Неожиданная весть совершенно спутала Асдуле все мысли. Всю обратную дорогу он копался в своей душе, ища оправдание тому, что не прикончил шелудивого пса на месте. Чего испугался? Девки, которая едва двадцать весен увидела? Вот стыдобища-то... Этот кобелина, даром, что зубаст и злобен, ему, Асдуле, на один замах. Нет, в том, чтоб девку взять, пес, конечно, не помеха, но что если она потом нашлет какую-нибудь дурную болезнь? Ведьма... Опаска прочно угнездилась в мыслях Асдулы рядом с неодолимым желанием завернуть Берзе подол на голову.

До самых ворот Керсадавы он раздумывал, как поиметь девку, но уберечься от колдовства. А тут, как обухом по голове — римляне. Какие римляне? Откуда?

— Римляне идут на Гераклею!

— Бруттий Сура, что ли? — Асдула недоуменно уставился на вестника.

— Сулла!

— Да как Сулла-то? — удивился тарабост, — он же за тридевять земель!

— Именно он. Я в Скопы[88] скачу, предупредить всех, — сказал посланник, — и тебе советую со мной ехать, почтенный!

[88] Скопы — современный город Скопье, столица Республики Македония.

Вот не было печали... Асдула заскрипел зубами, но рассудил, что гонец вроде не пьян, а ежели это чья-то шутка, то ох, несдобровать шутнику. Однако лучше подстелить соломки. После Гераклеи-то. Не зря Асдулу звали Скарасом, Скорым. Везде он быстрее других поспевал. Как добычу делить — завсегда в первых рядах. И как ноги уносить — тоже там. А все потому, что нос по ветру держал Асдула и не пренебрегал опасностью. Стало быть, надо собираться в Скопы, к князю Кетрипору. Керсадава-то как раз стоит на одной из двух дорог, ведущих в самое сердце земель дарданов. А ну как римляне здесь пойдут? Одному против них не сдюжить. Да и как бы всем миром не надорваться, если там и вправду Сулла... Надо ехать. Узнать, куда ветер дует.

Римляне... Ну почему так не вовремя?!

Весть о наступлении римлян половину собравшейся на совет в Скопах знати превратило в студень, но многих распалило, как тлевшие угли, на которых брызнули маслом.

— Чего в штаны наклали?! — горячился тарабост Лангар, — нешто мы римлян не били!

— Их пятнадцать тысяч, — мрачно бросил Пладомен, старейшина тересидов, одного из самых многочисленных дарданских родов.

— Ты лично, почтенный Пладомен, их считал?

— Лучше перебдеть, чем недобдеть, — заявил Медосад, старейшина монапсов.

— Пятнадцать тысяч, ха! Ну, чуток побольше, чем было у Суры! Но Сура от нас еле ноги унес!

— Прошу прощения, почтенные, — прозвучал голос с дальнего конца стола, где чуть наособицу сидел черноволосый муж, заметно отличавшийся обликом от собравшихся тарабостов, — насколько я знаю, у Суры римлян было всего несколько когорт. Не больше пяти. Остальные — всякий сброд, наемники, скордиски и одрисы. Не удивительно, что вы разделались с ними легко. С Суллой подобное не пройдет.

— Это почему? — насупившись, спросил Лангар.

— А потому, почтенный Лангар, что существует разница между воинами вспомогательных частей и легионерами. Вы, дарданы, со времен Иллирийских войн почти не сталкивались с легионерами и не знаете, что это такое. А вот Митридат уже знает и мог бы много интересного рассказать. Впрочем, так далеко ходить не надо, рассказать могу и я.

Лангар вспыхнул, но пока соображал ответ, его опередил человек, восседавший во главе стола в резном кресле. О некотором его превосходстве над тарабостами можно было догадаться по золотому витому ободку, лежащему поверх войлочной шапки со сбитым вперед верхом.

— Залдас прав, — сказал князь дарданов Кетрипор, — раз Дромихет просит помощи, значит, опасность велика.

— Князь, у гета просто разбежались люди, — возразил один из тех, кто призывал не бояться римлян, — он показал себя дрянным вождем, не умеющим удержать своих сторонников.

Несколько месяцев назад, еще до наступления самого длинного дня в году, здесь, в Скопах, в этой же самой храмине так же бурно, как и сейчас, протекал совет знати, на котором пришлый гет Дромихет убеждал князя дарданов совместно совершить набег на Македонию. Гет сулил богатую добычу, уверял, что противник слаб. Тарабосты поколебались, но не смогли преодолеть искушения. Гет не обманул. Дарданы довольно легко разбили войска римского наместника и захватили Гераклею-в-Линкестиде. Правда обещанных золотых гор им не досталось, но они не слишком огорчились: легкость победы и какая-никакая добыча порадовали, доведя самоуверенность тарабостов до поднебесных вершин. Они ходили именно в набег, но гет преследовал несколько иные цели. Происхождения он был незнатного, но изрядно возвысился на службе у Митридата. Теперь гет искал собственного удела, решив, что довольно послужил разным царям и князьям, пора и о себе подумать. Дарданы ушли в свои земли, а Дромихет остался в Гераклее. Своих сил у него было немного: горстка фракийцев, которыми он командовал у Митридата, большей частью бессы и меды, а также отряд его соплеменников-гетов.

— Никто никуда не разбежался, — сказал Залдас, посланник Дромихета.

— Да наплевать на Дромихета, — пренебрежительно бросил еще один из тарабостов, — зачем нам его спасать? Мы ему ничем не обязаны.

— А затем, почтенный Балан, — заявил князь, — что римляне не ограничатся наказанием гета.

— Верно, на нас полезут, — согласился с князем Пладомен.

Балан толкнул локтем соседа:

— Асдула, твое гнездо как раз по пути на Скопы будет. И Браддава еще.

Асдула, сидевший мрачнее тучи, погруженный в свои мысли, буркнул:

— Не допустит Гебелейзис...

Услышав имя бога-громовержца, Залдас усмехнулся. Он, как и его вождь Дромихет, был гетом, а многие геты отринули старых богов и поклонились обожествленному мудрецу Залмоксису. Во время грозы они стреляли из луков по тучам, дабы защитить нового бога от гнева Громовержца[89]. Этим они резко отличались от прочих фракийцев, которые гетов недолюбливали и считали дикарями.

[89] Через несколько лет знаменитый царь гетов Буребиста вместе со жрецами Залмоксиса полностью уничтожит старые культы.

— На богов надейся, да сам не плошай, — сказал Пладомен.

— Что же делать? — спросил Балан.

— Драться! — воскликнул Лангар, — разве можно договориться с римлянами? Они не простят нам Гераклею.

— Я предлагаю оставить все гнезда на границе, уйти всем народом в горы и бить римлян наскоками, в спину, не вступая в открытое сражение, — сказал осторожный Пладомен.

— Оставить границу? Моя Керсадава на границе! — Асдула вскочил, — сдать на разграбление римлянам?!

— И моя Браддава, — добавил встревоженный тарабост Девнет, — надо обороняться!

— Сколько у тебя воинов, почтенный Девнет? — спросил Медосад.

— Шесть или семь сотен наберу.

— Это, уважаемый, одна римская когорта.

— Меня поддержат! — Девнет посмотрел на Балана, но тот потупил взгляд.

Асдула переглянулся с Лангаром.

— Почтенный Лангар, ты среди нас самый доблестный воин, это всем известно. Скажи, как ты предлагаешь драться?

Лангар посмотрел на Асдулу, перевел взгляд на Девнета и ответил:

— Ни Браддава, ни Керсадава не имеют достаточных укреплений. Оба гнезда — деревянные. Римляне их просто спалят. Советую вам всем, тарабосты, немедленно стягивать своих людей к Скопам и здесь обороняться, под защитой каменных стен. Сам приду сюда немедленно и все мои двенадцать сотен.

— И ты предлагаешь оставить наши гнезда?!

— Я свое оставлю.

— Легко тебе говорить, Лангар, твое гнездо на северо-востоке. Может быть, римляне туда и не пойдут.

— Это еще не известно.

Тарабосты заговорили все разом:

— Надо послать гонца к синтам и медам, пусть помогут!

— С чего бы им помогать?

— Дромихет к ним тоже ездил и тарабост Сирош ходил с нами на Гераклею. Вот и намекнуть, что, дескать, римляне и на них зубы точат.

— Да синты сразу отрекутся от Сироша и выставят его римлянам, как паршивую овцу!

— А если римляне возьмут Скопы в осаду, как долго мы продержимся? Они будут безнаказанно грабить наши земли, а мы сожрем все припасы, начнется голод.

— И верно, что же делать?

— Надо часть войска оставить вне стен и римлян в спину бить.

— Правильно!

— И Скопы оставить? Ни за что!

— Вот как оно все обернулось, Лангар. Посажал римлян на кол, теперь свою задницу готовь.

— Я, почтенный Балан, живым по любому не дамся.

— Это, как боги присудят...

— Да и то верно, что с колами особо Дромихет усердствовал, мы-то что...

— Может, пронесет еще? Договоримся?

— Верно, верно, почтенные, это все гет зверствовал, надо так Сулле и сказать. Заплатим виру. Обойдется.

— Кого отправим послом-то?

— Я, пожалуй, поеду, — неожиданно заявил Асдула. Он осознал, что его крепость защищать никто не собирается, а она на одной из двух дорог в Скопы. Римляне ее точно сожгут, Лангар прав. А на переговорах, глядишь, что и выторговать удастся.

— Ты вызываешься, почтенный Асдула? — уточнил князь.

— Вызываюсь.

— Я бы поторопился, — с усмешкой сказал Залдас, — римляне славятся быстротой.

— Что же, — князь встал, — на том и порешим. Асдула едет послом к Сулле, а вы все, почтенные, поспешайте собирать ваши дружины и ведите к Скопам. Если с посольством неудача выйдет, бой здесь примем. Почтенного Лангара ставлю воеводой и моей правой рукой. Приказам его подчиняться, как моим.

— Не усидеть за стенами, — покачал головой Пладомен.

— Рановато, почтенный Пладомен, ты нас в бабы записал, — Лангар вытянул из ножен меч, — вот это у нас не тупее, чем у римлян. Еще посмотрим, чья возьмет.

Гигантская красная змея ползла на северо-запад, огибая закатные отроги горного хребта, тянущегося из самого сердца Фракии до Истмийского перешейка. Со стороны могло показаться, что змея движется неспешно, но те, кто в прошлом пытался бросить ей вызов, думая так, совершали большую ошибку. Змея покрывала в день двадцать римских миль и не было на свете силы, равной ей по мощи, способной двигаться столь же быстро.

От фессалийской Лариссы легионы шли на север, к городу Берея. Маршируя по дорогам Фессалии и Пиэрии, солдаты месили грязь: после октябрьских дождей, перепаханная копытами волов и лошадей земля изрядно раскисла. Это, тем не менее, не слишком задерживало римлян, ибо им не приходилось вытаскивать из каждой лужи обозные телеги, по причине отсутствия оных. Легионеры всю поклажу тащили на себе, развесив многочисленные корзинки и мешки на прочной палке с поперечиной, лежащей у каждого на правом плече. К этой же палке привязаны пара колов для палисада и два метательных копья-пилума. Кольчуга облегает тело — гораздо удобнее, чем тащить ее свернутую в мешке. Щит в кожаном чехле висит на левом плече, шлем у некоторых пристегнут на груди, но многие не пожелали его снять, прикрывая голову от дождя, который то стихал, то занимался с новой силой. Каждый контуберний нес и общие вещи, равномерно распределенные между солдатами: жернова для ручных мельниц, киркомотыги-долабры, лопаты, дернорезы, котелки.

В Берее змея выползет на дорогу, соединяющую Диррахий, лежащий на адриатическом побережье, с городами у моря Эгейского и Пропонтиды — Фессалониками, Амфиполем и Византием, и тогда движение легионов значительно ускорится. Мощеная камнем дорога появилась здесь пятнадцать лет назад, а строили ее сорок четыре года, начав прокладывать под руководством проконсула Гнея Эгнатия сразу после окончания Третьей Македонской войны. Эта важнейшая стратегическая артерия пролегала по самой границе подвластных Риму территорий, огибая с севера Орхидское озеро и проходя через Гераклею-в-Линкестиде, освобождать которую и направлялись легионы Луция Базилла.

Север, облаченный, как все легионеры, шагал во главе своей центурии, замыкавшей колонну, позади которой, на некотором отдалении, держалось тыловое охранение, шестьдесят кавалеристов. Квинт отвык от подобных переходов, с Испанской кампании перемещаясь все больше верхом, во главе конницы. Ноги натружено гудели. Особенно плохо пришлось в первые дни похода, когда он, сжав зубы, старался сохранить внешнюю бодрость и подавать пример солдатам. Необходимо было завоевать авторитет подчиненных, настороженно отнесшихся к новому командиру. Особенно непросто завязались отношения с Секстом Каром, опционом, который явно метил на вакантную должность и теперь ревниво поглядывал в сторону Севера. Слухи среди солдат распространяются быстро, и происхождение Квинта уже ни для кого не являлось тайной. Пожалуй, не одна пара глаз сверлила затылок командира, а все восемьдесят. Не считая нестроевых.

Квинт думал, как ему поступить. Ноющие ноги и плечи не способствовали размышлениям, но нужно было что-то срочно предпринимать: солдаты глядели исподлобья, а приказы исполнялись с показной неохотой.

Вечером второго дня марша, во время постройки лагеря, Север сделал замечание Кару за то, что руководимые им легионеры неровно и недостаточно прочно установили колья на валу. Опцион окрысился:

— Мы при Орхомене так ставили. Под стрелами варваров, между прочим. И ничего. Понтийцы только так надевались. Там нас всех орковой задницей накрыло, варвары стеной перли, а мы выстояли. Это тебе не на учебном поле палочкой поигрывать... — Секст громко хрюкнул и смачно сплюнул под ноги Квинту, — командир...

Квинт невозмутимо скосил глаза на плевок, посмотрел на опциона.

— Ну, я не орда варваров, но на вал поднимусь, и ты меня не остановишь. Так что все тут переделать. За неисполнение приказа получишь ивовой каши и распрощаешься с должностью.

— Не ты меня на нее ставил, — заулыбался Кар.

— Но я сниму.

Легионеры-землекопы из команды опциона зароптали, никто не сдвинулся с места.

— Выполнять! — рявкнул Север.

Солдаты нехотя подхватили опущенные кирки и лопаты, но опцион остановил их жестом.

— Слова бы делом подтвердить, командир, — Кар, стоявший на вершине вала, скосил глаза вниз, а потом насмешливо посмотрел на центуриона.

Квинт выдержал его взгляд.

— Меч при тебе, опцион? Часовой! Отдай опциону свой щит и пилум.

Север повернулся и спустился на дно рва.

— Убей меня.

Глаза Кара округлились от удивления.

— Ну, чего встал, как столб? — спросил Квинт, — обгадился что ли? Убей меня!

Секст выдавил из себя:

— Да как два пальца обоссать. Только меня потом на крест приколотят. Дурака нашел?

— Ты идиот, Кар? Только что хотел, чтобы я за слова ответил. Ты убил марианскую свинью-дезертира при попытке к бегству. Марианец сопротивлялся и не оставил тебе выбора. Все тебе поверят. Эти овцы, — Квинт кивнул на легионеров, — хором в твою защиту блеять будут.

Опцион медлил.

— Ну, тогда я тебя убью, — Квинт носком калиги ковырял рыхлую землю, готовя себе ступени для удобства подъема. При себе у него была палка из виноградной лозы, символ власти центуриона, и меч, который Север даже не потрудился достать из ножен.