— Я в растерянности. Но и отказываться или просить освободить меня от моих обязательств я не буду.
— Понятно. Дочь своего отца. Принципиальная и щепетильная. Что эти слова означают, представление имеешь?
— Первое знаю. Щепетильная — это как?
— Честная, обязательная в мелочах. Что-то в этом роде.
— Спасибо.
— Не за что. Вот твой договор, — и Ахмед передал бумагу Зубейде. — Делай с ним, что пожелаешь и поступай, как помыслишь. Но нам не хотелось бы, чтобы ты от нас ушла.
Зубейда молча и задумчиво, довольно долго рассматривала бумагу. Потом, словно решившись на что-то неминуемое, без слов протянула её мне и вопросительно уставилась на меня своими синими глазищами. Я тоже прочёл бумагу.
— Ну, что же, документ составлен правильно. Со знанием дела. Но поскольку сейчас он передаётся из рук в руки с явным намерением передачи и прав, то это должно быть соответствующим образом оформлено. Ахмед, ты должен сделать на этом договоре передаточную надпись в пользу Зубейды. Потом Зубейда сделает надпись уже в мою пользу. Иначе я не смогу продать Зубейду кому-нибудь, когда она мне наскучит. Где чернила? Нет? Что это за дом, где нет чернил! Возмутительно! Тогда, чтобы никто не имел возможности изменить свои намерения, сделаем вот это, — и я разорвал бумагу на мелкие клочки.
— Я не уйду от вас, — тихо сказала Зубейда, и Ахмед облегчённо вздохнул.
— Я же говорил тебе, Серж, что она хорошо воспитана и будет выполнять свои обязательства даже без всякой бумаги. Мы обречены, Серж.
— Обречены? На что?
— Нам теперь никогда от неё не избавиться. Без договора её не перепродать, — и Ахмед заразительно рассмеялся.
Глядя на него, засмеялись и мы с Зубейдой. Словно гора спала с плеч. Отсмеявшись, Ахмед обратился к Зубейде:
— Сходи, пожалуйста, с утра домой и попроси отца встретиться со мной в моей ковёрной лавке завтра после вечерней молитвы. Как бы он каких-нибудь глупостей не натворил. А ты, Серж, сходи к Синдбаду и попроси его поговорить с Джафаром. Синдбад знает, как всё устроить. Ещё передай, что послезавтра мы с тобой уезжаем. Пусть все приходят завтра вечером ко мне. Посидим.
— Послезавтра? — упавшим голосом переспросила Зубейда. — Так скоро?
Солнечный луч уже давно поднявшегося светила через открытую дверь террасы упал мне на лицо. Отвернуться и поспать ещё или открыть глаза и пробудиться? Выбрал второе. Рядом, уткнувшись своим очаровательным носиком мне в плечо, тихо посапывает Зубейда. Осторожно поворачиваюсь, чтобы не разбудить её. Волна её роскошных черных волос прикрыла лицо и плечо. Бережно сдвигаю пряди, чтобы полюбоваться тем, что под ними.
Всё-таки она что-то почувствовала сквозь сон. Зашевелилась, обхватила меня рукой и придвинулась ближе. Зря. Попала под тот же солнечный луч. Потянулась с дремотным, носовым мычанием и открыла глаза. Какая же у этой сонной тетери всё-таки обворожительная улыбка! Но это не извиняет её безобразного поведения. Её хозяин уже давным-давно бдит, а она ещё только глазки продирает! Надо её наказать. И долго наказываю. Просто не оторваться от таких губ! Так и задохнуться недолго.
Взгляд Зубейды падает на окна и высоко стоящее солнце. Она отстраняется и вскакивает, словно подкинутая пружиной. Забыв при этом, что на ней ничего нет. Какая картина! Потом, поняв, что стесняться уже поздно, она заливается звонким смехом.
— Проспала. На кухне меня уже, наверное, ругают. Нужно бежать.
Что-то накидывает на себя и несётся в умывальню. Возвращается. Надевает остальное и выскакивает за дверь. Значит, скоро будет завтрак. О-хо-хо, вставать всё равно надо! Голубые шальвары ждут. Залезаю в них, а умывшись — и во все остальное. Опять забыл выпросить у Ахмеда что-нибудь для бритья. Двухдневная щетина портит всю мою неотразимую красоту.
— Завтрак подан, Сержи-сахеб. Гюльнара-ханум разрешила мне завтракать, обедать и ужинать вместе с вами. Оказывается в этом доме очень свободные порядки. Главное, чтобы всем было удобно и приятно, а стесняющие это традиции как-нибудь потом.
С удовольствием вкушаем дары, посланные Аллахом, не забывая попутно поедать глазами и друг друга. Закончив, спускаемся вниз и разбегаемся в разные стороны. Зубейда к отцу, а я — к Синдбаду. Время, похоже, уже часов десять-одиннадцать. Всё-таки пораньше бы нужно было встать.
Издалека видна рабочая суета на корабле. Что-то пилят, что-то тянут, что-то приколачивают и что-то непонятно что делают с парусами. Синдбад с деловым видом обсуждает какой-то вопрос — похоже, что с подрядчиками. Подрядчики изъясняются на торговом языке: "это есть — этого нет". Синдбад же на техническом: "вобью в землю — оторву голову". Как они друг друга понимают, совершенная загадка. Синдбад, кивнув мне, протягивает руку и быстро говорит:
— Извини, занят. Нужно подождать. Вон составь компанию Абу. Он со скуки сюда забрёл.
И действительно — наверху на капитанском мостике Багдадский вор рассматривает окрестности в какую-то странную штуку. Видимо, прототип подзорной трубы. Надо будет в следующий раз захватить сюда с собой морской бинокль и презентовать Синдбаду.
— Здравствуй, Абу.
— Салам, Серж. И тебе дома не сидится?
— И не говори. Ищу какую-нибудь разовую работу для души и тела. Да, и вот возникла у нас с Ахмедом одна трудность. Нужно как-то разрешить.
— Разрешение трудностей — это по нашей части. Освободился, наверное, наш капитан. Сюда идёт.
И действительно — Синдбад уже поднимается по трапу.
— Что это вы в разгар дня решили ко мне завалиться? У меня же ремонт корабля. Все на ушах стоят. Может, вечером придёте?
— Ахмед попросил заглянуть к тебе с утра. Наверное, есть причина.
— Проблема у них какая-то возникла, — добавил Абу.
— Ну, если Ахмед побеспокоил в такое время, то, наверное, не так просто. В чём дело?
— Знаете визиря Джафара?
— Да как его не знать! Всем известная сволочь.
— А Бахтияра-хаджи из медресе Акбара?
— Слышали что-то. Говорят, достойный человек. Что между ними может быть общего?
Оказывается, может. У Бахтияра есть дочь Зубейда, а у Джафара — сын Саид. Зубейда приглянулась Саиду, и он, наверное, решил побаловаться с ней. Подстерёг её у дома и взялся тискать. Тут из дома вышел Бахтияр и увидел такую картину. Разумеется, как отец, он решил побеседовать с Саидом о его невоспитанности и недопустимости такого поведения. В результате Саид убежал домой со сломанной рукой. На следующий день явилась стража и бросила Бахтияра в зиндан. Зубейда осталась одна с младшей сестрой. В отчаянии она пошла на рабский рынок, продала себя и этими деньгами внесла выкуп за отца. Его отпустили.
— В чем трудность-то? Всё ведь разрешилось, — спросил Абу.
— Ахмед считает, что не разрешилось, а только начинается, учитывая репутацию Джафара.
— Очень может быть, — подтвердил Синдбад.
— Ахмед полагает, что раз сейчас Бахтияр от Джафара ускользнул, то Джафар непременно постарается устроить ему ещё какую-нибудь подлость, и это нужно предотвратить.
— Мне приходилось сталкиваться с Джафаром, — сказал Синдбад, — он плохо поддаётся убеждению. Но, тем не менее, всё же иногда можно уговорить его не делать глупостей или подлостей. Мне как-то удавалось. Наверное, у меня врождённый дар красноречия.
— Ага, знаем мы твоё красноречие! — воскликнул Абу. — А что это Ахмед вдруг принял такое участие в интересах Бахтияра? Джафар гадит многим, а не только ему. Или Ахмед имеет какое-то отношение к этой истории?
— Имеет. Бахтияр — хороший знакомый Ахмеда, и Ахмед ему чем-то издавна обязан. С другой стороны, когда Зубейда продавала себя, на рабский рынок зашли мы с Ахмедом, и Ахмед купил Зубейду для меня, не зная, что она дочь Бахтияра. Это выяснилось позднее. Получается, что и я сюда тоже замешан.
— Разрази меня гром, — заорал Синдбад, — ну и каша заварилась! Как мне такие вещи нравятся!
— Жаль, что здесь нет сейчас Шехерезады, — поддакнул Абу. — Она сказала бы: "Какая романтическая история!" И непременно сочинила бы из этого сказку.
— Поговорить с Джафаром, конечно, надо срочно, — в раздумье согласился Синдбад. — Только вот подходящее место и время не так просто найти. Про дворец и думать нечего. В свой дом Джафар никого не пустит. И в чайхану для беседы не пойдёт — побережётся. Мне в голову приходит только одно. Перехватить Джафара по дороге от его дома к дворцу халифа и побеседовать прямо на улице, — Синдбад взглянул на небо. — Сейчас около полудня. Дворцовая знать не утруждает себя ранним пробуждением. На малый диван собираются много позже дневной молитвы. Так что Джафар двинется во дворец часа через два-три. Успеем подготовиться.
— Самый короткий путь от дома Джафара до дворца — по Соломенной улице, — напомнил Абу. — Где-нибудь там его и нужно ждать. Только вот визирей всегда сопровождают не меньше четырёх стражников. Нужен перевес, чтобы всё обошлось тихо, если Джафар заупрямится и не захочет поддержать разговор.
— Перевес — это моё дело, — ответил Синдбад. — А тебе, Абу, я дам быстроногого мальчишку. Сходи и посмотри, где бы нам удобнее встретить Джафара. Соломенная улица рядом, да вот дом Джафара не очень близко. Отсюда его не увидишь. Мальчика поставишь наблюдать за домом. Пусть бежит сюда, когда Джафар направится во дворец. Пойдём.
Через несколько минут Абу с каким-то шустрым мальчонкой сошли на берег и скрылись в улицах. А Синдбад, собрав своих матросов, что-то им старательно втолковывает. Я же пока обследую капитанский мостик. Штурвала нет. Вместо него — огромное бревно-правило, идущее от рулевого пера. Верёвки с петлями, удерживающие правило в среднем положении. Если их снять и волна грохнет по рулевому перу, то бревно трудновато будет удержать.
На низком столбе перед правилом примитивный компас — игла, залитая воском и плавающая в покрытой стёклышком медной лоханочке. Воск не даёт игле утонуть. Прототип подзорной трубы — это две не очень хорошо отшлифованные открытые линзы, подвижно укреплённые на планке. Приближают. Но и даже настроенные в фокус заметно искажают изображение. Но всё равно лучше, чем вообще ничего. Да, тяжеловат труд навигатора тысячу лет назад!
— У меня всё готово к мирным переговорам, — сообщает поднявшийся на мостик Синдбад. — А вон и Абу возвращается. Прикажу-ка я, чтобы нам перекусить принесли прямо сюда.
Перекусываем стоя и ждём мальчика. И в самом деле, проходит почти два часа унылого обмена фразами между собой, прежде чем он выскакивает из одной из улиц и машет рукой. Короткая команда — и восемь живописно одетых матросов с сабельками и ножичками топают по сходням вслед за нами.
Да, Соломенная улица, действительно, всего в пяти минутах ходьбы. Команду матросов во главе с Абу оставляем за углом какого-то проулка, по которому пришли. А мы с Синдбадом вышли на саму Соломенную и встали в сторонке. Прохожих немного, а процессия визиря уже показалась вдалеке.
Четверо здоровяков волокут носилки, а впереди и позади них — по два вооружённых стражника. Мы готовы их встретить. Из-за угла проулка торчит нос Абу, наблюдающего за ситуацией. Когда процессия почти поравнялась с нами, Синдбад вышел на середину улицы и поднял руку. Носилки остановились, а стражники насторожились, схватившись за рукоятки сабель.
— Спокойно, спокойно, — ровным голосом, но громко и внушительно произнёс Синдбад. — Никакой опасности нет, — стражники замерли в напряжённом ожидании.
Мы с Синдбадом подошли к носилкам. Синдбад постучал по крыше.
— Салям алейкум, Джафар.
— Салям, Синдбад, — донеслось изнутри, — что тебе надо?
— Поговорить хотим.
— Мне некогда с тобой говорить. Спешу во дворец.
— И всё-таки поговорить придётся. Может, тебе даже расхочется идти во дворец.
— Ты наглец, Синдбад. Отойди, или тебе придётся иметь дело со стражей!
— Какой же ты всё-таки несговорчивый, Джафар! — со вздохом сожаления и укоризны произносит Синдбад.
Он протягивает руку и, как пушинку выволакивает из носилок богато одетого, слегка рыхловатого мужчину лет пятидесяти с одутловатым лицом и бегающими глазками. В то же время из-за угла стремительно вылетает гурьба матросов. Три-четыре секунды — и все стражники прижаты к стене, а их оружие валяется на земле. Носильщики, бросив свой груз, в знак повиновения присели на корточки и закрыли головы руками. Джафар словно потерял дар речи от неожиданности. В глазах испуг.
— Начинай, Серж.
— Уважаемый Джафар-ага, — выступаю я на сцену, — ваш сын Саид позволил себе нанести недопустимое оскорбление очень уважаемому в Багдаде Бахтияру-хаджи и его дочери. За что Аллах и наказал его сломанной рукой. Это меньшее, чего Саид мог бы ожидать. Если бы Бахтияр-хаджи не был бы так добросердечен, то мог бы просто свернуть Саиду шею и любой суд оправдал бы отца, защищающего честь своей семьи. Однако от вас, Джафар-ага, не последовало никаких извинений за оскорбление. Наоборот, Бахтияр-хаджи почему-то оказался в зиндане. Мы подозреваем, что, выбравшись оттуда, он может подвергнуться ещё каким-нибудь недопустимым преследованиям с вашей стороны. Поэтому предостерегаем вас от необдуманных действий и надеемся, что нанесённое вашим сыном оскорбление семье Бахтияра-хаджи будет справедливо возмещено. Я понятно выразился?
— Понятно, понятно, — подтвердил Синдбад. — Мне, во всяком случае. И как проникновенно! Я чуть не прослезился. Джафар, а тебе-то понятно?
Судя по всему, Джафар приободрился, сообразив, что его никто прямо сейчас убивать не собирается.
— Что вы лезете не в своё дело! Я как-нибудь сам разберусь с Бахтияром и вы мне не помешаете. А халифу я пожалуюсь на ваше нападение.
— Да-а, пожалуй, он так ничего и не понял или просто не хочет понимать, — констатировал я. — Зря я рассчитывал на его разумение. Попробуй теперь ты, Синдбад. Может, твоё хвалёное красноречие окажется более доходчивым.
Последовал короткий и мощный удар в левый глаз. Джафар влетает в свои носилки и застревает там, дёргая ногами. Синдбад рывком извлекает его оттуда и держит за халат, не давая рухнуть на землю.
— Ты, Джафар, наверное, просто забыл, чем кончились твои жалобы на меня халифу в прошлый раз. Могу напомнить для освежения памяти. Лучше всего, думаю, подействует приложение по зубам. С одного удара я вряд ли тебе их все вышибу, но за половину ручаюсь. А если ещё халиф узнает, что ты из-за своего крысёныша Саида вытворяешь с уважаемыми в городе людьми, то моё красноречие тебе райским наслаждением покажется.
— Я, я, я..., — пытается что-то плаксиво выдавить из себя Джафар.
— Да, ты, — подытоживает Синдбад, — отправишься сейчас не во дворец, а домой, ставить примочки на глаз. Немедленно напишешь Бахтияру-хаджи письмо с извинениями. Вернёшь ему деньги, потраченные на выкуп его из зиндана, и добавишь ещё двадцать золотых динаров, как возмещение за беспокойство. И не рискуй снова нарваться на моё красноречие!
Синдбад бесцеремонно запихнул Джафара в носилки, дал знак отпустить стражников и жестом указал двигаться с носилками обратно. Стражники подобрали своё оружие и, опасливо оглядываясь, поплелись за носилками. Мы ещё немного постояли, глядя процессии вслед, и вернулись на корабль.
