— Раз командование не дает мне положенную замену, я хочу служить в армии Польши, — подвел итог своего повествования офицер. — Согласен ехать в самый отдаленный гарнизон!
В середине их беседы, в кабинет неслышно вошел пожилой мужчина и сел в кресло в углу. Через некоторое время он уже с трудом сдерживал смех. Когда Сашка, наконец, закончил, пожилой встал.
— Товарищ старший лейтенант, — обратился он к Панину. — Посидите в коридоре на стульчике. Когда вы понадобитесь, вас позовут.
Когда техник вышел, пожилой обратился к молодому:
— Ну, что думаешь, Вадим? Я не слышал начало вашего разговора.
— Попахивает изменой Родине, товарищ полковник.
— Да бог с тобой, Вадим. Над нами же все смеяться будут. Этот клоун цирк устроил, а мы что ж с тобой в напарники к нему пойдем?
— И все ж таки, Владимир Иванович...
— Ну, что? Что ты ему предъявишь? Если бы он пошел в американское или британское посольства с таким рапортом, тут бы мы его, конечно, упекли голубчика. Или хотя бы он в армии служить отказывался. А так... Слышал, как этот стервец складно рассказывал, что готов жизнью пожертвовать за соцлагерь на самых его опасных западных рубежах?
— Так, что же с ним делать? — растерянно спросил молодой.
— А, ничего. Отпустить. И чтобы он больше нам здесь глаза не мозолил, дай-ка ты мне телефончик строевого отдела Министерства Обороны. Я им звоночек один хочу сделать. Пусть они там свои толстые зады от стула оторвут и выполнят то, что им должностными обязанностями положено. Небось, генеральский сынок и день бы лишний в таком месте не задержался.
— Да он бы туда и не попал, — вырвалось у молодого.
Пожилой бросил на него укоризненный взгляд.
— Виноват, товарищ полковник! Извините, — следователь виновато опустил глаза.
На следующий день после посещения Лубянки Панина вызвали в Министерство Обороны. На приеме хозяин кабинета в звании генерал-майора за одну минуту решил вопрос с долгожданной заменой. Пунктом нового назначения была — Польша, советская авиабаза Шпротава. Естественно, Тамара тут же решила вернуться к мужу, чтобы преданно делить с ним все трудности и тяготы воинской службы. Ведь даже из знаменитой семьи Кулаковых в Польше еще никто никогда не бывал.
После нескольких лет службы у демократов Панина перевели в Эстонию. Теперь уже замена не задержалась. Почему-то перемещения Запад-Восток в советской армии обычно происходили без сучка и задоринки. Совсем не так, как в противоположном направлении.
* * *
Накануне 1-го Мая, в гарнизон приехала Полина. Идея была такая: сначала поживем пару дней на моей территории, потом вместе поедем в Ригу, на все праздники. Приезд супруги совпал с днем рождения Алика. Конечно, нас пригласили вместе. Бармин, как следует, расстарался. Он раздобыл где-то трехлитровую банку самогона и большой кусок свинины, которую замариновали на шашлыки. Празднование намечалось на ближайший выходной.
В этот день, уже с самого утра, наша теплая компашка начала готовиться, предвкушая приятное времяпрепровождение. Когда до намеченного выхода оставалось минут десять, Полина случайно посмотрела в окно и сказала расстроенным голосом:
— Ну, вот и попраздновали — дождь пошел!
— Да, хорошо, — машинально ответил я, продолжая собираться.
— Ты не понял. Посмотри, какой ливень на улице.
Я выглянул наружу. Действительно, на улице дождь лил, как из ведра.
— Ерунда. Будь готова, через пару минут выходим, — и, поймав на себе недоуменный взгляд жены, внезапно понял — мне на самом деле было все равно, что сейчас на улице: дождь, солнце, мороз или жара.
Девять месяцев технической жизни сильно изменили меня. Я просто перестал обращать внимание на погоду. Она могла быть более благоприятной, могла быть менее, но в любом случае это не являлось поводом для отмены запланированных мероприятий.
— Может, не пойдем? Боюсь промокнуть и заболеть, — засомневалась Полина.
— Ничего, не волнуйся. У нас четыре плащ-накидки — все будут твоими.
Я отдал ей свой офицерский плащ, сам надел техническую куртку и мы вышли из гостиницы.
После недолгих поисков, благо практически всю территорию авиабазы покрывали леса, была найдена отличная полянка для праздника. Набухали на деревьях толстые зеленые почки. Под ногами расстилался ковер из голубых и белых весенних цветов. От теплого дождя и просыпающейся земли шел тот пряный и влажный упоительный запах, который обычно бывает в Прибалтике весной.
В привыкших к физической работе руках все спорилось. Работали быстро. Каждому не терпелось поскорее приступить к застолью. Даже Гусько на этот раз не сачковал, как обычно, а участвовал наравне с остальными. Одну плащ-накидку мы положили на мокрую землю, вместо стола. Потом из двух других соорудили что-то вроде навеса над ним. Полина начала раскладывать и резать нашу нехитрую снедь. В это время мужики разыскали более-менее сухие дрова, разожгли костер под проливным дождем и соорудили примитивный мангал.
Пока шашлыки готовились, мы пропустили по одной. Самогон оказался довольно приличным, даже Юра хлопнул четверть стакана. Завязался непринужденный разговор. Я незаметно наблюдал за своей супругой. Мне нравилось, как она ведет себя в мужском обществе — спокойно, без тени флирта и, в то же время, очень дружелюбно и ровно со всеми. Мои друзья разошлись настолько, что даже решили нарушить традицию и третьим тостом, вместо обычного: 'За тех, кто сейчас под крылом!', выпить: 'За присутствующих здесь дам!'.
Подоспели шашлыки, и мы жадно впились зубами в сочное мясо. Давненько мне не приходилось пробовать такой вкуснятины. Выглянув из-под нашего импровизированного навеса, я спросил свою вторую половину:
— Смотри, Полина, дождик-то все идет. Может, ты промокла или замерзла? Домой пойдем?
— Да, бог с ним, — отмахнулась она. — Кто там поближе, передайте мне, пожалуйста, еще один шампурчик.
— О, это наш человек! Надо принять ее в почетные техники, — разом взревели мужики. — За это будет следующий тост!
Сквозь легкую дымку опьянения я смотрел, как моя банда скачет вокруг единственной в нашей компании женщины. Даже Гусь, и тот, старался выбрать кусочек получше и предложить его Полине. Не понятно почему, но никакого чувства ревности у меня это не вызывало. Наоборот, мне было даже приятно то внимание, которое оказывали друзья моей жене.
— А давайте выпьем за удачу. Чтобы у нас всегда были деньги! — внезапно предложил Юра.
— Это тебе к Полине, — отозвался я. — Это она у нас может выигрывать в лотерею, когда захочет.
— Заливай, — усомнился Кроха.
Мне уже было очень хорошо и совершенно не хотелось спорить. Я сделал вид, что ничего не слышал и промолчал. Однако Гусько требовались уточнения:
— А миллион выиграть может?
— Ты что, Юра. Максимальная сумма выигрыша в советскую лотерею — машина 'Волга', или 10 тысяч рублей, — внес коррективы пунктуальный Алик.
Все посмотрели на мою супругу. Она молчала, словно обдумывая что-то. И тогда я, решив приколоться, ответил за нее:
— Для нее — никаких проблем. Конечно, может. У нее вся семейка такая. Спорим, сейчас дождь перестанет идти?
— Думаю, что могу выиграть, но не хочу, — подала, наконец, голос Полина.
Кроха и Алик иронически переглянулись.
— Ребята, кончайте нести чепуху. Ведь мы же все комсомольцы, советские люди, — не выдержал Крохоборцев.
— Почему? — не обращая ни малейшего внимания на слова своего товарища, Юра продолжал пытать мою жену.
— Боюсь.
— Но почему?! — лицо Гусько выражало крайнее удивление. — Ты боишься денег?!
— Не денег, а желаний, — ответила Полина: — Моя бабушка говорила, что каждый может получить все, что захочет. Нужно только очень сильно захотеть. Но кто много получает — с того много и спрашивается. Таков закон. Поэтому, прежде чем попросить что-нибудь, там, наверху, подумай, сколько ты готов за это заплатить.
— Что за ерунда! — не сдавался наш четырехглазый друг. — За деньги люди душу продают. Да я все что угодно готов за них отдать! И не говорите мне про советские бредни, что не в деньгах счастье. Чем, ну чем же я могу заплатить?
— Ну, например, здоровьем. Своим или близких.
— У меня нет близких, — скривился Юра. Потом, немного подумав, поправился. — Практически нет. И на свое здоровье я никогда не жаловался.
— А сколько ты хочешь денег? — поинтересовалась Полина.
— Миллион. Ровно миллион рублей.
— Заканчивайте свой дурацкий разговор, — устало попросил Алик. — У кого вы там наверху просить собрались? В ЦК? Или может быть, вы в бога верите? Давайте, в конце концов, выпьем. Уже устал поднятый стакан держать.
— Дай мне свою левую руку, Юра, — моя супруга, казалось, не слышала, что сказал Бармин.
Гусько с готовностью протянул ей руку ладонью вверх. В это время Полина высунула свою под дождь. Набрав немного влаги, она резко брызнула на подставленную Юрину ладонь. Теперь на коже дрожали несколько капелек жидкости. Гадалка стала внимательно их разглядывать. Со своими длинными темными волосами, шепча что-то про себя, она и в правду была сейчас очень похожа на цыганку. Даже Алик с Крохой замолчали и перестали ухмыляться, с интересом наблюдая за происходящим.
Через пару минут Полина оторвалась от ладони и неуверенным тоном заговорила:
— Ерунда какая-то получается. Даже если ты получишь деньги, то все равно их не увидишь.
Мы молчали. Лишь слышно было, как дождь, не переставая, барабанит по натянутым у нас над головой плащ-накидкам.
— А, кажется, поняла! — обрадовалась Полина. — Вот здесь капелька на линии зрения... Если ты найдешь миллион..., — она внезапно запнулась, словно подбирая нужные слова, но потом решительно произнесла свой вердикт: — Если ты найдешь миллион, Юра, то, скорее всего вскоре ослепнешь.
— Везет же людям! — первым пришел в себя Кроха. — И при деньгах и от очков избавится. А нас с тобой Алик в жизни один сплошной попенгаген.
Бармин от смеха прыснул в кулак.
— Ты сказала: найдешь? — Юра был потрясен. — Не выиграешь, а именно найдешь? Сашка уже говорил тебе о моей мечте?
— Какой мечте? — удивилась Полина. — Нет, я ничего не знаю об этом. Впрочем, что мы все время о грустном. Давайте лучше выпьем за любовь!
Мы, наконец, выпили и, разговор прекратился. Однако Гусь уже практически ни на шаг не отходил от Полины, предупреждая каждое ее желание и буквально заглядывая ей в рот.
Вернувшись в гостиницу, моя супруга внезапно зачихала, потом легла на кровать и объявила:
— Так и знала. Я — заболела! Ты вытащил меня прямо под самый дождь.
— Да я предлагал уйти. Ты же сама хотела остаться.
— Если бы ты был настоящим мужчиной и немножко думал о близких тебе людях, ты просто взял меня и увел в гостиницу. Самому нужно учиться принимать решения!
Я понял, что оправдываться бесполезно и замолчал. Каждое новое слово лишь усугубляло мою вину.
Полина была очень энергичной девушкой и основной русский вопрос: 'что делать?', перед ней никогда не стоял. Жила она как бы в собственном, отдельном от мужа измерении, вспоминая о нем лишь тогда, когда со всей остротой возникал другой извечный вопрос: 'кто виноват?' А возникал он регулярно.
Как рассказывал сатирик Михаил Задорнов, однажды он увидел огромный транспарант на заборе одного из пионерских лагерей. Плакат гласил: 'Пионер — ты в ответе за все!' Теперь я точно знаю, кто у нас в стране за все несет ответственность, констатировал Задорнов. Когда я услышал это высказывание сатирика в первый раз, то признаться, не оценил. А зря. Вскоре это напрямую коснулось и меня самого.
Теплым солнечным сентябрьским днем мы с Полиной вышли из Загса.
— Теперь мы вместе. Навсегда! — сказала молодая жена, доверчиво прижимаясь к плечу новоиспеченного мужа. — С этого момента у нас все будет пополам. И радости, и беды.
— Но у меня нет никаких бед, — удивился я.
— Я же сказала 'с этого момента', — отвечала Полина.
Я замолчал, соображая, что могут означать ее слова, и даже не заметил, что 'с этого момента' у меня на шее появилось новое украшение — красный галстук.
Вначале мне очень нравилось, что моя жена постоянно подчеркивает — в доме все решения должен принимать глава семьи. А на роль главы, естественно, может претендовать только настоящий мужчина. В одно мгновение вознесенный на пьедестал, я надувался от самодовольства и ставил Полину в пример всем своим приятелям, в семьях которых шла бесконечная борьба за лидерство. Однако вскоре стало ясно, что это только аванс, который придется отрабатывать. Аванс был крупным — большими были и ожидания.
Так началась наша семейная жизнь, похожая на ходьбу по натянутой проволоке. Если какое-то мое решение оказывалось правильным, то спутница жизни с гордостью говорила: смотри, мол, как это мы все здорово придумали и сделали. Если же я был не прав... Впрочем, лучше не повторять того, что мне доводилось услышать. Причем высказывала она свои претензии так вдохновенно, так аргументировано раскладывая все по полочкам, что становилось понятно — в лице Полины погибал великий критик. Все это в точности повторяло обстановку в стране. Если завод план выполнил, то это благодаря мудрому руководству Коммунистической Партии Советского Союза. Если же нет, то это из-за того, что директор завода Иванов — полный козел и тупица. Я, наконец, не только разглядел галстук на своей шее, но и осознал, что он с каждым днем затягивается все туже и туже.
Упорно не желая отказываться от высокого звания 'настоящего мужчины', но в то же время задавленный грузом ответственности, я решил пойти на хитрость. Теперь перед принятием даже самого незначительного решения, у меня вошло в обычай сначала посоветоваться с женой. Давать советы она любила и никогда не отказывала в этой любезности. Я внимательно выслушивал, потом тщательно следовал ее пожеланиям, в тайне потирая руки от удовольствия и представляя, как мне удастся повязать ей на шею точно такой же галстучек. Каково же было мое удивление, когда оказалось, что во всех бедах и неудачах я по-прежнему виноват в одиночку. Я напоминал ей ее же собственный совет, но каждый раз Полина утверждала, что сказала совершенно противоположное. В результате последующего спора, удивительным образом обнаруживалось, что супруга действительно права. Это выглядело, как мистика, как какой-то гипноз.
Тогда я стал тщательно анализировать, что она говорит, и обнаружил любопытную вещь. К примеру, мы решали, идти ли нам в гости. На мой вопрос, что Полина думает по этому поводу, она обычно отвечала так: 'Конечно, пойдем, ведь они наши друзья. Мы их уже давно знаем и любим. Хотя, знаешь, лучше, пожалуй, не ходить. Васька опять напьется, начнет скандалить. Ленка станет нести всякую чушь. Одно расстройство от таких походов. Нет, не пойдем. Хотя, с другой стороны, нужно идти, ведь они обидятся. Мне бы допустим, тоже было неприятно. Поэтому, давай пойдем'.
Как говорил Штирлиц, человек обычно запоминает только последнюю фразу. То есть в данном случае: 'Поэтому, давай пойдем'. Мы шли, но если поход в гости не удавался, то супруга тут же напоминала мне, что она совершенно ясно сказала мне: 'Нет, не пойдем'. А сама она пошла просто, как идеальная жена, чтобы доставить удовольствие своему мужу.
