне пот сгонять, дел много.

— Ишь ты, дела у него... А я, значит, прохлаждаюсь. Ладно, говори, чего у тебя.

— У Левкады опять видели афинскую триеру.

— И что?

— А то, что они ходят все дальше на север. И на Закинфе внезапно стало все хорошо.

— Не понял. Что значит "все хорошо"? А было плохо?

— Совсем недавно купцы, которым я приплачиваю за то, что они держат глаза и уши открытыми, говорили, что афиняне крутятся у Закинфа. Приезжали какие-то важные послы. О чём говорили с тамошними правителями, не знаю. А теперь, как спрошу кого, как там дела на Закинфе, мне в ответ: "Все спокойно, тишь да благодать". Не к добру это.

— Ты не переутомился, Эакид? — участливо поинтересовался Александр, — тебе же сказали, что все спокойно, зачем выдумываешь опасность, где её нет?

— Есть, — упрямо заявил Эакид.

Царь только вздохнул и переменил тему:

— Когда Кратер возвращается?

— Если он уже добрался до Азии, то дней через пятнадцать-двадцать.

Таксиарх был отправлен послом к Антигону. Когда до Эпира дошли слухи об успехах Одноглазого, Эвмен убедил царя попытаться заключить с ним союз против Линкестийца. Выбор пал на Кратера. Военачальник никогда прежде не бывал послом, но все согласились, что к Антигону следует посылать обязательно македонянина и кого-то, с кем Одноглазый состоял в дружеских отношениях. Кардиец считал, что справился бы лучше, но вынужден был признать, что в этом деле главное — личные взаимоотношения, дружба и доверие. Зато он разработал обширный план совместных действий, вот только удача на этот раз повернулась к нему спиной: никого из высших стратегов таксиарх в Милете не застал. Гарпал принял его дружелюбно, но сразу дал понять, что говорить с ним не имеет смысла, он ничего не решает. Птолемей с головой ухнул в безумную авантюру, в которой, несомненно, свою дурную башку и сложит, а Антигон... Хочешь, скачи, сменных лошадей дадим, дороги тут хорошие. За полмесяца войско нагонишь.

Столько времени у таксиарха не было. Согласно плану Эвмена и Александра, выступить в поход войско должно было в метагейтнионе[61]. Вторжение подгадали к уборке урожая, чтобы только-только сложенный в амбары хлеб достался Александру.

[61] Август — сентябрь.

Побеседовав с казначеем, изучив ситуацию, в которой оказался Ионийский Союз, Кратер понял, что с Линкестийцем придётся разбираться в одиночку. У Антигона хватало своих забот. Тратить полмесяца чтобы услышать все то же самое из первых уст? Кратер был опытным стратегом, не только железкой махать умел. Он видел, что его не пытаются обмануть. Так и пришлось отплыть восвояси ни с чем. В Эпире о его неудаче ещё не знали.

Эакида раздражало беспечное отношение брата к угрозе с юга, которая ему представлялась совсем не шуточной. Александр возражал, что Афины вцепились в Амфиполь, о чём даже уже бабы на агоре судачат.

— Не станут они воевать в двух местах одновременно.

Эакида эти доводы не убеждали. На островах у побережья Эпира что-то происходило. Что?

Афинам нужна Керкира. Они никогда не скрывали своих устремлений обладать этим островом, важнейшим в торговле с Италией и Сицилией. Керкира в данный момент состоит с горным царством в дружеских отношениях. Афинский флот, господствующий в западном море, держащий ключи от морских ворот Эпира, в десять раз хуже любого пиратского набега. Такого удушья эпирская торговля не переживёт.

Но Александр, подзуживаемый Мирталой, полностью отдался безумной идее завоевания Македонии. Он не слышал Эакида.

Вечером к царскому брату зашел Аэроп.

— Один человек хочет встретиться с тобой.

— Кто такой?

— Он не назвал себя и мне незнаком, но показал симболлон. Такой был у одного из наших лазутчиков в Этолии.

— Вот как? И ты его не знаешь?

— Нет. Это точно не наш человек. Задержать его и допросить? С пристрастием?

— Нет, не стоит. Хочет говорить, поговорим. Приведи его.

Аэроп повиновался.

Вошедший человек скрывал лицо широкими полями фессалийской шляпы, глубоко натянутой на уши. Он покосился на Аэропа, который замер в дверях, подобно статуе, скрестив руки на груди, и снял её. Комнату освещала всего одна свеча, её вздрагивающее пламя не давало, как следует, рассмотреть лицо незнакомца. Эакид встал из-за стола, за которым допоздна читал отчёты сборщиков податей и подошёл вплотную к вошедшему.

— Ты кто такой?

— моё имя ничего не скажет господину. Сейчас я служу устами Ликурга, стратега афинского, предводителя филы Леонтиды. Считай, что ты говоришь с ним.

Эакид не удивился. Он давно ждал, что Афины обозначат свой интерес к Эпиру. Сын Ариббы посмотрел на Аэропа — по лицу того и вовсе нельзя было предположить, что он живой человек.

— Что же граждане афинские, желая поговорить, прислали к нам не посольство, а человека, таящегося в ночи, словно вор?

— Я вижу, господин раздражён, — спокойно ответил посланник, — я должен всего лишь передать сообщение Ликурга, и не отниму у тебя много времени, сын царя Ариббы.

Слова произнесены. Имеющий уши — да услышит. Эакид глухотой не страдал.

— Говори.

— Стратег предлагает тебе, Эакид из рода Пирридов, встретиться с ним через десять дней на острове Левкада для важного разговора.

— В Эпире правит царь. Почему бы Ликургу не встретиться с ним, если он хочет обсудить какие-то вопросы, касающиеся Эпира?

— Ответ на этот вопрос стратег не вкладывал в мои уста.

— То есть я должен поехать на встречу, не зная её целей? Зачем мне кот в мешке?

— Стратег ожидал, что господин Эакид может не заинтересоваться его предложением. Он велел передать, что хотел бы обсудить с тобой, сын Ариббы, как лучше использовать тех воинов, что собрал твой брат.

Эакид дёрнул щекой. Посланник едва заметно прищурился.

— Что мне передать моему господину?

— Ступай, — сказал Эакид и отвернулся к окну.

Посланник слегка наклонил голову и шагнул назад.

— Ответа не будет?

— Я сказал, ступай.

— Стратег Ликург будет ждать тебя на Левкаде через десять дней, — переступив через порог, напомнил посланник.

За окном трещали цикады.

— Аэроп, проследи, чтобы он нашел дорогу до городских ворот.

Сын Ариббы провёл рукой по лицу, стирая испарину.

Солнце за день так пропекло воздух и стены царского дворца, что не было и намёка на долгожданную ночную прохладу.

"Они знают про войско. Они ждут нашего удара и готовы к нему. Никакой внезапности не будет. Они настолько самоуверенны, что, не таясь, смеются над нами".

Рассказать Александру? Станет ли слушать? В последние дни он стал совершенно одержим войной. И откажется ли он от вторжения в Македонию? На войско потрачены колоссальные деньги, ополченцам обещана добыча, произнесены пламенные речи. Плюнуть на все это и растереть? Но ведь намёк недвусмысленный: "С кем это ты воевать собрался? Только сунься в Македонию, моментально найдется управа". Так рассказать Александру или нет?

Негромко стукнула дверь: вернулся Аэроп. Эакид, не оборачиваясь, спросил.

— Что ты скажешь, старый друг?

Дядька помолчал немного, потом пробасил:

— Все это может оказаться игрой. О каких воинах идёт речь? Конечно, им известно, что к нам пришёл Полиперхонт. "Использовать тех воинов, что собрал твой брат"... Они не знают ничего о наших силах и пытаются по твоему поведению вызнать намерения Эпира. Или они знают все, и тогда слова посланника следует рассматривать, как прямую угрозу.

— Мне именно это сразу пришло в голову. Как поступить?

— Я уверен, Александр предпочтёт первое толкование.

— Пожалуй, — согласился Эакид.

— А мы слепы и глухи.

— Верно...

Эакид сам себе помассировал затёкшую шею. Помолчал какое-то время.

"Сын царя Ариббы... Ублюдок. Бессонная ночь теперь обеспечена".

— Подготовь корабль.

Аэроп кивнул и вышел прочь.

Друг правды и справедливости

К северу от города Арбелы

Над выгребными ямами роились тучи мух, и стояло нестерпимое зловоние. Всадник, прикрывая нос и рот полой длинного головного платка-яшмага, осадил коня возле согбенного старца, что деревянной лопатой сгребал конский навоз и накладывал в тачку.

— Эй, старик, давно ли ушло войско?

Старик распрямился, насколько смог, опершись на лопату, и поднял на всадника белесые глаза.

— Чего молчишь? — всадник нетерпеливо шлёпнул плетью по своему кожаному сапогу, — отвечай быстро!

Дед не ответил.

— Ты глухой? — всадник повысил голос, растопырил пальцы обеих рук прямо перед лицом старика, — сколько дней прошло? Пять? Десять?

Дед смотрел немигающим взором и молчал.

Устав ждать, всадник выругался, осквернив свои уста именем Ненавистного. Старик невозмутимо вернулся к работе, не обращая на гонца внимания, словно тот был пустым местом. Однако, все же буркнул себе под нос:

— Два дня уходили, два дня, как ушли.

— Чего? Какие два дня?

Старик не ответил, сетуя про себя, что Молодёжь пошла совсем бестолковая. Суетятся, руками трясут, сотню слов за раз говорят, а ни себя, ни других не слышат. Чего ему не понятно? Разве может такое огромное войско сняться с лагеря за один день?

Он вывалил в тачку очередную лопату.

Всадник опять ругнулся, толкнул пятками бока нетерпеливо пританцовывающего жеребца, и помчался прочь, на северо-запад.

Старик даже не посмотрел ему вслед, мысли заняты другим.

Воины великого царя отобрали почти всех овец. Приговаривали:

"Мы тебя, дед, идём защищать от злых яванов. Не накормишь нас, как следует, они придут и тебя, как барана, на вертел насадят. Но ты не бойся, мы этих детей дэвов побьём".

Он не роптал. К чему? Молодые ропщут, глядят исподлобья, получая за это удары плетью. Не понимают, что таков миропорядок, заведённый Премудрым Господином и Благими Бессмертными. Каждый баран — божественная благодать царя, и по первому требованию любой из "стоящих в колеснице" может его забрать. Большому войску надо много баранов.

Старик вновь погрузил лопату в навоз. Воины забрали овец и оставили после себя горы дерьма. Что ж, и оно на пользу. Нужно его собрать, перемешать с соломой, утрамбовать ногами в деревянных рамах. Высохнет под палящим солнцем — превратится в кизяк, пищу огня. Владыка Атар[62] добр к человеку, но сам собой очаг не разгорится. Кто не работает, тот не ест.

[62] Атар — бог огня в зороастризме.

"А эти, отец?" — возмущаются молодые, — "они разве работают? Только жрать горазды!"

"Их дело — сражаться и умирать по слову великого царя".

"Разве это работа? От такой тьмы войска яваны разбегутся, как мыши по норам. Никто из этих бездельников и меча не обнажит. А баранов наших сожрали..."

Дед лишь качал головой. Он был очень стар, успел услышать первые слова сыновей своих внуков. Годы согнули его спину, помутили взор. Он едва помнил вчерашний день, но зато события, давным-давно канувшие в тёмную бездну времени, выплывали из глубин памяти, как наяву. Семь десятков лет назад, когда он был мальчишкой, здесь прошло войско яванов. Это были странные люди, чужие от пят до макушки, увенчанной у каждого волосяным гребнем. Это были сильные, смелые люди. Отец рассказал ему, что яваны шли на свою далёкую родину, непобежденные в битве, а многие тысячи воинов хшатрапавов Мидии и Вавилонии, пытались перебить эту горстку чужеземцев. Пытались, но так и не смогли.