* * *
...на этот раз я оценил сам факт: я очнулся.
— Я очнулся, — подумал я и подумал с благодарностью и радостным удивлением. — Живой!
Я открыл глаза. Было ясное утро. Было небо гладкого голубого шелка. Сквозь ветви и листву буйной растительности пробивалось яркое веселое солнышко. Лучи его казались живыми. Все мышцы радостно гудели и просились в работу. Так хорошо я не чувствовал себя с самого детства. Кстати о детстве, и настроения такого у меня не было уже лет этак десять. Чистейшая, ничем не замутненная радость жизни, фонтаном била из меня и переливалась радугой метрах в пяти у меня над головой.
— Косма! Как она? — я вскочил и найдя ее глазами кинулся к ней. Что-то странное , но хорошее , случилось с моим телом, так что я не вполне мог рассчитывать движения — вскочив , я подпрыгнул почти на полметра вверх. Косма спала рядом и улыбалась во сне. Я поцеловал ее . Она распахнула глаза, широко и изумленно, и ответила на мой поцелуй. Это был самый необыкновенный, самый лучший поцелуй в моей жизни. Он был вкусным и ароматным. У него был запах и вкус... улыбки, улыбки чеширраптора... Оторвавшись от Космы я увидел на ее губах зеленую корочку. Это была жвачка Тхом, вокресившая нас из мертвых. Я стер ее с губ Космы, она со смехом оттерла мои губы от такого же налета. Мы засмеялись. Не так, как смеялись от кислородного опьянения, а так... Легко и свободно, во всю грудь, во весь дух...Словно навсегда выдыхая из сердца страх , печаль и одиночество.
— Эй, жених и невеста, — весело сказал Сидорцов у меня за спиной, — хорош ржать, спать не даете...
* * *
...Сначала мы ломились через пышные кущи папоротников, но Тхом быстро вышла на тропинку, которая вскоре привела нас к лесному озеру, находившемуся , оказывается, чуть ли не в двух шагах от нашей стоянки, едва не ставшей для нас (кроме некоторых, хитрых, приспособленных к повышенному содержанию кислорода и давлению, динозавров) братской могилой. Никто не вспоминал пока вслух о разговоре, на котором мы остановились... чуть не остановились навсегда... Нельзя было сейчас об этом говорить. Мысли наши занимал вопрос — как она это сделала? И, собственно, а что она сделала? Это сейчас было важнее, чем... как бы обозначить тему? Палеополитика?
Тхом, по просьбе Космы, согласилась показать , как она нас спасала. Сидорцов держался замкнуто, словно бы показывая, что отрешился от командования. Боря и морпехи поглядывали на китайца, но он не спешил принять на себя бремя власти, хотя его авторитет и положение старшего офицера вполне это позволяли... Он, то ли берег харизму от износа, то ли чего-то ждал. Сидорцов, впрочем, не унывал (а настроение после воскрешения у всех нас оказалось наичудеснейшее), он только держался отстраненно, помалкивал, даже не хотел идти с нами (со мной , китайцем, и Космой), глядеть на сеанс, так сказать, магии, с последующим разоблачением... Ему конечно, хотелось, но, я думаю, он не мог, не должен был, сейчас, быть с нами вместе... Китайцу пришлось настаивать, но его мягкая манера настояния была неотразима — хоть и отчужденный, Сидорцов все же сдался и отправился с нами.
Озеро открылось, как ясный, любопытный глаз — раздвинулись зеленые веки леса, и показалась прозрачно-блестящая водная поверхность. Она, я готов быть присягнуть в этом , вглядывалась в нас, — кто вы, мол? А кто мы в самом деле? Мы, озеро, и сами не знаем... С дальней стороны озера берег был крутой, обрывистый, густо заросший чем-то вроде можжевельника, и выглядел дико, как вставшие дыбом на затылке волосы. С нашей стороны бережок был песчаный, гладкий и пологий. И на этом бережке мы увидели такое, что замерли, и , не знаю , как другие , а я, так даже присел. На бережке, на чистом и ровном озерном песочке были следы, так сказать, 'лабораторной работы' Тхом. Берег был в беспорядке завален веточками папоротника и гинкго, мелкими щепками, большими шипастыми шишками, пучками увядших мелких листиков в виде сердечек, и всяким прочим мусором. Несколько рыбин лежали здесь, некоторые были надкушены. Все это валялось в беспорядке, в перемежку, как брошенные уставшими детьми игрушки... Но не это привело нас в оцепенение. Было в этом беспорядке, что-то продуманное, прекрасное, какая-то игривая, небрежная, естественная упорядоченность. Но глаз не ухватывал правила, схемы в расположении этой кучи мусора, как ни странно, отчего-то ласкавшей глаз.
— Что-то мне это напоминает... — задумчиво проговорила Косма.
Китаец, наклоняя голову то так , то этак, разглядывал открывшийся вид под разными углами: то он присел, то напротив, вытянулся на цыпочки и откинув голову назад, попятился в этой нелепой позе. Мы смотрели теперь на него, а не на берег. Прекратив свои странные 'упражнения', он непонятно сказал:
— Жилы дракона...
— Что? — переспросил я.
— Жилы дракона... — вполголоса ответил он. — Это категория феншуй... Тонкая тектоника ландшафта, его силовые линии. В старину, у нас в Китае ценилось, когда художник умел видеть их и отразить в картине. Здесь что-то в этом роде... Но не совсем, она видит какие-то другие силовые линии...
Я пригляделся. И правда, в рукоделье Тхом, кажущийся хаос сходился в некие линии, замысловато сплетающиеся в причудливый узор, более всего напоминающий цветок.
— Цветок папоротника... — зачарованно выдохнула Косма. Да, в этом натюрморте действительно было много папоротника, его мелкие ветки придавали цвет всей фигуре. Замечание, тем более, было уместным в этой атмосфере чуда, если учесть, что папоротник не цветет, что не мешает народной молве придавать его цветам чудодейственную целебную силу...
— И как это действует?.. — недма пожала доверчиво спросил капитан.
— Плакса устала, — сказала Косма, поговорив с нею, варить она не будет, но танец покажет.
— Какой танец? — опешили мы.
Косма пожала плечами, —
— Ребята, я так же знаю как и вы, смотрите...— она кивнула на Тхом, уже стоящую посреди своего 'кроссворда'. Та стояла, слегка покачиваясь, раскинув в стороны лапы, ладонями к земле. Затем она стала медленно вращатиься вокруг своей оси, а набрав скорость вращения, пошла по спирали, осторожно ступая между отдельными элементами картины. Так она шла, иногда меняя направление , закрывая глаза и принюхиваясь, и вдруг совершала молниеносный бросок, подобно альбатросу, выхватывающему из воды мелкую рыбешку, хватала то один, то другой предмет из своей странной колекции и отправляла в пасть, с хрустом разгрызая. Потом она остановилась и по ее телу, от головы до хвоста пошла волна... Мелко переступая, и поочередно поворачиваясь на четыре стороны света, она пускала и пускала волну, пока эта волна не набрала самостоятельную силу и теперь уже, казалось, тело Плаксы мяли, изгибали и подбрасывали какие-то независимые от нее колебания. Когда волна кончилась, Плакса остановилась покрепче упершись мощными нижними лапами-ногами в землю, а верхние лапы-руки подняв к небу, она стала ритмично раскачивать туловище, словно стараясь получше перемешать , как в бетономешалке все содержимое живота. Пританцовывая таким образом, она утробно и хрипло приговаривала что-то вроде : Акахэ, акахэ!
В этом танце была какая-то жуткая завораживающая сила. Казалось, земля дрожит под ее ногами, а над головой поднимается столб повышенного давления, разгоняющий тучи в небе.
Закончив танец, рыкающим возгласом: 'Аррх!' от которого мы невольно подались чуть назад, Тхом покачнулась и, присев на песок, заговорила. Косма немедленно включилась в перевод:
— Так я делала, когда варила бальзам и вот, по воле Текущего все живы. Значит, я делала правильно.
— Что это за бальзам, Тхом? — спросил я , и взглядом попросил Косму перевести, — что он делает с нами, у нас внутри?
— Здесь ветер! — важно сказала Тхом, приосанившись, и обвив хвостом нижние лапы, для большей ясности, своих слов, она помахала лапой в воздухе. — Мы вдыхаем его силу. Эта сила синяя. В пище есть сила красная. Когда они смешиваются получается сила солнечная, или огненная. Ваша кровь слабая, она не может вместить силу нашего ветра. Вы привыкли к своему ветру — слабому. Вот ваша кровь и испортилась. Бальзам усилил вашу кровь и теперь она может принять силу ветра и передать ее телу. Вы будете жить и будете сильными... — Тхом солнечно-обаятельно оскалилась.
Под действием внезапного порыва я шагнул к ней и обнял черное горячее тело, не взирая на предупреждающее рычание. Уже потом, прижимаясь щекой к шелковистым перьям на ее груди и слушая быстрые, тревожные стуки большого сердца, я испугался. Она ведь могла меня убить одной левой...Легким движением руки... Но она была неподвижна, только часто дышала, как пойманная птица. Я осторожно разжал руки, и медленно, глядя в землю, отступил на пару шагов... Когда я поднял глаза, Тхом плакала. Рыдала. Просто заливалась слезами. Я оглянулся на Косму. Косма, бледная и взволнованная, показала мне кулак.
— Да что я сделал, — возмутился я, — я просто...
Но тут рыдающая Тхом, от избытка чувств накинулась на нас с Космой и сдавила в объятиях, больно тыкаясь твердым носом в наши лица.
— Данха-брат! Косха-сестра! — мне на миг показалось, что я понимаю ее слова. Я помотал головой и прислушался. Нет , с чего это я? Ничего я не понимаю...Обычное храйдское 'кхыр-кхыр'.
-Знаешь, Данха, — сказала мне Косма, — ты так больше не делай. Я испугалась за тебя. Убить бы она тебя не убила, может быть, но стукнула бы здорово. И вообще, что это за объятия с посторонними девушками?! — Косма засмеялась.
Тхом с шумными всхлипами, полезла в воду — умываться и пить воду. Мы дождались, пока она напьется , и я опять пристал к ней с вопросами:
— Но как ты до этого додумалась? Что надо варить бальзам именно из этого всего? Ты уже лечила раньше... э... лунных охотников?
— Нет, это просто... Я слышала запах вашего дыхания и поняла, чего не хватает в вашей крови. По запаху нашла недостающее, — она указала на колоритную россыпь огрызков, обломков и обрывков, лежащих на берегу, — и соединила в себе... по воле Текущего...
— А... ну да... конечно, тигля же же у тебя нету, — пробормотал я пораженный услышанным, — да ты сама себе тигль... ходячий... Вот это синтез... Но ладно состав, а режим... Хотя понимаю, — по воле Текущего... Хм, хм, это, видимо,комплекс сильных ферментов...
— Что это 'херметха'? — спросила Тхом, я поднял на нее глаза, и вдруг осознал, что все смотрят на меня. Косма, китаец, Сидорцов смотрели на меня изумленно.
— Вы чего? — спросил я с опаской. Они молчали и я вдруг понял , что весь этот разговор с охотницей Косма не переводила.
— Ой-ей-ей, ребята, это я увлекся... Я по-ихнему говорил, или она по-нашему?
— Шрахал (шрах — говорить, храйдск.) как природный чеш, — со смехом воскликнула Косма, — что ж ты скрывал от нас такие таланты?
Тхом тоже хихикала (о, это были страшные звуки, способные перепугать до непроизвольного мочеиспускания самого бугимена, но я знал — она смеется, и именно хихикает).
— Судя по всему, у нас объявился еще один домашний динозавр... — озабоченно сказал Сидорцов.
— Я не удивлюсь, Женя, если мы с тобой тоже... динозавры... — китаец тронул Сидорцова за рукав, — Давайте вернемся, нам нужно закончить разговор...
Глава 20. Дорога к Храму.
Лесная дорожка, заброшенная не так давно, но начинающая уже зарастать, петляла, кружила по холмам, и капризно выгибалась. Казалось еще немного и она начнет скакать и брыкаться как молоденькая, одичалая и отбившаяся от рук, козочка.
— Ясно дело , никаких козочек здесь нет... А жаль...— подумал Мишка и сглотнул вязкую голодную слюну. Хотя вместо козочки прекрасно подошел бы какой-нибудь мелкий травяной мешок, сын своего времени, так сказать, каких здесь много...Волчья сыть... Мишка вспомнил картинки из энциклопедии — эх, сейчас бы хоть гипсилофодончика какого-нибудь... Он улыбнулся. Вот бы никогда не подумал, что будет глотать слюнки , вспоминая картинки с любимыми ископаемыми... Он отогнал голодные видения. Придется терпеть до утра. Пхыт сказал , что идти надо по ночам. Оно, конечно, правильно. И Шочи подтвердила, что так лучше. Только жарким днем есть не хотелось. А прохладной ночью прожорливый рапторский желудок Мишки пел и урчал свою голодную песнь и просил, просил, просил есть, кушать, жрать... Как говорила Мишкина бабушка (нормальная человеческая бабушка из Чеши, а то ведь чем черт не шутит, может у него скоро и среди динозавров родственники заведутся), — кишка кишке дает по башке.
Чтобы отвлечься от грустных событий в животе, Мишка стал смотреть на ноги. Ноги! За последние два дня и две ночи эти ходули, эти курьи ножки , утратили для него прелесть новизны. Все же занятно было на них смотреть, как они, такие крепкие , сильные, уверенно и словно независимо от его воли , топают по лесной дороге, неся своего хозяина в неизвестность... К какому-то Храму. Зачем-то. Никто не мог или не хотел объяснить ему что это за Храм и зачем они к нему идут. Впрочем, по сравнению с тотальной неопределенностью, заполонившей новую жизнь Мишки, это еще было ничего. Идем к Храму! Все ясно? Да, Учитель! Мишка, чуть ли не с вожделением представил себе школьную училку, которая чертит на доске схему и энергично тыча указкой (как курица клювом), разжевывает ему всю историю с географией.
— Храм. Находится в мезозое. Меловой период. Шестьдесят пять миллионов триста пятьдесят шесть тысяч двести сорок седьмой год до РХ. Столько -то градусов такой-то долготы, столько-то такой-то широты. Был культовым сооружением доисторических пресмыкающихся Лавразии. Построен в ..... , разрушен в ....... Да вот так бы кто мне объяснил... А не все эти загадки... — подумал Мишка и засмеялся. Парни-динозавры оглянулись на него, но ничего не сказали. Шочи, бегущая за ним следом, ободряюще похлопала его по хвосту. По средней части... Мишка огорчился. Ну вот как она не понимает, что нельзя так со мной... Прикосновения к хвосту — это очень интимно...И вообще мы, рапторы — существа тонкой душевной организации... А она вот так — дерг, хлоп, смык... Эх, люди, люди... А кстати, о загадках. Вот по поводу наших четырех мушкетеров, все ясно до боли — они и правда ни черта не знают. Шли куда вели. И все. И взятки гладки. А вот Шочи явно темнит. То она что-то знает, то не знает ничего...И ведь как ни спрашивай, не расскажет. Покусать ее что ли? Не буду ,это не по рыцарски... Он оглянулся на нее. Вот ведь удивительное существо!.. Бежит, не отстает. Трудно ей, наверное , поспевать за ними, храйдами, со своими коротенькими ножками. Однако ж поспевает.
— Как тебе это удается? — спросил он у девушки. Та спокойно, с легким вызовом, улыбнулась в ответ, мол, удается, а как — не твоя забота. — Я по телеку видел, — продолжил Мишка, в Бутане есть такие скороходы — за ночь сто километров пробегают. Ты , часом , не оттуда?
— Я — майа, — буркнула Шочи, так , что Мишке расхотелось расспрашивать дальше.
Между тем, лапы его, хоть и были что надо, однако ж устали. Он на какое-то время забыл про голод и почувствовал себя счастливым , когда Пхыт подал сигнал к привалу и можно было закинуться на лапы с головой. Мишка мгновенно провалился в сон. Впрочем, долго дрыхнуть ему не дали. Едва он увидел во сне мамины котлеты , как его стали настойчиво расталкивать. Он разлепил глаза, упорно не желавшие открываться. Перед ним стоял Пхыт, скрестив на широкой груди сильные лапы.
