| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
"Вот так и поступаются принципами... в обмен на уют и удобство... Тьфу! Какая чушь в голову лезет...".
Сегодня Эдель был за рулем... "Запорожца"!.. Засмеялся даже Клаймич. Яков Ефимович невозмутимо распахнул перед ним дверь "ушастого детища" советского автопрома:
— Оставьте свой снобизм, Гриша! Ведь путь к вашему тщеславию на Тверской, лежит под колесами моего "Жопика"!
Так и шли кортежем... впереди белый "Жопик" с багажником на крыше, а позади элегантная, блестящая черным лаком "Волга" нашего водителя Эдика.
...Квартира была в доме напротив Моссовета, и она была шикарной.
Нет, не так... ШИ-КАР-НОЙ.
Пятикомнатной. Огромный, метров на двадцать, квадратный холл, просторная гостиная, кабинет-библиотека, спальня, смежная с гостиной диванная, отделенная распашными дверьми, и комната для прислуги(!). По шикарности и богатству обстановки, квартира превосходила даже жилище Клаймича! На стенах висели большие картины в тяжелых позолоченных рамах, а в антикварных буфетах мерцал хрусталь и отсвечивал белизной фарфор.
Мы все выпучили глаза. Как меня просветил Григорий Давыдович, "съём" однокомнатной квартиры в Москве стоил от тридцати до шестидесяти рублей в месяц, и поэтому цена за "трешку" на Полежаевской в двести рублей — это очень дорого. Несмотря на то, что сдается со всей мебелью и техникой.
Здесь же, за пятикомнатную квартиру академика Левантовича, наследники хотели шестьсот рублей в месяц!
— Это лучшее, что есть в Москве. — понуро свесив свой выдающийся нос, скорбно сообщил Эдель, — Я могу ужаться по "Полежаевской" до ста восьмидесяти — ста семидесяти, а здесь... даже не знаю... Наследники очень любят деньги. Пятьсот пятьдесят... И то, под большим вопросом.
...Мы стоим с Клаймичем на просторной и светлой кухне.
— Как скоро "компетентные органы" зададутся вопросом о происхождении денег? — хмуро поинтересовался я. Квартира мне понравилась до безумия. Только тут я наверное впервые почувствовал, как мне не хватает привычного по прежней жизни комфорта.
— Не знаю... — задумчиво ответил Григорий Давыдович, — Вероятно, нескоро... Наследники будут молчать. Эдель назовет меня только в крайнем случае, а моих доходов на ту, первую квартиру, хватит. Ваших ОФИЦИАЛЬНЫХ на эту хватает, Виктор?
— Почти...
— Значит, скоро будет хватать... Но нам нужно ускоряться с запуском группы, и новых песен. После Комсомольской конференции, Дня милиции и Песни года, вас тронуть не должны. А если сегодня Щёлоков формально возьмет под свое крыло...
Мы немного постояли молча. За стеной слышался говорок маклера и бас Лехи.
— Собирать в группу музыкантов и солисток, покупать хорошую аппаратуру, нанимать постоянную — как вы называете — "подтанцовку"... все это потребует больших денег. Необходимо иметь сильную поддержку, но... Мне кажется... Особенно после вчерашнего... Что она у нас будет...
Клаймич вопросительно посмотрел на меня.
"Наверное, необходимо решать проблемы по мере их поступления. Как показала первая жизнь — большинство неприятностей приносят не сами проблемы, а их ожидание. И девяносто процентов этих ожиданий никогда не находят своего отражения в реале... В конце-концов, и КГБ показал, что это говёная организация с дутой репутацией, просравшая свою собственную страну. Или ее предавшая. Как посмотреть...".
Я поднял глаза, и увидел, что Клаймич с нескрываемой тревогой пытается что-то прочесть у меня на лице.
— Вы, Витя, думаете иначе?
— С чего вы решили, Григорий Давыдович? — я успокаивающе улыбнулся.
— У вас сейчас было такое мрачное лицо... — покачал головой Клаймич.
"Ну да... Мне с таким самоконтролем только с КГБ и тягаться... Муууdаку...".
Квартиры мы сняли. Николай и Леха взяли деньги, и поехали с Эделем к их хозяевам.
"Трясти мошной и делать счастье" — как выразился Яков Ефимович.
Клаймич и я не смогли удержаться от смеха, глядя, как сложился двухметровый Леха, забираясь в маленький "Жопик". Тем более, что сзади уже устроился Завадский.
Ну а мы с Клаймичем поехали на Огарева 6...
* * *
— ...и чем тебя не устраивает быть вокально-инструментальным ансамблем Министерства Внутренних Дел СССР? — недовольно и уже слегка раздраженно повторил свой вопрос Щелоков.
Я скорбно покачал головой, а Клаймич печально улыбнулся...
"Не... Ну ладно — я... мне простительно!.. Но каков ЭТОТ!".
— Меня не "не устраивает" — для всех нас это наоборот, БОЛЬШАЯ ЧЕСТЬ! — начал распинаться я, — Здесь... А когда начнутся выступления на Западе, то в их газетах сразу напишут: "КГБ на гастролях!".
— Какое мы КГБ?! — недовольно скривился Щелоков.
— А для иностранцев все едино — что КГБ, что МВД... — мягко вступил Клаймич, — Мы были на фестивале в Сопоте — так там все иностранцы считали, что в СССР "Кей-Джи-Би" и преступников ловит, и шпионов из артистов готовит!
— Так вы на эти "гастроли" сначала попробуйте приглашения от капиталистов дождаться, а потом уже будете шкуру неубитого медведя делить... — поддержал шефа Чурбанов.
— Вот-вот... — назидательно поднял палец Щелоков.
Я деловито поднялся из-за сервированного к чаю стола, и прошелся по огромному министерскому кабинету, провожаемый заинтересованными взглядами трех пар глаз:
— Хорошо... Юрий Михайлович, вы видели меня на ринге... Как оцените?
— Ну... — Чурбанов немного растерялся от неожиданного вопроса, и осторожно ответил, — Я не большой специалист в боксе, но ты был молодец...
— Но я мог проиграть? — я остановился напротив замминистра, и настойчиво уставился на него.
— Мог, конечно... Ты был ранен, и он ударил тебя не по правилам... Ты это к чему? — Чурбанов не понимал, куда я клоню, и поэтому как и все, заинтригованно ждал продолжения.
— А к тому, что если бы я ЗНАЛ, куда меня собираются бить противники — то я, наверное, никогда бы не проигрывал? — вкрадчиво задал я следующий вопрос.
— Скорее всего. — согласился зять Генсека.
— Так вот... — я остановился у стола, и навис над сидящими "ментами", — я запросто могу проиграть в боксе, потому что не знаю, куда и как меня ударят — но я НЕ могу НЕ быть композитором и поэтом, потому что я НЕ СОЧИНЯЮ музыку и НЕ РИФМУЮ слова...
В тишине, которую нарушало только мерное тиканье огромных напольных часов, стоящих в углу кабинета, я вернулся к своему стулу и с размаху на него плюхнулся.
— ...потому что музыка и стихи у меня возникают в голове "из ниоткуда"... Я ЗНАЮ, какие слова и как поставить, я ЗНАЮ, какие звуки и как должны прозвучать. И вообще... Я ЗНАЮ, КАК ПИСАТЬ ПЕСНИ, ЧТОБЫ ОНИ НРАВИЛИСЬ ЛЮДЯМ!.. — буднично закончил я, и потянулся к очередному эклеру.
Повисло слегка ошарашенное молчание.
— Кхм... — кашлянул, подхватывая эстафету, Клаймич, — Я уже давно наблюдаю за Витей... смотрю за творческим процессом... Музыку он выдает прямо из головы... а потом замирает на несколько минут, и пишет текст песни почти без правок... основную часть... Я знаю много поэтов и композиторов... это тяжелый труд... месяцы на одну песню... А тут...
Григорий Давыдович с силой потер переносицу под скрестившимися взглядами Щелокова и Чурбанова, и закончил:
— Скорее всего, Виктор... э... хм... ГЕНИЙ...
Генералы ошарашено молчат. Наконец, Щелоков скептически хмыкает:
— Гений... Любите вы, творческая интеллигенция, громкими словами разбрасываться... Пушкин! Вот гений был...
Клаймич упрямо мотнул головой:
— Можно и с Пушкиным сравнить... Если бы Пушкин жил сейчас... наверняка писал бы не только гениальные стихи, но и гениальные песни...
"Даа-а, Григорий Давыдович... Вот уж, действительно — всё поставил на одну карту... Ладно, не ссыте, Гриша... Прорвемся!".
Общее молчание.
"Надо дожимать!".
— Вот мне иностранные языки понравилось учить... Сначала просто нравилось слушать звучание другого языка... потом захотелось понять, о чем поют... оценить, как совпадают мелодия и ритм с содержанием... — я задумчиво закатил глаза к потолку, и "подбирал" слова, как бы пытаясь донести до собеседников свою мысль.
Сделал глоток остывшего чая, и продолжил витийствовать дальше:
— Дико удивился убогости их текстов... Там нет ничего — ни нашей глубины, ни нашей "красивости" фраз и образов... А потом внезапно осознал... Я могу написать тексты ЛУЧШЕ, чем они! НА ИХ ЯЗЫКЕ...
"Ща спою вам "Скорпионов" — не зря же меня тогда Завадский впервые "гением" назвал!..".
— Вот, кстати... Написал недавно на а... — и замер с открытым ртом.
"О-па!!! Жопа?!... Новый год?!.. А ну-ка... А не настало ли снова время для рекламного слогана "писькиных пилюлек": — А что?! А вдруг?!..."
-...на-а-а... итальянском... Это второй язык, который я после английского выучил... — я похлопал глазами на пребывающих в явном смятении "ментов".
"Не их тема... Не знают, как реагировать... Ничего, додавим!".
— Эту песню надо с девчачьей группой петь... И сопровождения музыкального сейчас нет — но вы люди грамотные, просто оцените звучание и мотив...
Я нахально хапнул со стола очёчник Щелокова, взял как микрофон, и вернувшись на середину кабинета, вкрадчиво начал в него напевать:
Felicità
è tenersi per mano
andare lontano
la felicità
E' il tuo sguardo innocente
in mezzo alla gente
la felicità
E' restare vicini come bambini
la felicità, felicità!
— А теперь хором, в четыре голоса!..
Я значительно прибавил в громкости, и протяжно заголосил куплет:
Senti nell'aria c'è già
La nostra canzone d'amore che va
Come un pensiero che sa di felicità.
Senti nell'aria c'è già
Un raggio di sole più caldo che va
Come un sorriso che sa di felicità!
— Ну... и так далее, в таком же духе... Называется песенка "Счастье" — собственно, по-итальянски это "феличита" и есть... Я вам гарантирую... прокрутить эту незамысловатую "текстуру" по радио — и через неделю ее будет петь вся Италия... Русскую песню, русского автора! Слова простые... мотив тоже... Так и будет... Зуб даю!...
Я победно посмотрел на министра и зама. От растерянности Щелоков перешел к задумчивости, Чурбанов смотрел на шефа, и негромко барабанил пальцами по поверхности стола.
— Что там с текстом... переведи... — наконец потребовал министр.
— По-русски будет звучать коряво — это по-итальянски в рифму... — предупредил я.
— Разберемся... — буркнул Чурбанов.
Я закатил глаза, и иногда запинаясь, стал переводить куплеты:
"Счастье — это за руки держась, далеко-далеко идти.
Счастье — твой наивный взгляд, среди людской толпы.
Счастье — будто дети рядом быть,
Счастье, счастье!"........
... — Ну и сам припев. — я перевел дух и продолжил:
"Чувствуешь, уже в воздухе, песня наша о любви парит,
Словно мысль о счастье!
Чувствуешь, уже в воздухе, солнца луч, такой теплый летит,
Как улыбка, познавшая счастье!"
— Угу-угу... — промычал Щелоков в наступившей тишине, потом как бы кивнул своим мыслям, и вынес вердикт, — Вполне безобидно... мотивчик вроде простой, а так... обычный романтический лепет... И ты уверен, что такая словесная... шелуха ТАМ понравится?
— По сравнения с ИХ шелухой, МОЯ — шедевр изящной словесности! — счел нужным слегка обидеться я.
Впрочем, Щелоков на мою "обиду" внимания не обратил.
"Понятно... Прибережем такие ходы для его супруги!".
Чурбанов перестал барабанить по столешнице:
— В конце концов, итальянскую реакцию несложно проверить...
— Ты, Юра, про этого атташе, что ли? — тут же откликнулся Щелоков.
— Про него... и про евонного фашиста...
— Почему — "фашиста"? — влез со своим вопросом "любознательный Витя".
— Потому что фашист и есть... настоящий... — немного рассеяно ответил Чурбанов, непонятно переглядываясь со Щелоковым, — Воевал в итальянской дивизии... в 41-ом... в СССР... Пока не простудился и не вернулся лечиться в свою Италию... Поэтому и жив остался.
Щелоков и Чурбанов синхронно усмехнулись.
— Извиняется теперь... — Щелоков неприязненно поморщился, — ... но все равно, фашистский недобиток... А как мы ему объясним, откуда Виктор взялся?
Чурбанов пожал плечами:
— Э... А не много ли чести итальяшке что-то объяснять?! Ну, скажем, что... э-э-э... мы задержали преступников... А те... э... сбросили улику... Мы задержали грабителей... а честный мальчик нашел саму "хреновину", и принес в милицию... Он хотел встретиться с теми, кто ее нашел?! Пожалуйста... тряси руку, и говори свои "грациес"! И все...
Щелоков немного помолчал, обдумывая, и усмехнулся:
— Складно... Тем более, он сам просит... Так и сделаем... раз уж подвернулись итальянцы... Хоть какая-то польза с них будет... А то столько нервов вымотали... макаронники поганые!..
* * *
"Фашиста" звали Роберто Кальви, и оказался он "всего-навсего" банкиром. Среднего роста, коренастый, лысоватый дядька "под шестьдесят", со щеточкой ухоженных усов и неприятным колючим взглядом. Итальянец был не какой-то там насильно мобилизованный, а самый настоящий "fascismo" — член Национальной фашистской партии Италии. Ну разумеется, в далеком прошлом... в молодости. Сражался Кальви против Красной Армии в составе Пятого полка Новарских улан, под Сталино.
Когда я попытался его поправить на "Сталинград", то оказалось, что все-таки "Сталино" — а это нынешний Донецк. Но слово "Сталинград" синьору Кальви было хорошо знакомо, и... вызывало у него внутреннюю дрожь... до сих пор... Туда молодой двадцатилетний парень не попал, заболев пневмонией — за что до сих пор возносит благодарность Мадонне. Никто из его взвода, роты, и... батальона, из Сталинграда живым не вернулся. Ни один человек.
Кстати — медальон оказался с портретом не дочери, а его сестры, которая умерла маленькой еще до начала Второй мировой войны. И эта золотая безделушка в виде раскрывающейся иконки с портретом маленькой девочки внутри, была ему безумно дорога. Только в моем присутствии он дважды поцеловал медальон.
Когда хитромудрые милицейские начальники компенсировали Кальви отобранные деньги, то заодно важно сообщили, что доблестной Советской милицией преступники пойманы. А когда итальянец настойчиво затребовал обратно и свой медальон, то случилась "немая сцена". Более того — не получив столь ценную для него вещь, настырный макаронник стал добиваться встречи с преступниками. Он, видишь ли, хотел предложить им любой выкуп за пропавшую реликвию.
По понятным причинам, наши органы на такое "пойтить не могли". Особенно учитывая тот факт, что преступники на самом деле так и не были пойманы до сих пор!
Так что на сегодняшней встрече я должен был изображать роль честного мальчика из "Бюро находок". Типа "шел-шел, и нашел"! Ничего героического. Впрочем, мне было пофиг... К тому же, если быть объективным, то менты контролировали "наше" ограбление, и взяли бы балашихинских отморозков в любом случае.
И вот теперь, вместо того, чтобы радостно забрать драгоценную "цацку" и побыстрее уматывать в свою солнечную Италию поближе к родным и понятным "мафиозо", странный итальянец захотел увидеться с милиционерами, нашедшими его медальон, и поэтому был просто обречен на встречу со мной.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
