Раб сердец

Когда Бран закончил говорить, воцарилось тягостное молчание. После чего один из полковников, потупившись в глубоком смущении, вполголоса вымолвил:

-Ясное дело, камнеземельцев надо нещадно лупить. Понятно, Хоря Головастика давно пора раскатать в лепёшку. Веди в бой, Бран, и в нас не сомневайся. Всё правильно… Но, прежде не взяв Мохны, в Чернокаменье мы не пойдём.

-Что? — будто не расслышав, спросил Бран. -Что ты сказал?

— Он сказал, что Рать хочет овладеть Мохной! — ответил другой полковник, не глядя на Брана.

-Что семь полков, -добавил третий, -требуют взятия столицы.

-Но зачем?! —поразился Бран. —Там же не осталось ни одной кузни, ни единой ткацой мастерской, одни ростовщические конторы и кабаки, провонявшие брагой и трубочным зельем! За каким псом вам это сборище бездельничающих лешелюбов? Отрезанные от всей страны, кровь и соки которой они сосут, мохничи разбегутся через три… через два месяца и полупустой город сам свалится в наши руки. Вот только ума не приложу, что с ним делать…

Только невразумительный ропот послышался в ответ на его страстное восклицание. Ученики Брана положили ладони на рукояти моргульских клинков.

-Клянусь Полной Луной! —ровно выговорил Ингхель после короткого молчания. —Либо вы умалишенные, либо изменники!

-Пр-ридурки! —рявкнул Шайхар.

Полковники всё так же роптали. Председательствующая на совещании Внята сказала после минутного молчания:

— Сейчас перед нами враг, и вы все будете повиноваться Брану, пока не разобьем Головастика. Затем снова созовём совет и решим, что следует предпринять на благо Братства. А теперь ступайте.

Повелительным жестом она отпустила воевод. Когда те выходили из шатра, прибавила зловещим шёпотом: -И чтобы — ни малейшего неповиновения в походе и сражении! Слово даю: первый, кто пикнет или шелохнётся вопреки воле Брана, не успеет даже пожалеть, что родился на свет.

Начальники в угрюмом молчании отправились к своим полкам.

Рать двинулась к Мохне-реке, куда, идя всю ночь, пришла за час до восхода солнца. Войска Хоря Головастика заняли два высоких холма, обнеся стоянку частоколом и рвами.

Около полудня Бран двинул Рать в бой.

Положение, занятое вояками Хоря, была очень удобно для обороны, однако ярость, с которой воставшие бросились на врага, очень скоро заставила лешелюбов обратиться в беспорядочное бегство. Почти все сторонники лешелюбской власти пали в этой битве, а остальные были разогнаны и разметаны по округе. Хорь трусливо бежал еще до начала схватки.

Все военное снаряжение противника попало к победителям и было передано Спиваю Пивню, который, преисполнившись благодарности, повёз его землякам.

«Строго секретно!

Неразрешённое прочтение карается смертью!

Лично в руки Наместнику Большерунийского Независимого Народоправия

Его Высокопревосходительству Зуду Крысеню.

Личного осведомителя Наместника «Око-007»

Донесение

Особо срочно!

Сообщаю, что завтра состоится общий сход Рати Братства, на котором будет решаться вопрос о походе на Мохну. Какой-либо возможности повлиять на итог схода у меня, разумеется, нет, но о принятом решении будет уведомлено незамедлительно.

Не сомневаюсь, что оплата моих скромных услуг производится без перебоев.

Личный осведомитель Наместника «Око-007»

Мельница Братского Подворья

…На следующий день после победы все полки Рати построились на равнине вдоль реки Руни. Им предстоял выбор: наносить ли удар в закатном направлении, как настаивал Учитель, либо же свернуть правее и осадить Мохну.

Никогда прежде Бран не был столь красноречив. Он горячо доказывал соратникам реимущества и целесообразность похода на закат и пагубные следствия, неизбежно вытекавшие из предстоящей осады многолюдного гнезда лешелюбов. Учитель напомнил, что ни один из прежде поданных им советов не причинил делу восставших никакого ущерба, напротив, всё было уместно и полезно. Он говорил об этом не из тщеславия, но лишь желая переубедить товарищей.

-Рвы под стенами Мохны превратятся в нашу братскую могилу. —страстно говорил Бран. — как они стали могилой для племён Халет, для вастаков Сыр-Кизяка, для балланагарцев, и прочих чужеземцев, которые неосмотрительно завязли у города.

Конечно, всё будет по вашей воле. Я подчинюсь воле большинства, буду всегда сражаться рядом с вами и, если не будет иного выбора, умру с вами под Мохной. Но выбор-то есть — наступать на закатные страны и побеждать!

Полки после речи Брана взволнованно загудели, и, вероятно, если бы сразу после того началось голосование, замыслы Учителя были бы одобрены подавляющим большинством. Но победы, одержанные восставшими, сделали их излишне самоуверенными.

Совершенно неожиданно сторонником взятия города оказался Видимир Обстоятельный. Выступив сразу после Брана, он начал с того, что в пояс поклонился Учителю и сказал, что делает это от лица всех воинов без исключения в знак безграничной благодарности. Полки шумно одобрили поступок Видимира.

-Однако, -продолжал он, -положение лешелюбов в Руни безнадёжно! Они не смогут сопротивляться страшному удару Рати силою в одиннадцать тысяч отважных мечей. Говорят, что Хорь Головастик невесть где спрятался, ходят слухи что Зуд Крысень бежал прочь в бабьем платье. Нельзя упустить удобного случая овладеть столицей. На Мохну!

-На Мохну! — взревели ратники, потрясая оружием. —Смерть лешелюбам!

Подсчитав голоса, выяснили, что большинство воинов желает взятия столицы. Единогласно поддержали предложение Брана лишь ангмарцы, черти, погонщики боевых мумаков, камнемётчики и зазныбская конница.

Сказать, что Бран был ошеломлён и подавлен — значит ничего не сказать. Он стоял, угрюмый, хмурый и безмолвный. Наконец, подняв перекошенное душевной болью лицо, Учитель горько сказал Видимиру, на которого потрясённо смотрели прочие Ученики:

-Полная Луна! Не ждал... Вот как…

Затем, обращаясь к полкам, замершим в безмолвном ожидании, Бран крикнул:

-Что ж, я, разумеется, подчиняюсь решению Братства! Вы пойдете на Мохну! Но поведёт вас другой, тот, который не будет считать этот поход самоубийством.

-Никогда! -взревел Ровенька Одноглазый, воевода Белгородского полка. -Кроме Брана некому вести Рать! Где сыскать равного ему?

-Учитель! Учитель! —неистово подхватили ратники.

-Как может предводительствовать тот, кто не верит в победу? —возмутился Бран.

Ясень Близнец подал знак, что хочет говорить. Шум стал стихать.

-Я полностью согласен с Учителем! Он как всегда прав. А вы — нет! Но даже если вы тысячу раз неправы, даже если одержимы безумием, Бран не бросит полностью потерявших разум братьев. Он останется полководцем, ведь правда?

-Правда… -горько ответил Бран. — Обещаю сражаться рядом с братьями и умереть с ними. Побед не сулю, на успех надеюсь мало. Но что смогу — обещаю сделать. Выступаем на Мохну.

-Раб сердец… —прошептала Мста.

-Слава Брану! —прогремело над равниной. —Слава Братству!

4.

Не раз рунскую столицу захватывали иноземные враги, не раз она успешно отбивалась от внешнего неприятеля, но лишь однажды к её стенам подходили восставшие рунцы. Это было пятьсот лет назад, когда крестьянские отряды Бывайлы Болотника едва не овладели Мохной. И вот теперь сторонники предусмотрительно бежавшего Зуда Крысеня стояли на краснокирпичных стенах и тревожной тоской смотрели на людские ручьи, стекающиеся к городу. Топот тысяч лошадиных копыт, шаги пехоты, скрип тележных колёс, шум голосов сливались в недобрый гул. Пахнуло «походным духом», к котором различались запахи дыма костров, конского пота, дёгтя. Страшный шум и боевые клики воинов Братства наводили ужас на горожан.

Мохну народ называл «раковой опухолью Руни» и никогда особо не любил за жадность, бездушие и надменность. Ратники Братства недобро косились на обгорелые руины предместий, на чёрные пожарища с ещё не остывшими головешками. Все, что могло стать укрытием от холода и снега, выжгли по личному приказу Зуда Крысеня: «Чтобы мятежникам негде было укрепиться и нечем поживиться!»

Пошёл дождь и штурм «с ходу» не состоялся.

Назавтра с первыми лучами солнца Рать двинулись к стенам Мохны. Всех мохничей, способных носить оружие, вывели на стены и башни.Дети и женщины жгли дрова под котлами со смолой и маслом.

Застучали настенные камнемёты, изготовленные ещё при Чёрной власти. Куски стен разломанных для этой цели кирпичных зданий полетели в идущих на приступ ратников. Иногда многопудовые обломки попадали в ряды наступающих. Те отвечали крутой солёной руганью.

Защитники Мохны увидели, как на далёком расстоянии от стен, вне досягаемости их камнемётов, осаждаюшие укладывают на наклонные помосты толстенные бамбуковые стебли «харадримских драконов». Пустотелые стволы были начинены харадримским же избретением: разрывным порошком из серы, селитры и древесного угля. Огонь добежал по фитилю до заднего торца первого «дракона». Тот с диким грохотом сорвался с помоста, оставив дымный след, описал длинную дугу, ударил в крышу Склизкой Башни. Раздался мощный взрыв, во все стороны полетели битая черепица, балки, клочья тел защитников. Второй «дракон» перелетел через стену и взорвался в воздухе над домами. Так начался знаменитый обстрел Мохны.

Защитники лили смолу и горящее масло на нападавших, дождём сеялись стрелы из луков и самострелов, летели свинцовые шарики.

Бран болезненно мычал и бессильно сжимал кулаки при виде больших потерь. Он видел нестройность, слабую боевую выучку главных сил Рати, призванных по набору. Конечно, лучшие отряды добровольцев Братства воевали умело и слаженно, но их было слишком мало.

Мохна яростно огрызалась, прекрасно понимая, что её ожидает в случае взятия. Больше того, столица очень больно кусала Рать.

Вечерами хоронили убитых. Бран пропадал до полуночи в лекарских палатках, зашивая раны, вправляя суставы, смазывая ожоги. Он был раздражителен, зол и нераговорчив.

Учитель ещё раз предложил не тратить силы на приступы, а взять Мохну измором. Ученики поддержали его, включая Видимира, угрюмо признавшего былую неправоту. Однако сходка полковников единодушно отвергла его предложение, настаивая на новом яростном усилии.

Шли дни. Со стены продолжала литься горячая смола. Сыпались камни. Ломались под сброшенными брёвнами лестницы. Падали в рвы тела осаждающих с вывороченными внутренностями, с перебитым хребтом, с размозженным черепом. Раненые и обожженные по-звериному стонали, корчась в агонии и прося добить.

Тридцать шестого дня желтеня месяца Бран снова потребовал уйти из-под Мохны и продолжить поход на запад. Он убеждал полковников, кричал на них и, наконец, выйдя из себя, заявил, что теперь точно оставляет Братство. Совет был бурным и шумным, тем не менее, воеводы услышали звякание посуды. Заглянув за полог походной кухни, увидели Ласуню, деловито упаковывавшую кастрюли.

-Что за дела? — изумился полковник Ровенька Одноглазый.

-Мои дела одни — кухонные. -отрезала Ласуня. -На советах не выступаю, разумом не дошла. Но если Учитель не с вами, то я — с ним. Собираюсь!

-Прекращайте спорить. -сказала Внята, торопливо читавшая только что доставленное донесение. -Бран, как обычно, был прав, а вы обгадились, братья полководцы. Надо отходить: в наш тыл вышли камнеземельцы. Их конница движется на Белгород-У-Залива.

5.

Чужеземные разорители ворвались в Белгород-У-Залива благодаря огромному перевесу в численности и вооружениях. Ворота были взломаны, «разносчики свободы и народоправия» начали свою кровавую работу на улицах приморского города. Пылали камышовые крыши, шумно рушились глинобитные хаты. Жители бежали в отдаленные от крепости переулки, однако их везде отыскивала смерть. Жуткий гул и треск пламени, бешеные вопли сражающихся, рыдания женщин и истошный детский плач сливались в звук, от которого волосы шевелились на голове.

Братство оставляло город не сразу. Дни и ночи ратники рубились на улицах и площадях. Ингхель со своими ангмарцами перегораживал улицы, рыл волчьи ямы с острыми кольями на дне на пути неприятельской конницы.

-Следует во что бы ни стало сохранить выход из Белгорода через Главные Врата. -втолковывал он воинам.

Где-то за стенами города яростно дрался полк Смуреня Близнеца. Он создал угрозу левому крылу камнеземельских войск, так что ангмарцы, ожесточённо огрызаясь, отступили и присоединились к ратникам Смуреня. Однако Стрёма Кулак с не сумевшей пробиться частью войск был осажден в крепости.

Яростные бои шли круглые сутки. Озверевшие камнеземельцы легко забыли о своём «благородстве» и «достоинстве», которым всегда кичились. Попавших в беспамятстве в плен раненых ратников Братства добивали на месте или тащили к Заливу, где бросали в раскалённые печи для обжига извести. В крепости стало невозможно дышать из-за тяжёлого, жирного смрада горелого мяса, что лениво тёк по улицам.

Роханский военачальник повелел двинуть в бой латную конницу, приказав с налёту преодолеть завалы. Ратники Стрёмы, охваченные лихорадкой сражения, не отступили перед яростным напором камнеземельцев, но подготовили им достойную встречу. Когда конница с горделивыми боевыми кличами: «Гондор! Ауле и Гондор!» ворвалась на узкие околокрепостные улицы, то все хаты вокруг и предусмотрительно наваленные кучи горючего мусора оказались облитыми огневухой. Полетели горящие стрелы, взревело беснующееся пламя.

-Жечь людей любите? Испробуйте же на себе, мразь лешелюбская! — кричали ратники, наблюдая страшную картину. Несколько десятков камнеземельцев сгорели с конями и оружием. Успевшие выскочить из огненной преисподней, после нескольких диких прыжков, падали на булыжную мостовую, корчились в диких муках, безспешно пытаясь погасить тлеющие под раскалённой кольчугой одежды. Несчастные кони с горящими хвостами и гривами, свыжженными глазами бились о пылающеие заборы и хаты, жалобно ржали.

И вот ратники Стрёмы нанесли встречный удар. Они, окатив себя водой, выскочили из крепости, окутанные паром преодолели раскалённые кварталы, пробежали по боковой улице и ударили в тыл камнеземельцам.

-Веселись! — кричал Стрёма, чёрный от сажи и крови. Он прерывисто дышал, оскалив зубы, его немигающие глаза, налитые кровью, выискивали очередную жертву. Кулак выглядел истинным духом войны.-Гуляй, братья!

Камнеземельцы дрогнули, смешались, не ожидая яростной вылазки. Пользуясь замешательством, бойцы Стрёмы в неистовой ярости убивали их мечами, крошили топорами, стараясь не столько убивать, сколько калечить, наносить неисцелимые увечья: -«Чтобы мучились и помнили!»

Свирепость Стрёмы, свист его топора и удары, дробящие роханские черепа, внушили врагам такой ужас, что роханцы начали пятиться.

-Лучники! -истошно взывал камнеземельский военачальник. Он мысленно проклинал день, когда ступил наненавистную рунскую землю. Лёгкой прогулки с насаждением света и свобод среди неразумных рунцев не полчилось. По белгородским улицам было невозможно пройти, иначе как по мёртвым телам своих и рунских воинов. -Камнемётчики, проклятье вам и вашим матерям, где вы?!