Шестнадцатого августа из Саратова в Царицын приехал Борис Коростылев — один их "новых химиков" Камиллиного "казанского" набора. Приехал не просто так, а строить завод кормовых дрожжей по технологии Лебедева-Забелина. От Лебедева тут была гидролизная часть, благодаря которой (двухступенчатый процесс, где на первом соляная кислота давала тридцатипроцентный раствор сахара, а на втором уже серная "выжимала" остатки целлюлозы) из тонны растительного сырья (а хоть бы и соломы) получалось чуть больше центнера сахаров. А Забелин придумал как из этого сахара добывать уже полтораста килограмм совершенно сухих дрожжей.
Завод, правда, ставился в расчете на переработку всего лишь пятидесяти тонн соломы в сутки, но ведь можно и не один такой завод поставить. Хотя и не сразу: только стоимость рекуператоров соляной кислоты была больше пятидесяти тысяч рублей, а всего нужно было потратить на завод тысяч двести. В принципе недорого, но денег все же не хватало.
Денег всегда не хватало, несмотря даже на то, что только из солнечной Франции в день "капало" почти по сорок пять тысяч рубликов. Тридцать семь тысяч — с тракторов, остальное "добавляли" мотоциклы. Но и траты росли: ведь для хранения урожая нужно было построить какой-никакой элеватор, да и про овощехранилища не забыть надо было: собранные в прошлом году пять килограммов капустных семян в этом "вылились" в почти четыреста тонн капусты. Из одного грамма-то полсотни кочанов вырастает, а амагер — капуста тяжелая. Я уже не говорю про пятьсот тонн морковки, редиску, картошку и прочие ценные овощи. Причем строить пришлось именно овощхранилища, чтобы сохранить урожай не для еды, а как ценный семенной материал.
Жалко только, что "ценный семенной материал" так медленно увеличивается в объеме: если современная пшеница-"белоярка" дала на поливных полях урожай по четырнадцать центнеров с гектара (что было рекордом для Царицынского уезда, но хоть и большим, но не удивительным достижением для других мест), то "мой" сорт (который я, для определенности, поименовал "Царицынским") выдал в тех же условиях тридцать шесть. Это не просто рекорд, это уже буквально чудо — но "чудо" сие случилось лишь на полудесятине: всего-то семян было лишь два пуда. И если не произойдет никакого нового чуда, то в следующем году можно будет засеять почти что двадцать десятин. Нескоро такими темпами крестьяне с голоду пухнуть перестанут.
Впрочем, потерпят... наверное. Урожай по губернии был хотя и не очень высокий, но, вероятно, рассказы о "голоде начала века" были все же преувеличены: народ собрал центнера по четыре с половиной с гектара. Не густо — но до голода куда как не дотягивает. Что же до скотины — ковыльное сено хоть и хреновый, но все же тоже корм. Раньше слегка недоедая жили — и сейчас, поди, проживут.
С подачи Забелина ко мне приехали трое агрономов из Московского сельхозинститута. Задачу я им поставил простую: прикинуть чего в земле не хватает для рекордных урожаев. Или просто для нормальных: на левобережье у меня почему-то урожай чем дальше от Волги, тем был больше: ближе к реке центнеров двенадцать, а там, где земля по определению была суше — по шестнадцать. Может, сильно воды переливали? На будущий год начала распахиваться степь ещё на шесть верст дальше от реки, так что я и урожай ждал повыше, но в любом случае уточнить стоит.
Василий Портнов — он как раз был "почвенник-докучаевец", как он представился — вскрыл мою ошибку буквально на следующий день после приезда:
— Александр Владимирыч, ну какой идиот вам так каналы спроектировал? Земли-то засоленные, вы соль поливами вымывали, да канал ей стечь-то и не давал. Ещё годик — и получите вы сплошной солончак! Канал надо поверху пускать, а тот что есть — как дренажный использовать, рассол в реку сливать. Денег, конечно, немало потрачено, но коль не хотите вы земли вконец угробить — так потратьте еще толику малую, но по уму сделайте. Получится и на нижний канал все же не зряшние траты проведены, и землю не более чем за год и восстановите.
— Василий Павлович, у меня к следующему году нужно мелиорировать ещё пятнадцать, а то и двадцать тысяч десятин. Давайте-ка вы этим и займетесь. С окладом в двести пятьдесят рублей и бюджетом, скажем, в сто тысяч на местный институт почвоведения...
Зашедший в этот момент в мой кабинет Саша Антоневич хмыкнул и добавил:
— Соглашайтесь, Василий Павлович, соглашайтесь. Это только посланец дьявола может пообещать и не исполнить обещанного. А сам Александр Владимирович вдвое, втрое больше обещанного дает...
— Саша, очень рад тебя видеть! Что нового на строительстве? Или ты с каким важным вопросом ко мне?
— Со строительством — все. Два миллиона пудов кислоты ты получишь, сейчас обе линии в работу пущены. И управляющего на завод, как ты просил, подыскал. Он сейчас сильно занят, но через месяц приедет, представится. Зовут Виталий, отчества не носит, а фамилия его — Филипп, с двумя "п" на конце. Учился в Сорбонне и Филадельфии. Но несмотря на это — русский, православный и даже не дурак. В том числе и выпить, но дело знает и излишнего не позволяет. А я к тебе все же с вопросом, тут ты прав. Ты свои дела закончишь когда, пошли кого-нибудь домой, я к жене и детям пойду.
— Да мы уже вроде как и закончили — сообщил Портнов. А насчет почвенного института — это у вас шутка была?
— Я же говорю — соглашайтесь не глядя, этот непосланец никогда о делах не шутит.
— Верно, — добавил я. — И если вам эта идея нравится, я бы попросил вас набросать примерные штаты такого института, потребности в лабораториях, что там еще потребуется? Вы же специалист. Я, впрочем, вас не тороплю особо, если, скажем, завтра к обеду набросок подготовите — будет вполне приемлемо.
Антоневич неприлично заржал, усаживаясь в кресло:
— Не обращайте внимания, Василий Павлович, это мастер шутить изволит. Шутки у него такие — но, с другой стороны, сейчас как никогда ваше будущее буквально в ваших руках. А раз вы закончили, перейдем к моему вопросу. Он буквально на пару минут, так что если вы, Василий Павлович, соизволите немного задержаться, то я вас приглашаю к себе на обед, а заодно и расскажу побольше о том, куда вы попали. Значит так, дорогой личный друг — продолжил он, обращаясь уже ко мне. Серной кислоты ты сейчас будешь получать два миллиона пудов в год — и это хорошо. Но на заводе в результате получается в качестве отходов четыре с лишним миллиона пудов угадай чего?
— Не томи, я же не химик.
— Не прибедняйся, нехимик, а подумай, куда нам девать четыре миллиона пудов чистой окиси железа. Впрочем, можешь не утруждаться произношением надуманного, я уже прочел твою мысль и готов выстроить и металлический завод. С детства, понимаешь, люблю строить железоделательные заводы, в особенности если кто-то даст мне на это дело шестьсот восемьдесят тысяч твоих рублей. Но это — только на завод, поэтому для рабочего городка ты мне еще отдай Чернова на пару месяцев. Чернова на пару месяцев — раз, Чернова на пару месяцев — два...
— Договорились, продано. Только не Чернова, у него сейчас неплохой помощник образовался, некто Кочетков Иван Федорович. Бери его — не пожалеешь, тем более что он един в трех лицах.
— То есть?
— Он сам, его брат, а ещё — еще один брат, но младший — пока студент, работает еще вполсилы.
— Ладно, беру. Марии Иннокентьевне сам скажешь или мне придется у нее миллионы униженно выпрашивать?
Кроме Портнова в кабинете у меня сидели и двое других агрономов, Вадим Кудрявцев и Станистав Викентьевич Леонтьев. Последний — сорокавосьмилетний вдовец — был, что называется, "чистым ботаником" и неплохим — по словам Забелина — специалистом по злакам, а двадцатитрехлетний Вадим — согласно той же рекомендации — "юным фанатиком картофеля".
Скажу честно: то, что они услышали и увидели за получасовое ожидание — а в особенности мой стиль принятия решений — потрясло их в сильнейшей степени, поэтому на предложение учинить у меня в городке еще и институт растениеводства с занятием там соответствующих должностей оба ответили согласием, не приходя, как говориться, в сознание. Ничего, со временем придут — главное, что у меня теперь появились настоящие агрономы. А то моего дачного опыта было явно недостаточно для прокорма населения РКМП.
Да и недосуг этим лично заниматься — мне же строить надо, и строить много!
Строительство дворцов, особняков и просто домов в Царицыне было практически завершено, лишь в полудюжине зданий завершалась внутренняя отделка. А вот в рабочем городке и на примыкающей (с моей подачи) воинской части это строительство было в самом разгаре. У военных строились четыре казармы, отдельная столовая (офицеры были совсем не дураками и быстро осознали пользу централизованного питания). Что же до моего городка, то тут требовалось поселить почти что тысячу семей рабочих, для чего начал строиться целый квартал из дюжины восьмидесятиквартирных домов, строилось новое помещение школы и заводской больницы — и это не считая строительства сразу шести новых цехов. Ну а кроме рабочих и солдат у меня были еще и крестьяне — я решил воспользоваться удобным случаем и переманить в свои "колхозы" всех тех, кто активно участвовал в моих сельскохозяйственных начинаниях.
Очень удачно я тут вспомнил про прочитанную в какой-то книжке, валявшейся у бабушки на даче, про массовое сельское строительство в пятидесятых годах прошлого (или, смотря с какой точки считать) будущего двадцатого века. Одноэтажные сельские домишки со скоростью свиста возводились из материала, именуемого "камышебетоном". Рубленый камыш заливался цементным раствором — и получался не очень прочный, но теплый и дешевый стройматериал для стен. Я попробовал (Василий Иванович Якимов сделал мне несколько деревянных форм для стеновых блоков) — и выяснил, что стандартный "сельский коттедж" шесть на шесть метров четверо мужиков поднимают за день. А еще за два дня — ставят крышу, двери и окна. Конечно, для превращения этого строения в полноценное жилье еще много чего сделать надо — но вот организованная мною бригада из сорока человек под названием "Сельстрой" в день сдавала "под ключ" три дома.
Руководить сельским строительством я подрядил одного из царицынских "техников"-архитекторов, Дмитрия Петровича Мешкова. Все эти "техники" благодаря моему "Домострою" остались практически без заказов — но ничего не попишешь, ребята просто "не вписались в рынок". Так что Мешков, получив предложение, особо артачиться не стал. Мужику под сорок, семью кормить надо — а тут гарантированная и высокооплачиваемая работа. Так что, поручив ему задачу по созданию уже "треста "Сельхозстрой", я занялся более интересными работами.
Например, железной своей дорогой, точнее — подвижным ее составом. А ещё точнее — позволил им заняться Илье Архангельскому.
Идея купить для строящейся железной дороги готовые паровозы и вагоны мне даже не пришла в голову: узнав, что узкоколейный паровозик Путиловского завода стоит почти двадцать тысяч и вдобавок весит двенадцать тонн, я решил обойтись своими силами. Причем сил у меня было больше, чем у путиловцев: их паровозик был стосильный, а у меня завелся уже мотор в сто двадцать сил. И не один — на сгоревшем катере их два было. Откровенно говоря, поначалу я решил что это мотор взорвался, но, изучив обгоревшие остатки, выяснил, что на самом деле под напором воды оторвалось крыло и эта острая железяка попросту пропорола борт и перерубила бензопровод. Сам же мотор был не виноват.
Да и с чего ему быть виноватым? По сути это был сдвоенный шестицилиндровик, причем даже мощность снималась с коленвала посередине между двумя "блоками". Так что мотор "чудом технической мысли" не был — он был обычным двенадцатицилиндровым мотором. Ставить такой на трактор (или еще куда) смысла не было: длиной мотор получился чуть ли не в полтора метра, для "Сухогруза" мощность такая была не нужна — скорость с ним увеличивалась всего на пять-семь процентов по сравнению с простым четырехцилиндровым, а на тракторах даже шестицилиндровик легко ломал шестерни коробки передач. Но вот если такой двигатель поставить на небольшой локомотив — лишние его силы оказывались очень не лишними. Ну Илья и спроектировал узкоколейный "тягач" на его базе. То есть спроектировал под двигатель двенадцатиступенчатую коробку передач — и теперь по выходным строил сразу три локомотива на моем заводе. Елена Андреевна поначалу пришла ко мне ругаться, но, когда я показал ей готовящийся для Ильи Ильича "сюрприз", она свои возражения сняла: Илье я делал прогулочный катер — вещь несомненно весьма престижную. Сюрприз, который я начал готовить для нее, так сюрпризом и остался — нечего даже добрым феям все знать заранее.
Не остался без сюрпризов и я, причем первый оказался не очень-то приятным.
Глеб Зюзин — самый богатый ерзовский купец — на меня очень обиделся и даже стал подыскивать каких-нибудь "злодеев" с целью моего физического устранения — о чем мне сообщил (всего за рубль) местный "головорез" Степан Кружилин. Я его понимал — ведь для того, чтобы засеять освободившиеся поля, я скупил на корню весь урожай ржи в Ерзовке, Собачьей Балке, в Рынке (это деревня такая, называлась она "Рынок") и всех трех через реку лежащих селах Погромских. Пришлось зайти к нему в гости и объяснить, что даже при неудавшейся попытке хотя бы набить мне морду сам Глеб Трофимович, дом его вместе с домочадцами, и все прочее движимое и недвижимое имущество будут преданы всеочистительному огню. Причем я особо озабочусь о том, чтобы глава семьи этому огню был предан живьем. Купчина объяснению поверил, в особенности учитывая то, что заходя в гости я попросту пристрелил из револьвера выскочившего из конуры цепного пса.
Откровенно говоря, я очень испугался — и только поэтому повел себя таким образом. Но больше всего меня удивило то, что этот поступок довольно сильно поднял мой авторитет среди крестьянства. Хотя, возможно, росту авторитета способствовала последняя моя фраза, брошенная Зюзину уже при выходе из ворот его усадьбы: "Это же произойдет и при нанесении любого вреда и моим людям или их имуществу".
Пожалев на будущее, что я не помнил отдающих архаикой удачных фраз из того же "Крестного отца". Ведь добрым словом и пистолетом можно добиться большего, чем одним только пистолетом...
Камыша мне требовалось все больше, поэтому двадцать шестого августа на расчистку Ахтубинских ериков отправился "камышеуборочный комбайн", построенный на базе "Драккара". Два насоса подмывали корни камыша, после чего камыш просто собирался сетчатым транспортером и переваливался либо на порожний "Драккар" — если было очень мелко, или сразу же на сопровождающий "Сухогруз". Варварский метод, согласен — но во-первых камыша было ну очень много, во вторых корни мне были тоже нужны для обеспечения общепита, а в третьих не так уж много камыша я выгребал: "комбайн" за сутки чистил от силы с полгектара. Ну а сто тонн сухого камыша (и тонны две корней) мне покрывали и текущие нужды, и обеспечивали запас сырья на зиму. Это, собственно, был уже второй сюрприз — я никак не ожидал, что "урожайность" камышовых корней так велика. Хотя разобравшись, убедился, что все же мала: столько корней вырастало за несколько лет.
