Мир в подарок - общий файл

— Знает, — рассмеялся Лемар, — Как дела с указаниями подданным?

— Есть указания, во имя спасения остатков дворца, — князь чуть усмехнулся. Глупая надежда, тоньше гнилой соломины. — Отправляйтесь подальше, на побережье. В ссылку, немедленно — переоделись, на коней и в путь.

Последний представитель рода Тэйлан дурашливо-глубоко поклонился, стащил с шеи подруги золотой княжеский знак и коротко махнув рукой, покинул комнату. Он никогда не любил прощания. Риннарх тяжело вздохнул. Увидеть любимца живым он больше не надеялся. Но все же...

— Ларх, догони и забрось во вьюки этим... погромщикам пару бутылок выдержанного из поместья Тэлия.

— Красного, — кивнул Ларх уже на ходу.

— Белого. Может, там получится передать кое-кому, — глядя в расширенные зрачки своего капитана, Риннах с удовольствием признал, что только что породил совершенно уже загадочную сплетню о своих сердечных делах.

* * *

1-14 СЕНТЯБРЯ

Борз оказался не просто борз, конь был нагл, самоуверен и убежден в своем полном превосходстве над любым седоком. Про иных четвероногих и говорить не стоит, само собой.

Меня он поставил на место сразу же, на переправе. Убедившись, что покорное моей воле бревно не перевернуть, пока оно мчится поперек течения, он благоразумно и терпеливо дождался мелководья. И там гордо покинул плот, вымочив до нитки меня, седло, вьюки — все. Спасти удалось лишь короб с травами. Хорош подарок, нет слов. Не сомневаюсь: вельможный Тринн вздохнул с огромным облегчением, не обнаружив поблизости строптивого жеребца. Я разозлилась и отпустила его на все четыре стороны, посоветовав вернуться к князю. Лучше я лося уговорю. Или куплю нормальную лошадь.

Раньше разговор с конем сама сочла бы за признак душевного расстройства, но теперь все иначе. Да и кони бывают разные, знаете ли. Вот этот красавец с косо разрезанными карими глазищами явно понимает слишком многое. Нет, он не отвечал словами, я не храпела и не ржала. Но мы неплохо поняли друг друга. То есть сошлись на том, что я — снавь, а он — скотина, и ему, гордому и чистокровному, на это наплевать.

Удивительно, но в полуверсте рыжий догнал меня и извинился. Мысль о замене его кем-то была невыносима для той самой гордости. Он же незаменим.

Повторно заседлывая и вьюча Борза, я предложила ему разделить сферы влияния. Я отвечаю за наблюдение и определение общего направления. Он выбирает точную дорогу и скорость. На том мы и ударили по храпу — это когда он решил для проверки бдительности укусить меня за плечо при посадке в седло — и помирились.

Самомнение оказалось единственным недостатком коня. Он был резв, вынослив, умен, красив (очень гордился моим мнением) и, сразу видно по статям, происходил от лучшей линии крови южного Гриддэ. Сухой, но мускулистый, рослый, длинноногий, с характерным мягким атласом шкуры, тонкой слабой гривой, проявляющей рисунок гибкой шеи во всей красе. Идеальный, что еще скажешь.

Откуда знаю? От долгожителя, конечно. Риан рассказывал, что приморские соседи илла держали в указанной местности коней, почитаемых членами семьи. Когда пришло безводье, скакунов увели в Карн. Выжили немногие жеребята, поскольку взрослое поголовье так и не приняло пищу и воду из рук злодеев, убивавших любимых хозяев.

Назвать неприметным огненно-золотого, с изящной звездой во лбу и при аккуратных белоснежных чулках скакуна невозможно, но в сравнении с игреневым князя и золотисто-соловой парой его егерей — это был лучший выбор.

На высказывание князя о четырёх днях пути, переданное мной, Борз презрительно фыркнул. Что он, кляча? Три, и это максимум. Мы уже на северном берегу Карнисы. Он постарается.

И ведь как постарался!

Прежде я никогда не испытывала такой пьянящей свободы и радости, как теперь, верхом на золотом смерче, под безоблачным небом, навстречу ветру, треплющему волосы и бросающему в лицо солнечный шелк гривы. Галоп сделал нас почти единым существом: мир открылся совершенно по-новому, в сочности травы, легкости прыжка, надежности почвы на крутых склонах, комьями взрываемой с сухим хрустом, высоко летящей из-под копыт.

Отдыхал он на легкой рыси, так и не устроив нам привала до темноты.

После тщательной, но бережной чистки пришел в благодушное настроение и зерно похвалил, но веревку и путы гневно запретил. Сам не без ума. Когда я приготовила фирменный чай, пришел проверить, попробовал и — одобрил. То есть выхлебал ковшик до дна. Я удивленно 'причуялась' и заметила старый ожог на шее, полученный от огня окаянных. Боевой конь!

Пришлось в знак признания заслуг сварить новое зелье, дополнив рецепт необходимыми травами. Он снова одобрил. Я чуть повозилась, залечивая старую рану и закончила вечер крепко посоленным ломтем ржаного хлеба.

Выполняя обещание постараться, Борз усердно разбудил меня задолго до восхода, укусив за ногу. Ехидство было такими огромными буквами выписано на наглой морде, что комментарии не требовались. Из лучших побуждений старался — не к чему придраться.

И снова скачка через молочный туман, поднимающийся к почти уже осеннему полудню, сквозь редкую сетку дождя, делающего камни предательски скользкими. Закат указал край океана, приветственно плеснувшего золотом нам, притормозившим на высоком холме. Верилось с трудом, но впереди были окаянные. Мой рыжий вихрь достал их в неполные два дня!

Трое, как всегда сопровождаемые одаренными рабами и до странного малой охраной в пять латников. Борз презрительно фыркнул: сам всех потопчу. Я напомнила о шраме, он не унялся: все одно его клячи не догонят.

Прикинув так и эдак, я согласилась на партизанскую войну. Опыт Риана и предусмотрительность князя обеспечили меня умением стрелять и самим луком. Спасибо, небольшим — и так для натягивания тетивы пришлось использовать дар, гнущий дерево лучше руки.

Истратив три стрелы на проверку усвоения чужих талантов, я осталась довольна результатом и заодно определила наши с луком возможности по дальности и скорострельности. Перчатки берегли руки, но недостаточно. С непривычки гудящее напряжение тетивы заставляло вздрагивать. Спасибо еще раз опыту Риана, я хотя бы не попортила руку.

Задумчиво рассмотрела стрелы. Вполне достойные, все же для князя сработаны. Но против окаянных этого мало. Уселась, прикрыла глаза и, прихватив в руки пяток, взялась их гладить и вдумчиво изучать. Вот они какие — острые, целкие, холодные. Очень острые... очень холодные, легко прорвут огненный щит и не сгорят. И цель найдут. Постепенно я осознала: действительно так будет. Чуть успокоилась. Не слишком я верю в свои способности бойца, даже усиленные клубком памяти долгожителя. Он мог выпустить три стрелы издали, целиком реализуя потенциал лука, и так быстро, что окаянные бы и не разобрались, и защиту поставить не успели. Мне на подобное не стоит рассчитывать. Зато и для них теперь огненный щит — не спасение.

Взобралась на Борза, погладила теплую атласную шею, и ловкач заскользил в сумерках беззвучно, как профессиональный ниндзя. Мерзость трех пустых выжженных душ у костра в версте от нас оказалась сильнее даже, чем у покусившихся на князя девиц. О судьбе рабов я старалась не думать. Они ценны, их не должны убить.

Мы замерли за кромкой света. Борз ждал сигнала, неподвижнее изваяния. Я слушала разговор, щупала настроения и прикидывала порядок работы. К моему облегчению, латников и рабов, вымотавшихся за день, удалось усыпить, не возбуждая подозрения тварей. Три стрелы — и они без звука легли, все три попадания в горло. Первая не поняла ничего, вторая успела нелепо-панически вскинуть руку. Третья оскалилась и нашла меня за кромкой света, готовя удар и взращивая гудящее пламя заслона. Но стрела не подвела, неслышно зазвенела льдинкой, пронизывая огонь. Она уже горела, обугливалась, найдя цель. Но холода все же оказалось чуть больше, чем жара. Рука предательски ныла, щека дернулась: чуть не заработала синяк по моей милости. ладно, обошлось.

Я осторожно разбудила рабов, перерезала ошейники и выдала обоим — редкий случай, два мужчины с даром! — по седлу. Они охотно выбрали коней и кивнули на мой совет следовать к побережью указанной дорогой. Спокойные ребята, и свободу приняли легко. Наверное, как и Наири, давно строили планы и ждали случая, а того вернее — много раз снимали ошейники во сне, где невозможное возможно. Теперь почти не отличают происходящее от ночного видения. Ничего, еще разберутся и порадуются.

Решать судьбу стражи я предоставила им. Короткий хрип переходящих один за другим в иной мир охранников достиг моих ушей и чутья уже в седле златогривого. Вырвало чуть позже, в версте от костра. До утра мы не сделали привала, так и двигались шагом, меня трясло, не отпуская. Даже если они уже не люди, убивать из засады и резать сонных, грубо и обыденно, оказалось невозможно жутко. Пожаловалась Борзу, но у него было свое мнение об окаянных. Поплакала — наглец крепко цапнул за колено, возвращая к реальности.

Он прав. Но получить в воспитатели коня — это уже перебор, не правда ли? Впрочем, Борз так не считал...

Трое окаянных были резервом, основные силы прошли раньше, это я узнала из разговора. У них снова почти сутки в запасе, но хуже всего то, что Адепт решилась-таки послать сюда вестника, когда князь был еще в столице. Подхода корабля ждали сегодня. Борз тяжело вздохнул и принял вызов. Теперь мы мчались по следу, ясному мне и, через меня, рыжему. Он вел в скальный проход, на невысокий перевал, открывающийся в узкий морской канал.

Солнце преодолело перевал почти одновременно с нами, залило спуск светом, выбеливая рифы парусов черной галеры, замершей у самого скального бока. Борз устало повел темными от пота боками. Я расправила тонкую сеть своего чутья, недоступную для восприятия окаянных.

Тропа сбегала вниз, оставляя узкий залив левее и южнее. Местами она почти нависала над обрывом, но потом резкой петлей падала в северную долинку, плоскую и довольно обширную. Оттуда снова поднималась к узким южным воротам меж скал, огибала горный бок и выбиралась к мелководью, где и замерла галера. Десятков пять вооруженных конников стояли беспечным лагерем как раз в долине, незаметные с перевала. Они, в свою очередь, не видели бухты, хотя могли доскакать туда буквально за несколько минут. Малый дозор следил за дорогой, по которой ехала я. От воды проблем не ждали — там расположились окаянные.

Пятеро, в окружении трех еще живых рабов и четырех досуха выпитых мертвых тел. У берега на воде качалась лодка, к ней двое мечников из личной охраны окаянных неспешно волокли связанного пленника. Княжича, уверенно предположила я. Топить будут? Видимо, сценарии у княжны однообразны. Отец случайно гибнет на охоте, сын — в море. Кроме перечисленных у воды был лишь один человек, уже почти не опознаваемый чутьем. Сознание стремительно гасло, я видела в нем только боль. Галера, окруженная прозрачным, но непроницаемым огнем, излучала черное отчаяние, бессильную ярость и скорбь.

Борз переступил с ноги на ногу, дернул повод. Чего ждем?

Я хлопнула его по шее, успокаивая. Положим, дозор меня не заметит, дело не хитрое. От входа в долинку перевалить через скальную холку и ссыпаться к причалу — работа на пару минут, если бросить коня. А там будет видно. Борз обещал устроить шум, если я велю или подойдут часовые.

Дозор, к моему облегчению, разместился на той самой холке, беспечно не убрав приставную лестницу, словно специально для меня. Наверху их оказалось всего двое, храмовых стражей, усевшихся возле кромки скал. Дорога в Карн увлеченных казнью совершенно не интересовала. Я разобрала из обрывков фраз, что старший твердил, мол, первым сдохнет капитан галеры Архипелега, умирающий от полученных ран на берегу, а второй ставил на смерть княжича — полновесный золотой. Богато живет стража.

Пришлось прикрыть на миг глаза, чтобы позволить опыту Риана сделать все без помех со стороны моей нежной натуры. Один кинжал — два горла. Ни единого звука. Глубоко в сознании с грохотом захлопнулась дверь московской квартиры. Все. Отпуск кончился, туда я никогда не вернусь. Запах крови вызвал спазматическую тошноту. Но руки уже вытирали кинжал, крепили лук одного из дозорных, вязали веревку и направляли тело вниз, спускаться по отвесному скальному боку.

Они увидели меня, когда первая стрела нашла горло стража, запрыгнувшего в лодку. Сознание вяло усмехнулось — у Риана была стойкая привычка целить над срезом доспехов. Вторая клюнула толкавшего лодку менее удачно, он пригнулся. Выжил бы, но включились окаянные, одним огромным факелом выжигая пленника, его палачей и лодку.

Почти сразу еще одна рабыня ткнулась лицом в песок, замерла, погасив с неслышным стоном слабый изломанный фитилек своей жизни. К ней всхлипнув, наклонился подросток, теперь нити жажды тянулись к его дару. Перерезанные, они звонко лопнули, больно ударив скрученными упругими хлыстами жадных до чужой силы пауков. Пламя вокруг галеры с шелестом опало, весла под дружный рев гребцов выгнали хищный корпус на мель в несколько ударов.

Я, наконец, выпрямилась и посмотрела на окаянных. Прошедшая ночь что-то изменила во мне. Не будь тех двоих рабов, не будь спущенных с тетивы стрел, не используй я нож Риана... Но все это было, и теперь я знала очень твердо: лишать жизни страшно. Снави не созданы для этого. Но я способна и должна — иначе умрут другие. А раз так -гнев не стоит гасить. Пусть горит, даже такой темный и мучительный. Они видят меня и почти опознали, и я — одна, а их много.

Пятеро. Трое стоящих во второй линии меня не впечатлили, но первый ряд подобрался отменный. Отдельное спасибо случаю за возможность снова увидеть рожу главы Совета, твари, отправившей меня-Мейджу в Радужный. Забавно, что они задали уже знакомый нелепый вопрос.

— Ты кто?

— Для вас — солнце, — тихо усмехнулась я, выплескивая в них яркую радость тепла на коже, бьющих в глаза лучей, слепящего полуденного сияния.

Четверо беззвучно вспыхнули, раскрылись цветками огня и опали тонким пеплом. Снави так привыкли беречь жизнь, что я уверена — в давние времена не все решились даже попытаться преодолеть запрет на её отнятие. Это больнее и страшнее, чем шагнуть в бездну Радужного змея.

Мой гнев опал, как мгновенно пожравшее хвою пламя. Пятый окаянный, задавший вопрос, стоял на прежнем месте, он словно прикрылся от меня щитом из своих же окаянных соседок.

— Вот как, — улыбнулся он с явной радостью. — Это удивительно здорово. Выпив тебя, я точно стану Адептом. Сила Первого выбирает самого мощного по дару...

Не знаю, чем закончилось бы наше стояние, но моряки ждать не собирались. Четыре стрелы — в грудь и шею — оказались для претендента на место Катан-жи вполне смертельными. Привык бездарных в расчет не принимать, стоя под охраной лучников и окаянных низшего звания. Вот и поплатился, все внимание мне одной уделяя. Не думаю, что кто-то заметил, что этот мерзкий тип пытался меня задушить, используя огненный шнур. До сих пор душно и жутко, силен был и опытен. Обошлось, спасибо ребятам с галеры.

Самое время отдышаться и сделать себе зарубочку на память, он сказал что-то важное об их темном даре. Потом вспомню и разберусь, пока же надо решать неотложные вопросы. Я резко обернулась, осматривая подкрепление. Навскидку — десятка четыре очень злых и отменно обученных парней. Они молча выбирались на берег, строились, проверяли оружие. Двое старших уже шли ко мне, широко и счастливо улыбаясь.