Плывут они сквозь чащи, летят над мерцающими в ночи болотами, где над землёй, где по земле. Баушка со злобою бормочет, а Фарлаф тоже наливается тяжёлой злобой: ему мнится, будто Еруслан похитил у него царевну обманом и притворством.
Диковинная пара пролетает лес и приземляется на широкой равнине, возле высокого кургана.
— Теперь смотри, не зашуми! — предупреждает бабка. — Там, за курганом, улёгся на ночлег проклятый Еруслан. Царевна спящая при нём — за то не бойся, не проснётся дева, потому что спит она сном не простым, а наведённым. А вот с Лазаревым сыном не церемонься: мечом с размаху в грудь его ударь! Тогда твоя Радмила. Бери её и убирайся в Киев, к князю Володимиру.
Сказав такие добрые слова, она в момент исчезла, а Фарлаф, трясясь от ужаса и живо себе рисуя страшные картины — что будет, если под ногами треснет ветка, и Еруслан проснётся?! — крадётся вокруг широкого кургана. И вот видит: да, правду баушка сказала — лежит под горкой Еруслан, обнявши нежно юную Радмилу, а рядом конь каурый длинной гривою метёт.
Итак, вы можете спросить: как Еруслану удалось так скоро покинуть черноморовы покои? В самом деле: поначалу никак не мог проникнуть во дворец, а убрался оттуда так скоро, что даже дивоярец с его попутчиком не смогли его застать. Всё просто, ведь это же сказка, там случаются чудеса и почище. Ведь бороду-то черноморову богатырь забрал себе и обвязался ею, как шарфом поясным. А далее вышел он с Радмилой спящей на руках к открытому окну и сказал: неси нас, борода. Так и добрался до коня. Вот и всё, а вы что думали?
Теперь же, когда конец пути так близок, устал наш Еруслан. И то сказать, сколько вёрст он отмахал по бездорожью, в какие переделки попадал, сутками постился, сутками не спал. Но вот теперь, когда всё самое дурное осталось позади (так думал он), и праведный герой уж предвкушал фанфары, свершилось тайное злодейство, про которое не то что Еруслан — мы все забыли!
Всё было просто и на удивление удачно: подкрался Фарлаф и с одного замаху пронзил мечом грудь Еруслана. Правду говорят: дурное дело многого ума не просит. Потом Фарлаф берёт себе Радмилу — хорошо, что дева спит! — и тихонько смылся, хороня в ночи своё деяние.
А далее уже фанфары — в Киеве его встречают, дивятся, правда, что не кто иной, а жирный витязь Радмилу спас из плена. Тут свадебку играть бы, а невеста спит! Сколь ни будили, сколь в уши ни кричали — не вышло ничего. Вот так дивно то и получилось, что чары северного колдуна спасли всё дело — раз перед алтарём невеста присягнуть не может, значит нету свадьбы. Так всё и осталось: Радмила спит, Фарлаф в печали, князь в недоумении, бояре в замешательстве, народ в надежде.
* * *
Лежит однако Еруслан с открытой раной в сердце — безнадёжно мёртв. Отчего же доспехи дивные его не защитили? Всё просто: устал отважный витязь носить на себе тяжёлое железо и снял его. Ведь всё плохое позади, а впереди лишь счастье, радость и веселье! К тому же, обнимая нежно свою Радмилу, опасался он поцарапать щёку юной девы своим нагрудником из стальных пластин, или невольно отпечатать на её руке рисунок кольчуги с драгоценными камнями. Конечно, были и иные соображения: мечталось ему, что она глаза откроет, а он наряжен в новую одежду, которую берёг до этой встречи. И это тоже, впрочем, пустяки. На самом деле какой же молодой мужчина не захочет ощущать тепло своей любимой, отделившись о неё металлом?! Ну да, конечно же, обнимая её со сдержанной такому случаю страстью, он предпочёл легко одеться.
Лежит герой мертвее мёртвого, и только руки ещё как будто хранят сон любимой, но обнимают пустоту.
Кажется, на этом всё — ничто не может вернуть мёртвого из царства призрачных теней. Ещё немного, и покинет дух Еруслана его тело и будет вечно блуждать над просторами Селембрис, тревожа тех, кого знал и помнил. Ведь в образе витязя скрывался не кто иной, как неудачливый ученик лесной колдуньи. Тот, кого пятнадцать лет звали Долбером. Тот, кто надеялся, что в его прошлом скрыта тайна, и что на самом деле его происхождение от благородной крови. Так то или не так — теперь никто не скажет. Но что-то странное во всей этой истории имеется. Все здесь всех забыли: забыл и Долбер друга-дивоярца. А тот в свою очередь якшается, как с другом, со своим врагом заклятым. Да, вот такова таинственная подоплёка этой всей истории, а внешне все события идут, как в настоящей сказке. А по сказке тут вскоре должен появиться таинственный отшельник — старый Финн. Он должен обратиться вороном и отправиться к далёким двум источникам в горах. В одном из них течёт вода мёртвая, в другом — живая. Вот Финн возьмёт тех вод в два маленьких фиальца, вернётся с влагою волшебной и оживит сначала мёртвою водою, потом живою Еруслана.
Да, в сказке это так, на то она и сказка. В действительности же всё несколько иначе. Всё дело в том, что зона наваждений, или как её ещё называют — зона сказки, на самом деле населена самыми настоящими людьми. Кто-то из них прекрасно ужился в богатых землях, а кто-то ещё проходит свою сказку — всему есть место. Там много волшебного, таинственного, чудесного, но всё же законы те же, что в Селембрис. А в Селембрис смерть — это смерть. Если бы не эта непреодолимая проблема, то многое в этой волшебной стране было бы иначе. Но это так. Даже бессмертные в ней умирают, если их поразить мечом в сердце, или отрубить голову. Могут умереть не сразу — как гигантская голова, но о голове иной разговор — тут древнее свершалось колдовство и о происхождении необыкновенно живучего великана пока нам не известно — мы видели лишь эпизод из тайны, которая даже для дивоярцев была тайной. Было в этой волшебной стране нечто более удивительное, что знают нынче дивоярцы.
Так вот, как было сказано, смерть — это смерть. И никакая вода, живая или мёртвая, тут не поможет. Да, на этом сказка должна закончиться, а Долбер должен умереть. Как ни прискорбно, это так. Ведь нет рядом той русалки, что утащила в воду Ромуальда, заклятого врага нашего героя. Она одарила юношу погибшего некоей призрачной жизнью, но по сути превратила в нежить — есть такие существа в Селембрис. Нечто странное, оставшееся от прежних времён великой силы, о которой много слышал Лён, и скупо отзывался Румистэль, но которая поныне сотавляет тайну даже для всезнающего Дивояра. Так, есть ли способ вернуть умершего из смерти? Сейчас узнаем, или сказка останется без доброго финала.
Ночная мгла, которая хоронит под своим плащом немало гнусных дел, постепенно разрежалась. Безмолвна степь — ни птицы, ни мышки, ни кузнечика. Как будто уже царство мёртвых наступило для погибшего ужасной смертью витязя. Кажется, что встанет он сейчас и обведёт вокруг себя потухшими очами, а потом побредёт, шатаясь, куда-то в мутную рассветную мглу. Придёт на поле, усеянное мёртвой плотью, ляжет рядом с мертвецами и скажет мёртвым голосом: я с вами, братья.
Но, миг прошёл, и свет утра рассеял тьму, а вместе с ней и все нелепые страхи — смерть есть смерть. Зато из мглы к мертвецу шла странная фигура: туманы сивые клубились за её спиной, сползали наземь и растворялись. Казалось, будто некто, похожий на человека, явился в миг один из совсем другого места. Как будто только что оставил он свой гористый край, лишь прихватив с собой клубы холодного тумана. И вот идёт он ровной походкой, как будто невесомой, и вырисовываются в рассветной мгле и его длинные седые волоса, и длинная одежда, напоминающая саван. И шкура волчья на плече.
Подошёл, взглянул на тело, печально проронил: погиб. Потом подумал и заговорил снова, обращаясь сам к себе:
— Но, как же так? Он в Поиске, а Эльфийский Жребий не позволит умереть тому, кого призвал на помощь Ищущему. И вот теперь я вижу то, чего быть не должно: он умер, а помощь не пришла. Он не перенёсся в волшебные эльфийские сады, не очнулся у подножия Великого Холма цветочных эльфов. Не напитался их живительной волшебной силой. И не призван победной песней великого Дивояра.
Старик огляделся в тоске — на многие версты вокруг ничто не двинулось, не шелохнулось, как будто погрузился он с курганом и мёртвым героем под ним в великий сумрак, где обитала Голова.
— Почему молчишь ты, Нияналь?! — во гневе крикнул Финн.
— Молчи, безумец. — прошептали над равниной невидимые губы, но голос был столь глубок и звучен, что на мгновение содрогнулся курган.
Старик отчего-то успокоился и стал осматриваться, словно ожидал гостей. Но вместо этого его фигура вдруг заколебалась, теряя очертания, и лишь волокна сивого тумана отметили то место, где мгновение назад стоял отшельник.
В тот же миг он очутился в ином месте — среди такой же сумрачной равнины, но более таинственного вида. Над ней витал столь грозный дух, что у простого человека захватывало сердце, и прерывалось дыхание. Голова кружилась, и плыли перед глазами странные видения. Перед стариком возвысилась гора — намного выше того кургана, под которым лежал убитый предательской рукой герой. Курган был полог, а эти стены, поросшие лохматым мхом, местами — седым плющом, а кое-где и мелкими кустами, вздымались неприступной крутизной. Под густым навесом из сухой травы, который карнизом украшал растрескавшуюся скалу, смотрели тусклые глаза, и вот из-под земли раздался низкий рокот: иди.
— Иди сюда. — сказал с вершины бесплотный голос, от которого в испуге взлетела стая воронья и закружила над горою.
И Финн повиновался. Он обошёл скалу кругом и обнаружил среди глубокой впадины в горе отверстие, закрытое кустами. Из высоко вознесенной дыры свисал канат с завязанными плотными узлами. Вот по нему сухой, но крепкий Финн взобрался до отверстия, а дальше зашагал свободно по лесенке, что вырублена была в тёмном камне.
Он вышел на вершине и огляделся. Три скалы стояли плотно, прижав затылки — они составляли собой гигантский трилистник, среди которого могла расположиться целая деревня. Но, в центре стояла только высокая груда камня — сложенные конусом булыжники.
— Иди сюда. — сказал всё тот же голос из камней.
— Он собирается к тебе. — ответил Финн, подходя к горке.
— Я знаю. — ответил мягко голос. — Быть тому.
— И ты позволишь присоединить твой дом ко множеству других осколков? — изумился старик.
— Это судьба. — сказала принцесса-эльф, заключённая в Осколке Вечности и ставшая Живым Кристаллом.
— Тогда я не понимаю, зачем ты меня призвала. Я много лет исполнял твою волю. Я лгал всем людям, рассказывая о тебе дурные слухи. Когда настанет срок освобождения?
— Уже настал. — ответила принцесса. — Последняя служба, и ты свободен.
— Свободен для чего? — горько спросил Финн.
— Возможность прожить жизнь сначала — это не награда? — возразил Живой Кристалл. — Прекрати стонать и делай то, что я скажу тебе.
— Всё та же. — усмехнулся Финн. — Я слушаю тебя.
Из горы камня выкатился маленький кристалл, сияя чистым белым светом.
— Возьми его. — сказала эльф. — И облеки в какое-то подобие оправы. Пока я в нём, тебе не страшно прикосновение Кристалла. Но, как я покину этот храм, так не вздумай прикоснуться, иначе обратишься в стража Вечности!
— Покинешь?! — изумился Финн. — Но как такое можно?! Кто мог покинуть узы Вечности по своей воле?!
— Делай и увидишь. — усмехнулся голос.
Дрожащими руками Финн вынул из своей накидки длинную медную булавку. Волчья шкура упала наземь. Крепкими не по возрасту пальцами старик скрутил металл, образовав неровное двойное кольцо и в него поместил прозрачный бриллиант. Потом он бережно убрал драгоценный камень в маленький мешочек, что висел на его шее.
— И что теперь? — спросил старик.
Ответа не было — вместо того заколебался воздух над вершиной Наганатчимы, и фигура Финна испарилась, но в тот же миг возникла там, где была до этого — у тела мёртвого героя.
— Ты хочешь знать, мой верный друг, возможно ли на Селембрис воскрешение умершего? — с насмешкой спросил голос.
— Я знаю, что это невозможно. — холодно сказал старик. — Иначе многое бы было...
— Коснись камнем его раны. — сказала эльф. — Но, после этого берегись касаться Камня сам! А после ты вернёшься с Осколком к Наганатчиме, положишь его в пирамидку и тогда свободен.
— Нужна ли мне такая жалкая свобода? — горько спросил Финн, глядя на сияющий бриллиант в своей руке.
— Нужна. — ответила принцесса. — Ты даже замену себе приготовил — старика-сосну. А мне хорошей заменой служит старая ветла.
— И что же будет? — в возбуждении спросил старик.
— Делай!
В сомнении и страхе Финн протянул сверкающий бриллиант к ране Еруслана, который хладным трупом на протяжении всего разговора лежал перед отшельником. Всё так же мертвы губы, из-под полузакрытых век глядят потухшие зрачки, по ту сторону которых молча притаилась смерть. Спит Еруслан необратимым сном — Долбер мёртв.
Тогда старик прижал бриллиант, держа его за медь оправы и обернувши пальцы на всякий случай рукавом.
Едва алмаз коснулся раны, сверкнула искра, и веки Долбера затрепетали. Безжизненные губы обрели румяный цвет, грудь вдохнула воздух, и вот глаза, мгновение назад пустые, стали полны жизни.
— Кто ты, старик? — спросил оживший витязь.
— Я старый Финн. — ответил тот, ладонью закрывая исторгшие слезу глаза. — Иди, живи, герой. Тебя ждут в Киев-граде. Спеши вернуть себе Радмилу, поскольку, пока ты не придёшь, не завершится сказка.
— Сказка? — изумился молодой герой, быстро отыскивая латы и ловя коня.
— Прости: просто с языка слетело. Ты был мёртв: тебя убил Фарлаф. Невесту же твою он увёз и пытался выдать твой подвиг за своё деяние. Я же вернул тебя к жизни. Есть в горах таинственные два источника воды: один с водой живою, другой — с мертвою. Вот я и обернулся вороном, слетал туда и принёс на крыльях два фиальца. Полил я мёртвою водою твоё тело — и срослась твоя рана в сердце. Потом полил водой живою, и ты поднялся, жив-здоров, как прежде. Теперь иди, герой, исполни то, что должен, а то печенеги осадили Киев — пользуются горем князя.
Проговорив последние слова, он сел в отчаянии на землю и закрыл глаза руками. Но витязь того не видел — он уже мчался к Киеву. Печенеги — бить врага немедленно!
— Ну что? — спросил старик, глядя на источающий зелёный свет кристалл, держа его за медную дужку и почти касаясь его грани. — Нельзя касаться? Ах, Нияналь, если бы я мог вернуть тебя себе, я не задумываясь пошёл бы на эту жертву! Но, время улетело, и её больше нет. Прощай, моя любовь. Не знаю, отчего пожертвовала ты собой для того, кого и вовсе никогда не знала. Всего лишь Долбер — не Румистэль!
Он встал, бережно опустил опасный кристалл в мешочек, потом раскинул руки в длинных рукавах и испарился с места.
Возникнув снова на вершине Наганатчимы, он сказал безмолвным великанам:
— Ещё немного, и я уйду. Прости, что потревожил твой покой. Принцессы-эльфа больше нет.
Долгий вздох пронёсся над равниной, заколебалась почва, встали дыбом травы. И всё утихло.
Тогда Финн подошёл к пирамиде, сложенной из камней, и протянул над нею руку, держа пальцами за дужку Живой Кристалл, лишившийся своей жилицы.
