Пора было расставить все точки над "и" и решить, что для него значит эта девица. И, если ее опасения подтвердятся, она не оставит и горстки пепла от той, что когда-то носила имя Каролла.
Штефан вернулся из Польши уже чуть больше недели назад, но со дня приезда в Багровый Мыс позвонил ей лишь три раза. Она, черт побери, считала! Она ждала его звонка. Она смирила свою гордость и сама позвонила ему дважды! Никогда она не унижалась до подобного — смирить гордость и преклониться перед мужчиной. Хотела приехать, предложив приятное времяпрепровождение, но он отказался. Отказался, черт возьми! Променял ее? На эту девку с зелеными глазами?! Да как он смел?.. Никто и никогда еще так не поступал с ней, и Штефану Кэйвано не стать первым. Иначе она не София Бодлер!
Яростно отбросив телефон, коротко вскрикнула криком, больше напоминавшим рык хищницы. Стиснув зубы, постаралась взять себя в руки, быстро и тяжело задышала, успокаивая сердцебиение. Сощурилась.
Она приехала в замок без предупреждения, но, когда ее увидел, Штефан, казалось, даже не удивился, будто ждал ее приезда. Но девушка, улыбнувшись улыбкой кинозвезды, прошествовала к нему.
— Не ждал меня, милый? — поцеловала его в губы, страстно и глубоко, отметив, что он ответил на поцелуй с неохотой. — А я приехала, — прошептала она ему в губы.
— Я рад, София, — пробормотал Князь и, мягко отстранившись, заглянул ей в глаза.
Нет, совсем не рад, отметила про себя девушка, но не подала виду, что чем-то уязвлена.
— Ты приехал уже больше недели назад, но так и не навестил меня, — упрекнула его она, решив начать издалека. — Я соскучилась, — потянулась она к нему для объятия и нового поцелуя.
Штефан не оттолкнул ее, но и не горел желанием прижать к себе. Как раньше. Неужели теперь всегда что-то будет напоминать ей о том, что всё вокруг ее сейчас не так, как раньше!?
— У меня много дел. И проблем, — сказал он беспечно. Но этой беспечностью не смог закрыть ей глаза.
Всё дело в этой девке! София поджала губы, глаза ее зло сощурились, превратившись в щелочки.
— Может быть, я смогу помочь тебе расслабиться? — с придыханием поинтересовалась София, скользнув рукой к его паху и почувствовав легкое мужское возбуждение. — Я даже уверена, что помогу, — зашептала она более страстно.
Она знала, какое воздействие может оказывать на мужчин, и свободно пользовалась этим в своих интересах. Только вот Штефан Кэйвано сам был мастером искушения и соблазнения. С ним ли ей тягаться?
— Поговорим в моем кабинете, — хриплым, но немного отстраненным голосом сказал хозяин, мягко высвобождаясь из ее объятий. — Пойдем, — и, не сказав больше ни слова, двинулся в сторону кабинета.
Леди Бодлер, уязвленная и раненая в самую глубину души, которой у нее не было, замерла. Что-то было не так, она напряглась. Сердце забилось в груди с удвоенной силой, а перед глазами встала темная пелена. Девушка сделала пару шагов следом за хозяином замка. Вмиг застыла, будто вкопанная. Оглянулась.
Глаза сузились и потемнели, а губы сжались в тонкую ниточку.
На ступеньках лестницы, ведущей на второй этаж, стояла она. Эта девка. Эта шлюха. Новая рабыня Штефана. Казалось, она не обращала внимания ни гостью своего хозяина, ни на него самого, но София была уверена, что эта невнимательность наигранная. Она всё видит и слышит, она прекрасно понимает, что происходит. И, похоже, она не прислушалась к ее совету не приближаться к Князю. Не послушалась!
София сжала руки в кулаки, хотела, ослепленная яростью и ревностью, метнуться в сторону Кароллы, вытиравшей с перил пыль, но остановилась. Разговаривать с этой девкой бессмысленно. Что она может ей сделать? Максимум ударить, выливая на служанку свой гнев, а потом придется объяснять Штефану, как произошел подобный инцидент. Но результатов это не принесет. А Софии нужны были результаты!
Она должна уничтожить эту девку. Уничтожить руками самого Штефана! И она сделает это.
Холодная улыбка тронула губы, а глаза загорелись. Мысли, перебивая одна другую, неслись в голове.
Резко обернувшись, она последовала за Князем в его кабинет, не заметив, как Кара, едва она скрылась за стеной, подняла взгляд, провожая ее тревожными глазами.
София резко хлопнула дверью, когда входила в его кабинет. Не хотела, да и не следовало. Но не могла сдержаться. Слишком рассержена, слишком разгневана, слишком удручена сложившейся ситуацией, чтобы держать под контролем чувства. Хотя стоило бы, потому что отлично знала, что Штефан подобного не терпит. Всякого рода ревность вызывала в нем ярость. Она не желала напоказ выставлять свою ревность, это делало ее уязвимой, и к тому же... нужно было найти иной выход, как удержать Штефана около себя.
— Так как, — проговорила София глухо, двинувшись к мужчине, стоявшему у окна, — я смогу помочь тебе справиться с твоими проблемами? — коснулась пальцами волос на его затылке, мягко провела рукой. Так, как ему нравилось. Желая почувствовать дрожь его тела. Но вместо этого услышала холодное:
— Вряд ли ты сможешь мне помочь.
Она сначала опешила, застыла, удивленная. А потом, потянувшись к нему, прижалась губами к его шее, скользнула языком вниз, прикусила кожу зубами, тут же зализав укус языком.
— А так? — зашептала она ему на ухо, прикусывая мочку и обнимая мужчину со спины, поглаживая его грудь, спрятанную под черной шелковой рубашкой и желая потрогать его кожу тонкими пальчиками.
— Никак, — ответил Князь, выворачиваясь из ее рук и отходя к столу. — Извини, у меня нет настроения.
Холодно, очень холодно и жестоко. Обида, смешанная с гневом, поднялась в Софии горячей волной, застилая глаза.
Отвергнутая женщина, — что может быть опаснее?
Отвергнутая женщина, строившая планы и не привыкшая проигрывать, — что может быть страшнее?
Взяв себя в руки, она едко усмехнулась и сделала медленный шаг в его сторону.
— Значит, вот как? — вскинула подбородок. — А можно узнать имя твоего настроения?
— София, — устало выговорил Штефан, не глядя на нее, — не начинай.
Его предупреждение, сказанное тихо, но твердо, она проигнорировала.
— Дай-ка, угадаю, — она сделала к нему еще один шаг, продолжая цинично кривиться. — Наверное, Кара?
— София, — с тихой яростью предупредил ее Штефан вновь.
— А что такое, Штефан? — с вызовом бросила она ему. — Не хочешь слышать правду? А кто же тебе ее еще расскажет? Все боятся.
— А ты не боишься? — пронзил он ее холодом серо-голубых глаз.
— А ты что-то сделаешь мне? — вызывающе спросила она.
Он промолчал, в ответ лишь смерив ее взглядом, в котором плескалась растопленная ярость.
— А что же, Штефан, рабыне позволено бывать в твоей постели, а мне нет? — продолжила София. — Рабыне дозволено ублажать хозяина, а аристократке нужно ждать своей очереди?
— София, — ледяным тоном оборвал ее Штефан, — мне кажется, ты забываешься.
— Я? — вскинула девушка светлые бровки. Голос ее дрожал от едва сдерживаемого гнева. — А этой девке позволено больше, чем мне! Она, наверное, уже вольную от тебя получила? — она не обратила внимания на то, как сжались его кулаки. — И в чем ее секрет, а, Штефан? Член сосет лучше, или что?!
Кэйвано молчал, плотно сжав губы. Но его поза, лицо мрачнее тучи, сверкающие глаза и плотно сжатые губы, явно говорили о том, что он едва себя сдерживает. И София поняла, что зерно из ее слов падает на благодатную почву. Он воспримет всё именно так, как должен принять. Как она ожидает.
— Взяла тебя в обороты, Штефан? — усмехнулась София, горько усмехнувшись. — Что, правда?
Тот пронзил ее ледяным взглядом. Спокойный, равнодушный, безупречно безразличный. Казалось...
— Никто мне не указ, София, — отрезал Штефан. — И ты прекрасно это знаешь.
— Я уже начинаю сомневаться в этом. Ты променял меня на какую-то шлюшку, это уже о многом говорит!
— Что бесит тебя больше, София, в твоих предположениях? — сощурился Князь. — То, что это рабыня, или то, что она заняла твое место?
Его слова ее задели, больно ранили, даже оставили след, но она не поперхнулась ими, выдержав удар.
— Мое место? — она рассмеялась, злостно, цинично, и ее звонкий голос раскатистым эхом отозвался в потолке. — Но, Штефан, мое место свободно. Когда ты наиграешься и поймешь это, еще попросишь у меня прощения, — она уверенно подошла к нему и заглянула ему в глаза. — Только, пожалуйста, не заиграйся.
Он молчал, стиснув зубы так, что на скулах заходили желваки.
— Помни о том, кто ты, и что ты делаешь, — сказала София и сделала шаг назад. Продолжила играть с ним на его же нервах. Знала, куда бить и как больнее всего это делать. — Подумать только, рабыня? — смех превратился в оглушительный хохот. — Что, обычная рабыня укротила и твой гнев тоже? — прямой взгляд глаза в глаза, но истинная аристократка не дрогнула и не согнулась под напором ярости, что блеснула в серо-голубых глазах Князя. — Никогда бы не подумала о тебе такого, — проронила она. Подошла к Штефану вновь и прошептала: — Грозный тигр стал котенком в умелых руках рабыни? — коснулась губами его уха, но на лице Кэйвано не дрогнул ни один мускул. — Шлюха укротила сластолюбца? Вот уж новость! Для первых полос газет, — и, цинично усмехнувшись уголками губ, отстранилась, очень медленно, вальяжно, встретилась глазами с яростью демонского взгляда и процедила: — А что дальше, Штефан? Пустишь ее не только в свою постель, но и в свою жизнь?
И, не дожидаясь ответа, стремительно отшатнулась и коротко бросила, повернувшись к Кэйвано спиной:
— Не провожай, я отлично знаю дорогу.
Штефан не проронил ни единого слова даже в момент, когда за Софией захлопнулась дверь, пустыми, остекленевшими глазами вглядываясь в пустоту перед собой. Холодная неприступная крепость изо льда. Которая в этот миг дала трещину.
А леди Бодлер ликовала, растягивая губы в улыбке: она добилась ровно того результата, которого ждала.
Штефан Кэйвано принадлежит ей. И только ей. Никому, и тем более, не рабыне, пытаться посягнуть на него.
Бросившая вызов, как наживку, и уверенная в своей победе, София неспешно двинулась к выходу.
21 глава
Неоправданная жестокость
Штефан знал, что София его провоцирует. Слишком откровенно она себя вела, слишком прозрачными были ее намеки и претензии. Слишком... ревнивой она выглядела. Он терпеть не мог ревнивых женщин, от них пахло их ревностью, и он ненавидел этот запах. Запах страсти, смешанный с отвратным смрадом ускользающего удовольствия. Он ненавидел ревность. Он сам никогда не ревновал. Но еще больше он терпеть не мог быть зависимым от кого-то. Никогда больше. Так решили за него много лет назад. Так решил он сам, став Князем Четвертого клана и поработителем чужих судеб. Зависимости в его жизни тоже не было. Никогда. Или почти никогда. Он уже забыл те времена, когда кто-то что-то решал за него. Будто их и не было, этих времен. К хорошему быстро привыкаешь. Особенно, если становишься хозяином этого хорошего. А он стал. Хозяином. И господином, и королем, Князем. А Князю не престало быть осужденным на зависимость от чего-то. Или от кого-то. Это было наркотиком для любого нормального человека, а саморучно подписаться на наркоту, все равно что подписать себе смертный приговор. Штефан Кэйвано не собирался умирать. Он слишком любил жизнь. Такой, какой она была для него. Ту, которая его окружала. Ту, которую сам вокруг себя создал. Он был консерватором, человеком устоявшихся взглядов, принципов и убеждений. У него были свои авторитеты, и он сам для многих был авторитетом. Уж он-то знал, что значит быть поработителем, и как это — быть рабом. Он чувствовал разницу, он знал ее, он видел границу. И перешагивать ее — еще раз — был не намерен. Никто его не заставит.
Едва София вышла из его кабинета, оставив мужчину одного размышлять над своими нарочно (и это было очевидно) произнесенными словами, Штефан действительно много думал. Не сказать, что подобные мысли не посещали его до этого разговора с его гостьей. Посещали, и не раз. Но только сейчас Князь осознал, как это выглядит со стороны. И что это означает, не только для него, но и для других.
София была права: эта девка делала его зависимым, уязвимым, беззащитным. Она его укрощала. Медленно, но несокрушимо, едва ощутимо, но целенаправленно. Подчиняла себе, как марионетку, которую можно дергать за ниточки, вынудив делать, что пожелается.
Он — и вдруг марионетка! И в чьих руках?! В хрупких руках рабыни!
Вскочив с кресла, Князь выхватил из пачки сигарету и закурил. Затягиваясь едким дымом, наслаждался его горечью всего сотую долю секунды, а потом, не ощущая удовлетворения, затушил сигарету. Вышел из-за стола, прошелся вдоль кабинета, засунув руки в карманы джинсов. Нахмурился, стиснул зубы.
Чертова девка! Он позволил ей слишком многое, а значит, она уже добилась успеха. Он изменил себе и своим принципам. Из-за нее. Разве не изменилось его отношение к ней? Разве не позволял он ей много больше, чем другим рабам? Разве не позволил ей нагло и откровенно разговаривать с ним? Так, будто она — равная ему по положению и статусу! В то время как она — обычная девка для княжеских утех! Она заслужила так много наказаний за свои поступки, действия, поведение, сколько не заслуживал никто из его людей! Но наглой дерзкой девице всё сходило с рук...
Штефан сощурился, сведя брови к переносице. Руку в карманах джинсов сжались в кулаки.
Черт побери! София была права, рабыня укрощает сластолюбца! Она не имеет на это права. Никому не дано такого права! Только он, он один имеет право кого-то ломать, подминая под себя. Только он! Так какого же черта всевластный Князь идет на поводу у какой-то девицы? Да кто она вообще такая, мать ее!? Даже не красавица. Черные волосы и зеленые глаза, эка прелесть! Да он сотни, даже тысячи раз видел женщин в сто раз красивее! Что она себе позволяет? Думает, что ее тело сможет удивить его чем-то, раз он обладает им?! Она привыкла, чтобы ее холили и лелеяли? Чтобы пресмыкались перед ней? "И когда — она ведь из детского дома!" билась в мозг спасительная мысль-оправдание, но Князь не слушал ее, проклиная Кароллу и свое отнюдь не княжеское отношение к ней.
Что в ней такого, что у него "снесло крышу"? А ведь, действительно, снесло, София еще очень лестно обрисовала ситуацию. Он никогда не поступал так с рабами, никому не позволяя переходить ту невидимую грань, что разделяла раба от его хозяина. А Кара, черт ее побери, пересекла эту грань! А он не наказал ее за это, не объяснил "доходчиво", что можно, а что нельзя, купился на ее внешний вид невинной ранимой девочки-цветочка с волевым характером, закрыл глаза на своеволие и безобразное по всем допустимым и недопустимым меркам поведение. Он попросту простил ее за всё. Он — Князь, о котором ходили легенды одна страшнее другой!? И кто его принудил к этому? Обычная девчонка? Его никто не принуждал. А если и было такое когда-то, то уже стерлось из памяти, забылось, быльем поросло. А значит, и не было этого вовсе. Но девчонка пробудила в нем нежеланные воспоминания.
