Не знаю, как мамы выносят, когда их дети болеют, и не сходят с ума. Потому что я места себе не находил. Я боялся отойти от него на минуту, мне все время чудилось, что только я скроюсь за дверью, как ему станет плохо. Он даже подсмеивался надо мной... или, скорее, чтобы развеселить меня. Но вечером ему стало хуже. Он завернулся в одеяло и начал стучать зубами.
— Что такое? — перепугался я.
— Холодно... — пожаловался он, кусая пересохшие губы. — Тони... у вас есть еще одеяло?
Он был укрыт двумя, пуховым и шерстяным, и я мог принести ему еще три, но его попросту морозило, так что я позвал маман, а сам залез к нему и обнял дрожащее в лихорадке тело.
— Сейчас, сейчас, — я прижал его к себе, поглаживая по голове. У меня разрывалось сердце. Лучше бы я сам заболел.
Он взял и расплакался.
Я перепугался еще больше. Не знаю, почему он тогда плакал — потому, что никто никогда его вот так не лечил и не обхаживал, или потому, что плохо себя чувствовал. Я мог только перебирать его волосы, целовать мокрые реснички и успокаивающе убаюкивать в объятиях.
Когда маман наконец пришла, я уже готов был на нее зарычать. Она же была — сама невозмутимость. Как будто никто и не болеет. Это потом до меня потихоньку дошло, что я слишком остро реагировал, но в тот момент я был готов перегрызть ей горло.
— Где ты ходишь... — хмуро сказал я.
Маман подняла бровь и поджала губы, но промолчала. Впрочем, я уже видел причину ее задержки. Она держала в руках стакан с растворенным в нем лекарством. Джей выпил, облегченно вздохнул, но трястись не перестал. Сначала толку было чуть меньше чем никакого, но вскоре жаропонижающее подействовало. Джей согрелся. И тотчас же начал гнать меня из постели, словно негодуя, что позволил себе такую слабость, когда только недавно заявлял, что все в порядке.
— Ты же заболеешь, — ныл он. — Заразишься от меня.
— Ну и пусть, — пробурчал я, прижимая его горячую голову к своей груди. — Будем лежать тут вдвоем, а маман вызовет молоденьких сексуальных медсестричек в коротеньких халатиках, которые будут поить нас с ложечки бульоном и ставить градусники...
Джей против воли усмехнулся и поерзал, утраивая щеку в вырезе моей рубашке так, чтобы прикасаться кожей к коже. Но протестовать не перестал — просто из принципа.
Его протесты, конечно же, не возымели на меня никакого действия. К тому же я был сильнее.
Может быть, это решающий аргумент в любых наших спорах.
Так что я улегся возле него — даже вокруг него, обнимая обеими руками.
Ночью он пару раз будил меня (сказались литры выпитого чая), сонный и пошатывающийся брел в туалет — я провожал его до двери, и за дверь тоже рвался, но туда он меня не пустил — а потом укладывался обратно, обнимая желтого пса-грелку.
Но сходить с ума я не перестал. Маман даже взяла пару дней опуска на работе — подозреваю, что именно из-за меня. Я превратился в комок нервов.
У Джея болело горло и скакала температура. По вечерам его начинало морозить, и он цеплялся за меня, хлюпая носом. Он ничего не мог есть. Он ничего не мог делать, даже читать — кажется, это бесило его больше всего. Он хрипел, что в кои веки он лежит на кровати с пледом, и у него куча свободного времени... но именно то занятие, которое подходит больше всего — совершенно недоступно. Все попытки заканчивались одинаково: он не успевал прочитать страницу, как его глаза начинали слезиться, а голова болеть. Я пытался почитать ему, но толку от этого было мало. От моего голоса он задремал. В следующий раз я попытался читать с интонацией, и он сначала осип от хохота, а потом все равно уснул.
Джей проболел полторы недели. Я же был просто удручающе здоров. Ни разу даже не кашлянул. Я носил ему еду, чай, таблетки, воду, чтобы запить таблетки... но кроме этого почти не отлучался от него. Он спал целыми сутками, а я валялся рядом с ним, потеряв и сон, и аппетит. В четверг у него уже не было температуры, но он все еще кашлял так, словно пытался выплюнуть легкие. Но маман притащила от подруги какой-то чудо-ингаллятор, и дела постепенно пошли на поправку. Так что в среду он был признан официально здоровым и выпущен во дворик. Радостную весть сообщили Хелене, и та почти сразу же примчалась. Вместе с Алексом, глаза б мои его не видели.
Впрочем, вскоре мое желание исполнилось — хотя и не так, как я думал.
Глава 34. Честность как недостаток
А дело было так. Я решил, что надо бы отблагодарить маман за заботу. Так что я встал пораньше, приготовил завтрак и накрыл на стол в саду. Джей тоже поднялся очень рано — за эти полторы недели он, похоже, выспался на месяц вперед — и, припомнив вчерашнее обещание маман, выскользнул из дверей. Мои попытки загнать его обратно не увенчались успехом. Он помог мне носить посуду... и когда маман встала, ее уже ждал завтрак в саду.
Я подливал им чай, намазывал тосты и чувствовал себя на вершине блаженства. Мои самые любимые люди улыбались и были счастливы. Хорошо, если маман чувствовала то же самое, глядя на нас.
Хелена должна была заехать с минуты на минуту, завезти Алекса. Он с кем-то там вчера подрался, и Хелена боялась его оставлять — чтобы не наваляли еще, думал я. Я был уверен на все сто, что он снова что-нибудь учудит... но у меня не было выхода. Маман никогда не обсуждала свои планы со мной — она ставила меня в известность. Вот и сейчас она сказала, чтобы мы присмотрели за Алексом... и нам оставалось только спросить, когда он приедет.
Мы с Джеем как раз спорили о том, каким джемом лучше мазать тост, если на нем лежит сыр — сливовым или клубничным, когда маман куда-то слиняла. То ли она услышала шум подьезжающей машины, то ли просто пошла за чем-то на кухню... В общем, мы остались одни, и я не мог не воспользоваться ситуацией. Сначала я просто собирался чмокнуть его в разрумянившуюся щечку, но щечки мне было явно недостаточно...
Почувствовав на себе тяжелый взгляд, я оторвался от его клубничных губ.
Хелена стояла на веранде, положив руку на резной столб, поддерживающий козырек, и на ее лице было неописуемое выражение. Смесь ужаса, брезгливости, жалости... Ее взгляд буквально пригвоздил меня к земле.
Джей вскочил с таким видом, словно собирается защищать меня до последней капли крови. Но сказать ничего не успел. Хелена резко развернулась и рванула на себя кухонную дверь. Ее реакция явно была ближе не к "Извините, что помешала", а к "Ноги моей здесь больше не будет".
Джей почти побежал за ней, и я бросился следом. Маман, выкладывавшая на тарелку холодную курицу — хорошая идея, запоздало сообразил я — изумленно уставилась на нас, ворвавшихся на кухню. Хелена схватила за руку Алекса, который рылся в холодильнике, видимо, воспользовавшись обычным маминым предложением "Найти себе что-нибудь по вкусу".
— Мы уходим, — бросила она. Алекс выронил яблоко, и оно покатилось по полу.
Маман бросила свое занятие и попыталась преградить ей путь.
— Что случилось?
— Ты еще спрашиваешь? — возмущенно выпалила Хелена. Маман даже отступила на полшага. Но тут же взяла себя в руки.
— Мальчики ничего не сделали, чтобы заслужить такое отношение, — проговорила она медленно. — К тому же, если я правильно помню, ты приехала, чтобы поблагодарить их за спасение Алекса?
— Да. — Хелена остановилась и оглянулась на Джея. — Не думайте, что я не благодарна вам. Вы... спасли ему жизнь, вне всяческих сомнений. Алекс не умеет плавать, — при этих словах Алекс рванул свою руку из ее руки, но она сжала его ладонь еще крепче. — Но это другое.
— Хорошо, — мягко проговорила маман. — Давайте сейчас сядем и все обсудим. Спокойно и объективно...
— Что обсуждать? Что здесь нужно обсуждать? — Хелена двинулась в обход маман, но та снова встала на ее дороге. — Понятно, что вы — на стороне своего сына. А я должна исходить из интересов моего. Защитить его.
Маман нахмурилась.
— И от кого же? — хрипло спросил Джей.
— От плохого примера для подражания, — сказала Хелена, не оборачиваясь. — Я не о вас говорю, а о том, что вы делаете. Это дурно. Очень, очень дурно. И я всем сердцем надеюсь, что вы это поймете до того, как станет слишком поздно.
Джей замотал головой, словно не в силах поверить в услышанное.
— Что за... — я проглотил нецензурщину, — фигня?
— Это ни к чему хорошему не приводит, — Хелена все-таки повернулась к нам лицом, и теперь я видел, что основное выражение на нем — это боль. — Этот путь ведет в пропасть. Не нужно строить из себя всепонимающих и всепрощающих, — это уже было сказано в сторону моей маман. — Есть вещи, которые нельзя делать, — продолжила она. — Ни при каких условиях. Они нарушают определенные законы жизни. И это всегда наказуемо. А я правда очень не хочу, чтобы подобное наказание обрушилось на вас. Но — увы — мой опыт подсказывает, что ни объяснения, ни запреты, ни разговоры здесь не помогают. Вы должны сами к этому прийти. И надеюсь, вы это сделаете не тогда, когда вас жизнь по голове стукнет, а гораздо раньше.
Я медленно переварил сказанное. Так-так-так... Значит, по ее мнению, человек сначала влюбляется в представителя своего пола, потом скуривается и спивается (или спивается и скуривается — это смотря что курить)... дальше, наверное колется и трахается без разбору за дозу, а потом заболевает СПИДом и умирает что ли? Последний, говорят, уже где-то лечат... Тьфу, не о том думаю.
У Джея было не менее ошарашенное выражение лица. Хелена еще раз дернула Алекса за руку.
— Идем.
Маман отодвинулась в сторону, опираясь спиной о холодильник, и покачала головой.
— Я надеюсь, что ты тоже как можно раньше образумишься.
Хелена пронзила ее взглядом, полным праведного негодования.
— Надеюсь, у меня хватит сил не образумиться. Чтобы быть в состоянии помочь Джею, когда возникнет такая необходимость.
Хелена вылетела из кухни, волоча за собой зыркающего на нас Алекса. Я слышал, как он спрашивал у нее, что произошло, пока они шли по коридору.
Он не получил ответ.
Джей медленно побрел к стулу и опустился на него, потирая лоб. Маман прикрыла глаза, прижимаясь затылком к прохладной поверхности холодильника.
— Это было... неожиданно, — пробормотала она.
Я предпочел промолчать, потому что у меня на языке вертелось много слов, которые не понравились бы им обоим.
Мы еще постояли на кухне. Возвращаться к перерванному завтраку не хотелось. Маман выпила стакан воды со льдом и отправилась на работу. На прощание она чмокнула нас в макушки (для того, чтобы дотянуться до моей ей пришлось встать на цыпочки, а мне — наклониться).
— Ладно. До вечера. И... Идите, посмотрите тот пакет.
— Что за пакет? — я повернулся к Джею.
Джей таинственно улыбнулся.
— Помнишь, она на день рождения подарила мне подарок, но велела не открывать... до сегодняшнего дня.
Я улыбнулся, Джей закусил губу... и мы помчались наперегонки. С топотом и грохотом взбежали по лестнице, подурачились в коридоре и наконец вломились в его спальню. Подарок — такая огромная коробка — лежал на его кровати. Отлично! А то я уже голову сломал, думая, что маман такого могла подарить Джею.
Мы в четыре руки разорвали обертку и открыли коробку. Полный атас. По-другому я сказать не могу. Это была одежда, но какая! Карнавальные костюмы, необходимые на выпускной. Вот же хитрюга... У меня не было слов. Она заранее знала, что будет, и все подготовила, а эти ее вопросики — просто отвлекающий маневр! Ну я еще припомню ей...
Исключительно в виде благодарности.
Джей с горящими глазами разворачивал бумагу и выкладывал предметы одежды на постель.
Так... вот это — мой размерчик. Мой костюм состоял из темно-синего камзола с серебряной отделкой и кучей пуговиц, белой рубашки с кружевами на воротнике и рукавах, бриджей, широкого черного пояса, черных же ботфорт и банданы. Затем Джей выложил на кровать деревянную шкатулочку, подписанную "Т". В ней было огромное количество побрякушек — цепей и колец, которые я не преминул нацепить. Да, такое нужно не просто заказать. Маман явно потратила много времени и усилий. У меня губы сами расплылись в дурацкую счастливую улыбку.
— Это — пиратский костюм, — сказал я. — Представляешь?
Ну а под ним был костюм Джея. Фактически — то же самое, но... если я выглядел в своем костюме угрожающе, он, переодевшись, превратился в маленького принца. Белая пена кружев и серо-зеленый камзол з яркой зеленой и золотой отделкой, узкие — более узкие чем у меня — брюки (рейтузы — заявил он и обиделся, когда я заржал) и сапоги, облегавшие его ножку. В его шкатулочке украшений было поменьше — крупный перстень с зеленым камнем и золотой медальон. Зато ему досталась шляпа с огромным пером. Он смотрелся просто потрясающе, словно сошел с картинки.
Мы долго вертелись у зеркала, прикалываясь над нашим внешним видом. Да... в комнате, рядом с современными вещами, эти наряды смотрелись шокирующе. Жаль, не было оружия. Мне бы подошла пара пистолей с инкрустированными перламутром ручками и шпага... И ему шпага. Правда, я бы разоружил его одним поцелуем, но смотрелось бы красиво. Я не мог сдержать улыбку, когда он аристократически вздернул носик и начал укладывать кружевные манжеты. Наслаждаясь зрелищем, я отодвинул стул и сел, положив лодыжку одной ноги на колено другой и как можно вальяжнее развалившись. Стул заскрипел, но пирата выдержал. Джей, поймав мой взгляд, состроил рожицу.
— Раздеваемся? — предложил я без всякого подтекста.
Во взгляде Джея появились лукавые искорки.
— М-м-м... Неплохая идея, — сказал он тихо.
У нас не было секса те самые полторы недели. Последние пару дней он намекал, что неплохо бы заняться чем-то большим, чем поцелуи, но я был непреклонен.
— Еще рано. Ты только-только выкарабкался...
— Ты говоришь так, будто я был при смерти, — он надул губы, и посмотрел на меня исподлобья — вернее, из-под полей шляпы. Я ухмыльнулся.
— В другой раз, малыш. Я не хочу, чтобы ты брякнулся в обморок — ты же знаешь как я умею, — я осклабился, и многозначительно подмигнул.
Но Джей гораздо лучше вошел в роль.
— Не хочешь — заставим, — пробормотал он, хитро улыбнувшись.
Я хмыкнул.
Но я просто не знал, на что он способен. Да... пора бы перестать его недооценивать.
Джей медленно потянулся к шее и расстегнул перламутровую пуговку, спрятанную в ворохе кружев. Провел пальцами по горлу, очертил ключицу. Отвернулся. Неторопливо расстегнул пару пуговиц на камзоле. Помедлил.
Я аж заерзал, честное слово. Он был полностью одет, только кисти рук, лицо и шея были открыты моему взгляду, но я уже чувствовал прилив возбуждения. Я не мог оторвать взгляд от этих тонких пальчиков, поглаживающих ткань, перебирающих выпуклые золотые пуговки, словно в раздумьях — расстегнуть — или не расстегнуть. Расстегнуть, мысленно взмолился я. И был услышан.
Однако, распахнув полы камзола, Джей не спешил его скидывать. Потянувшись всем телом он снова коснулся кружев. Его кисть в обрамлении этой узорчатой пены казалась еще тоньше, еще белее.
Еще пара пуговиц... Он задумчиво сунул руку в полурасстегнутую рубашку. Я следил за движением его руки под тканью, и моя фантазия рисовала мне картины того, как он поглаживает себя под прикрытием всей этой одежды. Вскоре камзол все же был снят, и брошен мне. Джей повернулся ко мне спиной, отходя к кровати, а затем обернувшись, метнул в меня призывный взгляд и шляпу.
