-Но ты же сам артистом представился... — пробормотала Маша, немного даже испугавшись такой вспышки.
-По доброй воле, — отрезал Весь. — И по необходимости. И не лезь ко мне. Зашибу еще под горячую руку...
И Маша поняла — правда, зашибёт. Именно по этой своей отвратительной аристократической привычке срывать зло на том, кто слабее. Те шестеро — уж кто они такие были, правда, что ли, кто-то из преступных главарей со свитой? — вытерли ноги о гордость Веся, вот отчего он так бесится. И если ему сейчас слово поперек сказать, то может в отместку и ударить. И даже не устыдится! Да и говорить с ним пока что бесполезно, он от злости вообще ничего не слышит. Как же, потомка императоров чуть кнутом не выпороли, будто распоследнего крестьянина...
-Сто-ой!.. — Весь натянул вожжи, Зорька послушно остановилась. Остановился и привязанный к задку телеги Разбой.
Мужчина порылся в сундуке, нашел рубашку попригляднее, переоделся, снова спрятал волосы под косынку. Отвязал Разбоя, взял под уздцы...
-Жди тут, — велел он, — и смотри, чтобы с телеги ничего не спёрли.
-А кузница? Зорьку-то перековать? — напомнила Маша. Ей вовсе не хотелось торчать посреди улицы у всех на виду. И еще неизвестно, куда наладился Весь и как долго он намерен пропадать.
-Кузницу по звуку найдешь, — сквозь зубы ответил мужчина и бросил ей мелкую монету. — Этого хватит. И живо назад. Не застану, как вернусь...
"Что, уедешь один? Без вещей? И без денег?" — могла бы спросить Маша (она знала, что Весь деньги где-то прячет, но где именно, так и не поняла, подозревала, что где-то в телеге, а не обыскивать же!), но промолчала. Ну его!
-Ладно, — кивнула она. — А ты долго?
-Смотря что там у них наливают, — хмыкнул Весь и направился к какому-то неприметному на первый взгляд дому. Свистнул слуге, отдал ему поводья Разбоя, а сам скрылся за дверью.
Маша успела увидеть красные бархатные занавеси, пламя свечей, а еще из открытой двери донесся визгливый и жеманный женский смех, долетел удушающий аромат благовоний, и девушка от злости даже пнула тележное колесо. Снова он пошел к гулящим женщинам! Да еще и напьется, все деньги просадит! Мерзавец какой-то, бросил ее совершенно одну на улице незнакомого города, без единого медяка...
Нет, медяк-то как раз был, и чем злиться, лучше было покончить с делом до темноты. Негоже оставлять лошадь с болтающейся подковой!
Прислушавшись, Маша и впрямь поняла, что кузница где-то неподалеку: этот звон и лязг ни с чем не перепутаешь. Пришлось покружить по узким улочкам, пару раз спросить дорогу, а там она и выбралась к цели своего путешествия...
Зорька, вообще-то мирная и послушная, нервно запрядала ушами, когда Маша остановила ее возле кузницы: лошади не понравился грохот и порой вырывающиеся наружу искры. Кузнец работал, распахнув двери настежь — видно, было жарко у пылающего горна, — и этот фейерверк выглядел даже красиво, он напомнил девушке салют, который всегда устраивали на День торжества общевизма и на другие важные государственные праздники.
Стучать было бесполезно: во-первых, как прикажете стучать в открытую дверь? А во-вторых, хозяин кузницы все равно бы ничего не услышал. Пришлось покричать, и, наконец, мужчина заметил гостью.
Он передал здоровенные клещи подмастерью, снял рукавицы, утер пот со лба и подошел к двери. Полуголый, в одном кожаном фартуке, он вырастал над Машей, — и самой-то девушкой далеко не хрупкой! — как бронзовый памятник Вождю, что установлен был на его юбилей на Всемирной выставке достижений общевизма, так что она невольно попятилась. Правда, приглядевшись, она обнаружила, что эту гору блестящих от пота мышц венчает кудрявая русая голова с добродушным чумазым лицом. На черной от копоти физиономии светились ясные голубые глаза, курчавилась короткая светлая бородка.
-Чего изволите? — спросил кузнец густым басом, как в бочку прогудел.
-Мне бы лошадь подковать, — сказала Маша и добавила, вспомнив о вежливости: — Здравствуйте...
-И тебе добрый вечер, — мужчина, видимо, разглядел, что к нему пожаловала не благородная госпожа, а девушка одного с ним сословия. — Ну-кось, поглядим... Которая нога?
-Правая задняя, — припомнила Маша.
-Ну, это мы мигом поправим, — решил кузнец, осмотрев копыто Зорьки. В его ручищах лошадиная нога казалась не толще березового прутика. — Распрячь только надоть...
-Сейчас... — девушка потянулась было к упряжи, но мужчина решительно отстранил ее, испачкав ей рукав копотью, заметил это и отчетливо покраснел. Хотя, возможно, это отблеск огня из кузницы так упал. — Прощения просим!
-Да ничего страшного! — Маша стряхнула сажу и невольно улыбнулась, так засмущался этот здоровенный парень.
-Эй, Дичко! — окликнул кузнец подмастерье. — А ну, пособи!
В четыре руки они живо распрягли Зорьку, завели в специальный станок и мигом поменяли той почти слетевшую подкову. Заодно кузнец и остальные проверил, счел, что на передней левой подкова тоже плоховато держится, поменял и ее, потом решил, будто негоже так: чтоб на двух ногах новые были подковы, а на двух — старые, и сменил все.
Маша только прикидывала, хватит ли ей денег расплатиться: Весь, дрянь такая, оставил совсем мало, а о расценках на кузнечные услуги девушка имела крайне смутное представление.
-Ну вот, готово, — кузнец добродушно похлопал Зорьку по крупу, отчего лошадь чуть не присела и покосилась на него с опаской. — Запрягай, Дичко!
-Спасибо, — сказала Маша и полезла в кошель. — Сколько с меня?..
-Да это что, работа что ли? — отмахнулся кузнец. — Так, проветрился маленько...
-Нет, так нехорошо, — нахмурилась девушка. — Вы ведь работали, и еще материал потратили, и вообще я вас от дела отвлекла, так что...
-Ну ладно... — мужчина почесал в кудрявой шевелюре и назвал совершенно смехотворную сумму. — Уж для такой красивой девицы и того много будет!
Тут только Маша с запозданием припомнила, что так и не смыла "боевую раскраску", что нанес ей на лицо Весь, а у местных мужчин очень странные понятия о красоте! Она лично считала, что ничего не может быть красивее чистой умытой здоровой кожи, и вовсе необязательно штукатуриться слоями пудры и румян, как делали здешние девицы.
-Спасибо, — повторила она. Дичко уже запряг Зорьку, щеголявшую новыми подковами.
-Может, еще телегу посмотреть? — предложил кузнец. — А то, гляжу я, обод вон на том колесе больно хлипок...
-Что вы! — испугалась Маша и решила признаться честно: — У меня больше вовсе денег нет, да и ждут меня, я ведь не одна тут...
-С другом, поди? — огорчился тот и опять засмущался: — Прощения просим, ежели чего не то спросил, разумения-то нету, голова чугунная!
-Ну что вы, — поспешила успокоить его девушка. — Это... ну, попутчик просто. Он по делам пошел, а я вот лошадь повела перековать. Потом должны встретиться, а если ему ждать придется...
Что может наговорить Весь в нынешнем его состоянии, Маша даже представлять не желала! И так понятно, что ничего хорошего.
-Ясно, хозяин, поди? — догадался кузнец. Видно, он был не таким простаком, каким казался. — И строгий?
-Что-то вроде того, — уклонилась от прямого ответа Маша, взяла лошадь под уздцы, погладила.
-А меня Яныком звать, — сообщил вдруг мужчина. Дичко как-то незаметно ретировался, видно, повинуясь незаметному жесту. — Янык Кузнец, меня все тут знают! Вот, от батюшки кузница досталась, как в силу вошел, так с тех пор тут молотом и орудую. Вон, подмастерье даже есть, дела на лад идут...
-А я Маша Звонкая, — уже привычно представилась девушка. — Проездом тут.
-А сама-то кем будешь? — спросил кузнец любопытно.
Маша замялась. Говорить, что она артистка, не хотелось: уже поняла, как тут относятся к подобному люду, а кузнец был таким приятным парнем... Не хотелось, чтобы он отвернулся от нее по такой глупой причине, или того хуже, решил, что с бродячей артисткой всё дозволено! От такого, пожалуй, не отобьешься, как от печальной памяти Ронана-дикаря! Он выше Маши больше, чем на голову, а уж плечи неохватные... Такому не то что молот, а и наковальня, наверно, детской игрушкой кажется!
-Да из поселка я одного, — сказала она, наконец, полуправду. — Работала там, ткачихой была. А потом так вышло, что пришлось на другое место перебираться...
-Уж не обессудь, если обидел чем! — испугался кузнец, отщипывая от кожаного фартука клочки, видно, нервничал. Точно, такому и клещи не нужны, если что! — Я это сглупу... У нас, вишь ли, мужики в семье завсегда сильные, а вот бабы — те умом хороши удаются. Правда, сестру мою старшую и тем, и другим боги не обидели: я пока не возрос, она у отца в кузнице подмастерьем была, молотом махала...
Маша невольно поперхнулась и попятилась. До чего ж тесен мир! Взять вот так и налететь на брата тетки Бессы! Конечно, ее имени кузнец не назвал, но вряд ли в окрестностях сыщется еще одна женщина-молотобоец... Главное, ничем не выдать знакомства с нею, а то мало ли... Вроде пока их с Весем не искали, но как знать?
-Ну что вы, вы меня ничем не обидели, — сказала девушка. — Просто неприятно говорить об этом. — Тут ее осенило, она вспомнила сказки Раххана-Хо, наверно, и принялась импровизировать: — Матушка померла, батюшка на другой женился, а у нее свои две дочки, постарше меня, да куда как нехороши собой. К тому же и по хозяйству ничего толком не умеют, избалованы! Я и подай, и принеси, и скотину обиходь, а еще и другая работа есть... А батюшка тоже помер недавно, так меня вовсе поедом съели! Ясное дело, на меня парни заглядываются, а сводным сестрам — шиш... Разве мачехе такое понравится? Вот подумала я, подумала, да и решила податься лучшей доли искать. Прибилась к одному путешественнику, он человек неплохой, — тут Маша невольно скривилась, — только вспыльчивый очень. Ну да я не пропаду, работать умею, уж найду себе дело!
-Негоже девке одной-то, — покачал головой кузнец, что-то обмысливая. — Всяк обидеть норовит!
-Ну, меня не больно-то обидишь, — хмыкнула Маша и вытащила из соломы на телеге свой молот, верное оружие. — Как залеплю промеж глаз, живо отстанут!
Янык посмотрел на нее с еще большим уважением.
Маше же просто приятно было разговаривать с парнем, который не лез сходу к ней под юбку, с уважением даже обращался... Тут такие редко встречались, когда еще попадется такой славный собеседник из простого трудового класса! А Весь... Маша прикинула, сколько прошло времени. Да он не скоро еще со своими забавами покончит, в прошлый раз всю ночь шлялся, окаянный! Правда, на этот раз у него денег куда как поменьше, но всё равно... Не куковать же ей одной на телеге посреди улицы! Правда, нехорошо мешать кузнецу работать, но он вроде и сам не особенно стремится снова приняться за дело...
-Что же это я вас отвлекаю... — сказала она все же для очистки совести.
-Кого нас? — с удивлением оглянулся Янык. Из кузницы доносился звон молота — видно, подмастерье и сам что-то мог делать, мелочь какую-нибудь. — Дичко вон работает, а тут я один...
-Ну, я про вас и говорю, про вас, — Маша знала, что показывать пальцем на собеседника невежливо, но тут без этого было не обойтись, и она указала молотом.
-А! — рассмеялся кузнец. — Это ты ко мне, как благородному обращаешься, что ли? Придумала тоже! Засмеют же!..
Маша невольно улыбнулась в ответ: так забавно было видеть белоснежную улыбку на черном от копоти лице. "А Янык симпатичный, — отметила она невольно. — Сажу отмыть, будет красавец хоть куда! Прямо статую молотобойца с него лепи!"
Янык вдруг насторожился, прислушался. Маша тоже навострила уши, но расслышала только отдаленный гул и вроде бы крики.
-Что это? — удивленно спросила она.
-Пожар, похоже, — проронил он. — Да вон, повернись, зарево видно...
И правда, над низкими крышами домов вставало зарево пожара, теперь уже отчетливо слышны были голоса людей: призывали тащить воду, да побольше!
-Это где ж полыхнуло-то? — вслух подумал Янык, а Маша невольно подумала, что горит совсем неподалеку, в той стороне, где остался Весь.
-Да похоже, опять веселый дом, — сказал Дичко, подходя сзади. Это был стройный парнишка — и не подумаешь, что в кузнице работает!
-Цыц, ты, охальник! — нахмурился кузнец.
-А что такого-то? — удивился тот. — Они что ни год по два раза горят! Там же тряпок не счесть, вечно пьяные все в лоскуты, а долго ли свечу опрокинуть? Но, — заметил он справедливости ради, — до сих пор еще никто до смерти не сгорел. У девки одной волосы обгорели, было дело, а дядька один в окно выпрыгнул и ноги сломал, а чтоб так...
-Ты куда, Маша?! — спохватился кузнец.
-Присмотри за Зорькой! — прокричала она на бегу, вовремя сообразив, что с тихоходной телегой на узких улочках ей сейчас будет не развернуться. А что на кузнеца можно положиться, она не сомневалась, сбережет и лошадь, и телегу, и пожитки... А она только сбегает и посмотрит, всё ли в порядке...
Народу на пожар бежало много: кто помогать тушить, а кто просто поглазеть. Мальчишки забирались на коньки крыш, чтобы лучше видеть, пронзительными голосами обсуждали происходящее: "Вон-вон, смотри, водовоз подъехал, сейчас дело шибче пойдет! Ага, ребя, смотрите, девки совсем без ничего бегают! А вон на дяденьке штаны горят, вот умора-то!"
Маша ничего смешного в пожаре не находила, это же несчастье! Пускай горит такое вот... заведение, люди же погибнуть могут! Если даже и такие негодящие, как ее попутчик, но все равно люди!
-Куда прёшь! — толкали ее со всех сторон, когда она пробиралась к месту происшествия. Хорошо, телегу оставила, с ней бы тут точно не пробраться! — Посторонись, самим не видно!
-Соседние, соседние дома поливайте! — закричал кто-то, и бочка водовоза со скрипом поползла, куда указывали.
Паника, хаос — так ли работали у Маши на родине пожарные команды, если вдруг что случалось! Ну да там люди были специально обученные, а тут что?
Маша быстро раскинула мозгами, выхватила у какой-то зазевавшейся бабки ведро и кинулась ближе к горящему дому — якобы помогать заливать.
Что-то затрещало...
-Поберегись! — выкрикнуло сразу несколько голосов, полураздетые (а некоторые и вовсе голые) девки кинулись врассыпную, народ попятился, но это всего лишь упал карниз.
-Крыша провалится скоро!— прокричал пузатый дядька. — Остался там кто, нет?
-А даже если и остался, — ответил другой, прижимавший к себе сразу двух перепуганных женщин из сгоревшего борделя (как же не полапать-то на дармовщинку; а может, это был клиент, не желавший упускать своего). — Туда уж не подлезть!
-Ой, остался! Остался! — заверещала вдруг одна из девиц, что стояла поодаль, завернувшись в одеяло. — Со мной был! Я выскочила, в чем была, а он пьяненький совсем был... и нету нигде! Ой, девочкии-и-и...— завыла она. По нарумяненным щекам текли черные реки раскисшей краски для ресниц. — Жалость-то какая-а-а! Такой молоденький, хорошеньки-и-ий!
-Как выглядел? — Маша живо подскочила к девице, встряхнула ее за плачи. На нее уставились испуганные серые глаза. — Звали как?!
