— Что, так тяжко пришлось?
— Для меня — да. Не физо даже напрягало, а... Ну представь, расслабленное, взращённое в тепличных условиях тело да сразу в казарму! Первые месяцы я вообще сбежать хотел. Гордость только не позволила. Отец несколько раз приезжал, а ему врал, что все нормально. А потом он признался, что гордится мной. Ты не представляешь, что эти слова в его устах значат... Потом-то я втянулся, два года пролетели и вот он я, прапорщик Зимнев.
Вадим снова отхлебнул, скривился и спросил:
— Сам-то, Макс, почему не пьёшь?
— Потребности нет.
— Как так? — не понял Вадим и сделал ещё глоток. — Сам же говоришь, стресс водка снимает.
— Снимает, это правда. Только мне сейчас свежая голова нужна. Да и стресса у меня нет.
— А как же?.. — Зимнев растерялся. Не понимал он, как это у человека нет стресса после боя.
— Что 'как же'? — ухмыльнулся Масканин. — Вадик, ты по сторонам побольше смотри. Наблюдательность тренируй. Раз уж попал в вольногорский полк, так выводы делай. Мы вот сюда пока шли, много ты по пути употребивших бойцов видел?
— Видел. Но правда не много... Стоп, командир, ты чего это мне хочешь... сказать? — у Зимнева едва не сорвалось 'втереть', но вовремя остановился. Всё-таки некоторые грани переступать нельзя. — По-твоему, вольногоры все такие трезвенники? Да бухают как черти! Сам же временами... прикладываешься.
— Х-хе! Зоркий глаз, блин, нашёлся... Зоркий, не подбитый... — Максим подавил просившийся смешок, не хотелось иронизировать. Обидчивый Вадим, в силу возраста поймет ещё что-нибудь не так. — Как черти, говоришь? Есть такое дело. На отдыхе, на привале, да в тылу, пока, например, я не вижу... Бывало, конечно, спьяну в атаку ходили, удаль молодецкую показать. Некоторые даже живыми остались...
— Эт когда такое было? Не помню.
— Давненько. В самом начале войны. В конце февраля, когда дивизию расширять захваченный морпехами плацдарм бросили. Высотка там одна была, сильно нас нервировала. Батальон её два раза безуспешно штурмовал. А в одной из рот офицеров не осталось. В роте парни все сплошь молодые, до четвертака, да лихие. Вечерком наклюкались втихаря, меру превысили. И решили отвагу показать, никого не поставив в известность. О трибунале никто из них не подумал. Так там, на той высоте, почти вся рота и осталась.
— Погоди, Макс... — поразился Вадим. — Чтоб вот так, по-глупому гибнуть! И там ещё кто-то живой остался?
— Повезло, наверное. Хотя я в везение не верю. Может, потому живым и остался...
— Так ты про себя что ли? — Зимнев обалдел. — Просто ты сказал, рота без офицеров осталась, вот я и...
— Угу. Ты забыл, что я не кадровый. Экзамен на прапора я уже потом сдал. А бой тот... Отчаянные мы были, но дурные. Я тогда в пять минут протрезвел. И то всё помню как-то смутно... Помню, выбили мы хаконов, потом их атаку выдержали. А потом к нам тринадцатая рота подошла. А на утро Бембетьев мне и другим морды набил.
— Из-за этого не пьёшь? В смысле, из-за высоты. Я не про Бембетьева.
— Я понял... Отчасти разве что. Говорю же, потребности нету.
— Ну не знаю, так и в дом скорби загреметь можно, если всё в себе носить. Я вот поговорил с тобой, водки тяпнул, и сразу как-то похорошело. Я и раньше положенные двести грамм брал, редко, конечно, но брал. Хоть в последствии блевал постоянно. А от одного запаха потом так замутит! Но чтоб вот так, душевно поговорить с кем-то... Стеснялся.
— Вот и не стесняйся больше. Меня не стесняйся. Плохого не посоветую, от дурного отговорю. А водка, Вадик, что мне водка... Хлебну иногда как снотворное, а не антистрессовое. Да и заразу всякую водка изводит.
— Не, Макс, не пойму. Штучки ваши вольногорские?
— Да какие штучки? Идет война. Я воин. Стало быть в своей стихии. Война закончится, займусь чем-нибудь другим. Путешествовать, к примеру, буду, — Масканин посмотрел куда-то вдаль. И мечтательно добавил: — С детства географией увлекался, да книжками про путешественников зачитывался... — вдруг лицо его стало жестким. — И уж точно никакими синдромами страдать не буду, как это любят обсасывать наши и забугорные интеллигенты. Буду жить без истерик и спать без кошмаров.
Зимнев улыбнулся недоверчиво. И снова отхлебнув, скривился и просипел:
— Откуда такая уверенность?
— Корни, гены, воспитание. Не знаю. Отец же мой живёт нормально. Старший брат тоже, хоть и на костылях с последней арагонской пришёл.
Зимнев задумался. И вдруг вспомнив что-то, спросил:
— Это правда, что ты в армию с шестнадцати п-пошёл?
— Правда. Не до двадцати же балбесничать.
— А Чергинец у тебя к-комодом был?
— Брешет он, — Максим улыбнулся и аккуратненько изъял у начавшего резко хмелеть Вадима флягу, от греха подальше. Вон и язык вдруг заплетаться начал. Наблюёт ещё прямо тут, натощак ведь нахлебался и без закуси. — Трепло он. Чергинцу тогда семнадцать было. Кто б его отделённым в мирное-то время поставил? Это потом он на сверхсрочную остался. В унтер-офицерскую школу предложили, он и пошёл.
Зимнев и впрямь начал косеть. А выпил-то от силы полтораста грамм.
— Так, Вадик, давай дуй, почавкать что-нибудь себе поищи. Заодно узнай, когда там кормёжка будет. Потом можешь подрыхнуть минут сорок-пятьдесят если новых приказов не будет.
— Понял, командир, — губы Зимнева растянулись в совершенно глупой улыбочке, — щас всё узнаем!
Оставшись в одиночестве, Масканин прошёлся по искромсанному выбоинами и осколками бетону. Где-то впереди, в паре километров, все ещё продолжался бой. Батальон продолжал наступать. А сзади послышался нарастающий рокот двигателя. Знакомый звук. Кажется, кто-то топливом для БТРа разжился. Впрочем, ничего особенного, комбат гостей обещал, могли и они горючки подбросить, чтоб не на своих двоих добираться. Сам Аршеневский сейчас где-то впереди, а вот Негрескула свободно могла принести нелёгкая.
Размышляя об этом, Масканин шёл к траншеям. От нашествия начштаба он ничего хорошего не ждал, не то чтобы не любил его, просто должность у капитана такая. Да и дистанция опять же. Негрескул из старых кадров и выслугой лет Масканина вдвое превосходил. Умел капитан скороспелым поручикам и прапорщикам гайки завинтить.
Глава 3
Гости, прикатившие на БТРе, оказались хэвэбэшниками. В чистеньком стираном обмундировании, свежие. Не то что грязные, недавно вышедшие из боя егеря с посеревшими лицами. Высокий худой гауптманн, высоколобый с костистым лицом. И контрастирующий с ним не ростом, а комплекцией двухметровый верзила с погонами штабсфельдвебеля. Судя по нарукавной нашивке этого унтера, обозначавшей должность батальонного старшины, верзила был всё-таки в чине гауптфельдвебеля. В таких нюансах, как и положено офицеру, Масканин разбирался. Оба были в полевой форме русской армии, которую носили все части ХВБ во избежание трагических случайностей. Однако знаки отличий носили свои, традиционные. Да награды, у кого они были, свои, исконные. У хаконских добровольцев имелось ещё одно отличие — погоны и нашивки они носили и на бушлатах, в отличие от русских. А на рукавах обязательные шевроны с эмблемой ХВБ: тёмно-серые буквы готическим шрифтом на пурпурном поле.
Гауптманн на чистом русском отправил гауптфельдвебеля осмотреться поблизости, а сам обвёл взглядом находившихся вокруг егерей и безошибочно выделил среди них Масканина. Чутьё, видимо, у него было соответствующее, ведь на замызганном бушлате Максима совершенно отсутствовали отличительные знаки. Разве что портупея офицерская, да и то эти портупеи каждый второй унтер носил.
— Капитан Ханеманн, — представился хаконец, протягивая руку.
Максим ответил на рукопожатие, а заодно подметил про себя, как именно представился хэвэбэшник. Не хотелось, наверное, ему ляпать: 'гауптманн Ханеманн'. А может дело в самом звании, ведь русский капитан всё-таки не ровня капитанам других армий, где существовало три, реже четыре чина младших офицеров. У хаконцев, к примеру, лёйтнант, оберлёйтнант и гауптманн. Оберфенрих ещё был, как аналог русского прапорщика, но, однако не офицер. Поэтому гауптманна в русской армии принято было считать равным штабс-капитану.
— Поручик Масканин, командир роты.
— Офицер штаба бригады, — кивнул Ханеманн. — Прибыл взаимодействие налаживать. Через ваш участок пойдём, очищать путь вашим мотострелкам.
— Взаимодействие — это к командиру батальона. Или к начальнику штаба. Что вы тут, интересно, очищать будете? Мы уже вроде всё прочистили.
— Командованию виднее, поручик, вы не находите? — Ханеманн натянуто улыбнулся. — С подполковником Аршеневским я непременно поговорю. А сейчас хотел бы поговорить с пленными. Не проводите?
— Пленные, господин гауптманн? — насторожился Масканин. — Зачем это вам пленные?
— Не беспокойтесь, господин поручик, они, несомненно, ваши. Пообщаться с ними я бы хотел... э-э... на правах гостя. Всё дело в том... В полосе действия вашей дивизии замечена велгонская часть, о которой ранее не было сведений. Поэтому, я бы хотел в вашем присутствии поговорить с моими соотечественниками, может, узнаю что-нибудь.
— Эка невидаль, велгонцы, в рот им корягу... Наверняка заградители какие-нибудь. Ваши-то... — Максим проглотил просившийся эпитет, зачем по пустякам отношения портить с союзничком? — Ваши соотечественники не всегда проявляют чудеса стойкости. Слыхали, как пару месяцев назад целый полк сдался? Теперь велгонцев и на нашем фронте полно.
— Ваш афронт не уместен, поручик. Для меня, как старого члена ХВБ, давно ясно, что народ Хаконы воюет из-под палки. Новые порядки далеко не всем пришлись по душе. Даже среди тех, с кем я воевал в гражданскую, есть недовольные. Далеко за примерами ходить не надо, мой гауптфельдвебель тому пример. В начале нынешней войны он добровольно перешёл к нам. Как видите, жив и даже ходит в высшем унтер-офицерском чине. Так что не опасайтесь за пленных, мы не звери.
— Причём тут 'звери', гауптманн? Идёмте, — Масканин показал направление. — Вы лично, может, никого не расстреливали. Но насмотрелся я, что ваши добровольцы с пленными делают. Предупреждаю сразу, поговорить — пожалуйста, но допрашивать не дам, пусть 'полевыми' наши 'кому надлежит' занимаются.
Не стал поручик хаконцу высказывать, что думает про войну 'из-под палки', шпицрутены ещё бы Ханеманн упомянул. Пусть кого другого 'полечит'. Несомненно, часть правды в словах хэвэбэшника была. Но потери русской армии не располагали к умствованиям на эту тему.
— Ваш русский превосходен, — заметил Масканин, желая порвать паузу.
— Ещё бы он был плох, после многих лет прожитых в Новороссии. И до эмиграции я не плохо им владел, теперь вот, как видите, говорю чисто.
— М-да... А я чистотой ваших языков похвастаться не могу. По-немецки неплохо говорю, по-чешски бегло. Но вот, скажем, фламандский или датский для меня вообще тёмный лес.
Они обошли воронку, успевшую на четверть наполниться водой. На самом её краю валялась абсолютно голая нога, оторванная до бедра. Взрывом с неё вместе с штаниной сапог сорвало или ботинок. Ветер подул в их сторону, ноздри мгновенно забило гарью тола и вездесущей пылью.
— Кстати, гауптманн, не приоткроете ли завесу тайны? Чем вас та велгонская часть встревожила?
— Да какая тут тайна, поручик? Помилуйте. Так, предположения всего лишь... И хорошо бы, если мы ошибаемся...
— Вы не начальник разведки в своей бригаде?
— И это тоже с недавних пор. Временно исполняю обязанности.
— Так что там за предположения?
— Есть косвенные данные, что та часть — штурмовая бригада нового образца.
— Ну и что же в ней особенного? — Масканин пожал плечами. — Небось усилили обычную штурмбригаду батальоном тяжелых танков, да парой гаубичных дивизионов. Вот и весь вам новый образец.
— Да нет там никаких танков. Всё дело в совершенно особых солдатах. Вундерваффе, если угодно. Такая бригада уже успела отметиться на Невигерском фронте. Всё дело в самих штурмовиках. Непостижимо выносливые, сильные, бесстрашные. Экипированы в тяжёлые бронежилеты, вооружены в основном автоматическими винтовками 1KS 'Хох', реже карабинами или гладкостволками.
Масканин недоверчиво хмыкнул и задумался.
Во всех армиях пистолеты-пулемёты не завоевали всеобщего распространения, годясь исключительно для ближнего боя. Возможно, пока что не завоевали. Несомненный плюс ПП — скорострельность, да и лёгкость в сравнении с тем же ручным пулемётом. Но эффективная дальность какие-то полтораста метров! Хороши они были в траншеях, в городских боях, когда, а чаще если, до врага рукой подать. Но что такое сто пятьдесят метров, когда до противника на сотню метров дальше? Большая часть очереди уходит куда угодно, только не в цель. Конечно, есть образцы и похуже, есть и получше, но массового распространения пистолеты-пулемёты не нашли. Хотя вот уже лет двадцать, как приняты на вооружение. В русской армии ими вооружали в основном мотострелков, жандармов и комендантские роты. А тут нате вам, велгонцы целую бригаду, по словам гауптманна, оснастили. И оснастили даже не какими-то там 'AFO', неплохим надо сказать велгонским ПП калибра 9-мм, а 'Хохами'! Автоматическими винтовками!
Семимильными, однако, шагами оружейная мысль идёт. Ещё лет десять назад этими автоматами конструкторы бредили, нарвавшись на технические библиотеки времён докосмической эры. Вернее, бредили ими оружейники всегда, но только десятилетие назад стали появляться первые неуклюжие образцы. А потом пошло, поехало. Перед самой войной у велгонцев появился 'Хох' калибра 7,62-мм, с рожком на 32 патрона, весивший 4,5 кг. Самая кстати тяжёлая автоматическая винтовка в мире. В Новороссии появился автомат А-28 'Ворчун', тоже трёхлинейный, с рожком на 30 выстрелов, но полегче. Говорят, есть и другие системы и в Велгоне, и в Новороссии, для спецчастей. Масканин слышал только про отечественный 'Скиф' странного калибра 5,5-мм. В войсках байки ходили про эти 'Скифы', никто в руках не держал, но все дружно смеялись над калибром.
Как ни странно, но в Хаконе и во всех иных странах автоматов на вооружении пока не было. Имелись опытные образцы, но в стадии доводки.
Вот и засомневаешься в словах Ханеманна. Бригада вооруженная 'Хохами'? Ну пусть не ими одними, пусть ещё и гладкоствольные ружья и карабины. Но всё равно. Мало того, целая бригада в тяжёлых бронниках! Масканин представлял уровень цен. При существующих технологиях, такие бронежилеты стоили около двухсот червонцев золотом. Да, хорошие бронники, слов нет, с десяти метров 9-мм пулю держат, в чешуйчатых пластинах только вмятины, а осколки пуль застревают в специальной ткани обшивки. И рикошетов можно не бояться, и контузий при попадании. Но только стоимость! В русской армии в штурмгренадёрских частях отдельные роты ими едва снабжались. Куда там хотя бы о батальоне говорить. И дело не в экономии на жизнях солдат, как в прошлые века бывало, первые образцы бронежилетов в начале войны появились, но к исходу третьего года войны, экономика начала заметно слабеть. Извечная беда: мало денег. Ведь в этих бронежилетах использовались сплавы редких металлов, иридия, например. И драгоценных тоже.
