— Мамуля, ты куда ходила?
— Отправила отцу письма, все, целую пачку, понимаешь?
— Вот и молодец!— прильнула ко мне дочь.— Ты у меня умница!
Я прижала её ещё хрупкое тельце к себе и встав на цыпочки поцеловала макушку. Почему-то вздохнулось с облегчением, как будто с плеч и груди свалился тянувший к земле груз. И через "не могу", через боль душевную выматывающую, по кускам себя собирая я постепенно начала приходить в себя. Не забывалось, но зарубцевалось— всегда есть, но с этим живёшь.
7 ноября несмотря на тяжёлую обстановку было торжественное. Потом посидели, выпили за Победу. Казаков добился приезда на фронт Шишманёвой, та привезла подругу Таланову. Естественно, привёз их сюрпризом на праздник. Даже сделали несколько совместных фотографий. На память. Рутковский позировал и улыбался, но в отношения вступать не собирался. Пьяненьких барышень распирало веселье. Такой повод— встреча. Рутковский поглядывал на Казакова и думал, за каким лядом друг устроил ему тем сюрпризом головную боль. Страхи скреблись в груди: ещё узнает Люлю. Придётся ей всё рассказать. Как она на это отреагирует?
19 ноября 42 года началось историческое сражение, и Рутковскому выпала честь быть его участником. Восемьдесят минут молотила артиллерия передний край гитлеровской обороны, потом перенесла свой удар в глубину. Ещё немного и поднимутся цепи, пойдут в лобовую атаку... Ещё немного, ещё чуть — чуть...
Во время подготовки он не вылезал из армий, считая себя обязанным побывать в каждой и естественно наведаться на передний край. Пришла очередь и до 62-ой сражающейся на правом берегу Волги. Но река только схватилась льдом, он просто, как живой ходил под ногами. Двинулись пешком. Причём фашисты всё время лупили по реке и везде чернели ямы. Хорошо хоть сопровождающие солдаты прихватили доски, верёвки, крюки. Лёд гнётся, а он идёт и идёт. Какое-то время крутые берега спасали. Но фрицы заметили, и давай лупить. Всё упали на лёд. Лёд голубыми звёздочками переливался. Казалось подмигивают ободряюще на нём снежинки. "Юлия, милая, возьми меня в кольцо своей любви, сделай неуязвимым". Семь раз не умирать. Он поднялся, достал платок, вытер мокрое от брызг лицо. Возвращаться не стали, пошли перебежками. Проводник часто оглядываясь назад, поторапливал. Дошли. Зато, какая там, где, вцепившись в клочок родной земли, стояла на смерть 62 армия, была сердечная встреча. Его угощали солдатским хлебом. Каким вкусным он был. Ночевал в блиндаже, при коптилке писал домой письмо. Свет её, грязно жёлтый, распространялся как раз только над столом, так что ему хватало. Зато фантастические тени, бродя по стенам испепеляли иллюзию одиночества. Он переживал редкий в его не простой жизни момент жалости к себе. "Юлия, я страшно одинок без тебя. Не казни меня так. Моя жизнь без вас с дочкой пуста". "Люлю, я не прошу ничего, будь великодушна, пожалей меня, хоть как солдата. Все ж получают письма, один я нет..." Как долго и тяжело ожидание. Почему ей так сложно понять его положение... Он не мог даже предположить, что обида сделала Юлию равнодушной к нему. Нет, нет, такого просто не может быть. Разрыва быть не должно. Он надеялся, что она не предпочтёт такой выход. Юлия его жена, она должна понять. Да он и не допустит этого...
Не уснуть. Вышел на воздух. Голубоватый свет выстелил дорожку от чистой— чистой луны, которая повисла над самой головой низко-низко. А вокруг хороводились голубоватые звёздочки. "Юлия, милая, я ж люблю тебя...,— он запрокинул голову к звёздному небу и стиснул замёрзшие руки в кулак.— Мы не можем изменить прошлое, но настоящее и будущее-то в наших руках, Люлю, любовь моя, в твоих".
Он пробыл там день и понял: там, где рушится, не справляясь с прочностью камень, и плавится, не выдержав накала металл, стоит наш солдат.
...Нервничали лётчики. Погода мешала им выполнять задачу. Он разрешил им поднимать в воздух пары и одиночные самолёты. Вражеская авиация, в таких климатических условиях почти не появлялась, а наши летали. Полотно тумана скрывало от него поле сражения. Молочная стена, как в грозовом месиве озарялась вспышками разрывов. В стереотрубу он наблюдал, как дружно пошли в атаку пехотинцы. Вот шум боя переместился в глубь. Он услышал громкое "ура!" и перевёл дух. Утро, подхватив понесло грозный русский клич по полям. Поднялась и пошла в свой бессмертный бой пехота. Далеко разнёсся лязг гусениц. Атака! Ещё один облегчённый вздох: — С богом! Смогут ли прорвать вражеские укрепления? Смогут!
Вдруг затрещали немецкие пулемёты. "Чёрт, видно не все огневые средства подавлены в ходе артподготовки". Казаков выдвигает для подавления орудия прямой наводки. Огонь противника ослабел. Шум боя стал удаляться. Туман словно ждал этого, стал редеть и исчез. Он увидел поле боя ещё дымящимся, в языках пламени и жаре сражения... Да, это был горячий денёк! Над головой проносились наши самолёты, словно торопились реабилитироваться за погоду.
Прояснилось, теперь в бинокль он следил за штурмом меловых обрывистых высот в районе Клетской. Трудно, но бойцы, цепляясь за выступы, взбираются вверх, некоторые срываются, а потом вновь лезут на кручи и атакуют. Немцы отбиваются отчаянно, с бессмысленной яростью обречённых. Но наша пехота шаг за шагом сбрасывала их с высот. Полоса обороны начала давать трещину. Наши двигались вперёд. Тщательно разработанная операция развивалась строго по плану. Во второй половине дня противник пытался затормозить продвижение наших войск, перейти в контратаки и пытался отбить утраченные позиции. Но силами 21— ой, ввёдшей в бой танковый корпус, преодолев сопротивление, двинули вперёд. Командарм 65 быстро создал мобильную группу из имеющихся у него танков посадил на них пехоту и, обойдя противника ударила во фланг и тыл. Все попытки немцев остановить наше продвижение оказались запоздалыми. 23 ноября наши передовые части замкнули кольцо. Ещё вчера в своей очерёдной радиопередаче по фронту фашисты заверяли, что не отступят с линии своей обороны ни на шаг. А сейчас Рутковский выталкивал их километр за километром. Все понимали, великая битва на Волге подходила к концу. Огромная армия Паулюса уже была в стальном кольце. Зима вступала в свои права, причём суровая. Транспортная авиация Геринга, вёзшая провизию и тёплое обмундирование для окружённой армии, сбивалась нашими истребителями. Доблестные солдаты фюрера, промаршировавшие по Европе, а именно их, отборных, согнали под Сталинград, жрали дохлую конину, кошек и собак. Они мёрзли в степи под ледяным ветром. Фюрер приказывал: "Стоять на смерть!" "К вам на выручку идёт фельдмаршал Манштейн..." Шёл, но не дошёл, как не долетели самолёты Геринга. На его пути встали непробиваемой стеной дивизии генерала Малиновского. Выбор у окружённых солдат фюрера был не велик: сдаться в плен или погибнуть. Неужели он дождался этого долгожданного часа! Его войска не только устояли против мощной группировки противника, они били его, лупили в хвост и гриву. Держали суровый экзамен и выдержали его. Ставка торопила с ликвидацией окружённого противника. Рутковский вышел с предложением на Сталина, добивать Паулюса не двумя фронтами, а одним. Так, как считал, что это затрудняет быстрому решению задач. Сталин обещал подумать и на Комитете Обороны через несколько дней поднял этот вопрос, подводя членов Государственного Комитета Обороны к выбору: Ерёменко или Рутковский будет добивать Паулюса. Решили в пользу него. Был обрадован и взволнован от оказанного доверия. Попросив разрешение, зашёл адъютант и, положив на стол перед ним пачку писем, развернулся на выход.
— Это что?— не понял он.
— Письма.
— Это-то как раз я понял... От кого?
Мешками и пачками письма приходили ему отовсюду, он не успевал читать... поэтому попросил передавать ему в первую очередь от семьи и послания по делу. Остальное оставить до лучших времён.
— От вашей жены.
Сначала он обалдел от радости. Потом напугался, что там? А вдруг она вернула ему все, что он ей писал? Попробовал выдохнуть и не смог: понял, что ему стало трудно дышать. Походив вокруг стола, потом помотав круги по комнате и выкурив не одну папиросу, осторожно взял одно. Повернулся к окну. Читал, смеясь и плача. Оглянулся на дверь. Только бы не застукал его таким никто. Он целовал их все вместе и по одному. Потом покрывал поцелуями каждую строчку, сто раз перечитывая. Был похож на сумасшедшего. Читал и шептал: — "Ты всё поняла и простила. Спасибо, любовь моя. Ты у меня умница. Какое счастье и какой праздник для меня. Я виноват, знаю. Люблю тебя. Безумно люблю, не сомневайся. Если смерть не разлучит нас, будем всегда вместе. Ведь я, мой свет, не смогу жить без тебя". Торопясь успеть уложиться в выдавшуюся свободной минуту, он сел писать Люлю ответ. "Милая, Люлюсик! Я безмерно счастлив, ты не представляешь на сколько. Ты, радость моя, подарила мне жизнь. Я виноват, виноват, виноват. Сто раз виноват, но я только твой. Люблю тебя одну, безумно, сейчас и на тысячу лет вперёд...".
Холодно. Снег и мороз такие, каких я не видела никогда. Порыв снежного ветра с такой силой бил в лицо и спину, что люди едва держались на ногах. Думала об одном: "Как он там целый день на холоде?"
Сталинградская битва прокатилась эхом не только по всем фронтам, но и городам, селам, полустанкам, задела каждого человека наконец, а нас с Адой в особенности. Ведь там был наш Костик. Пока шли бои за Сталинград, от меня осталась только тень. Я не то слово извелась, а вообще еле таскала ноги. Знала: там идёт "война за метры". Там жизнь и смерть несётся на одной колеснице и Костя, Костя там. Я, как манны небесной ждала тех сводок с фронта. Вздрагивала, боясь чужих звонков или стуков в дверь, способных принести нам плохую весть. Молилась всем святым, чтоб помогали ему выжить и победить. И вот наконец-то свершилось. Ещё не выбили немцев с окраин Сталинграда, но зажали пакость эту в "котёл". Если б можно было накрыть крышкой и сварить. Знала: Костя поставлен добивать их. Значит, жив. "Господи, спасибо!" А тут письмо за письмом. Скупо о себе, жив, здоров и всё. Зато много о любви. Что чуть не сошёл с ума от счастья, получив столько любви и прощения за один раз. Что любит только меня и как только сможет вырваться приедет, и лично всё расскажет и впредь обещается ничего не скрывать... Я читала и опять ревела. Это горе какое-то... Для чего у баб такой накопитель слёз. А откуда-то из — под сердца лезло сомнение. Что я держу в руках: правду, ложь? Как мне разобраться. Неужели теперь так будет всегда. От безответных вопросов мне становится дурно. Надежда одна — на подсказку сердца, но оно молчит, отказываясь участвовать в моих метаниях. Может приподнять, конечно, занавес встреча, но когда она ещё будет. А пока это время надо пережить. Хотя как это сделать я не знала.
Уничтожение "котла" поручалось Рутковскому. Ему перекинули из распоряжения ставки 2-ую гвардейскую армию. Это уже было кое-что. Не дожидаясь её подхода, он приступили к подготовке наступления. В план операции была заложена основная идея: ударами по центру окружённой группировки с двух сторон расчленить её, разорвать все её связи, лишить аэродромов, а затем ликвидировать по частям. Зима стояла суровая. Ветры, как цепные собаки, сорвавшись, гуляли по степи. Снег толстым слоем покрывал позиции врага, обнаружить их не всегда было легко. На всё нужно время, а его не дают. Ставка непрерывно торопит: "Давай! Давай!" А это выкинутые на ветер чьи-то жизни. Ох, как не хочется их класть без необходимости.
Какой уже месяц сражается город, стоят насмерть улицы, дома. Мрачную картину представлял из себя он. Смотреть на эти бесконечные руины было тяжело. Пожарища плевались дымом и гарью. Вставала дыбом земля от разрывов снарядов и мин. Со всех сторон доносился лай пулемётов и треск автоматных очередей. Стоит Сталинград, огрызается.
А на небе румяный месяц качает на своих рожках новый 1943 год. Лётчики доставили в степь ёлку. Её украсили. Делалось всё спонтанно, а получилось замечательно. В штаб-квартире собрались члены военного совета фронта, Василевский, Новиков. Отсчитали по часам минуты до 12-ти. Крикнули, как водится, "ура!" и "за победу!" Потом "с Новым Годом!" "Я загадал желание под скрежет железных кружек. Оно, любимая, о нас! Как мне Люлю не хватает твоего тепла и просто любимого взгляда. Как я хочу, чтоб ты всегда была рядом и не могу этого себе сейчас позволить". Встреча получилась весёлой. В гостях была писательница Ванда Василевская и её муж драматург Корнейчук. Вспомнили Варшаву, польские песни. У него не выходила из головы его сестра Хелена, оставшаяся в Варшаве. Что будет с ней, если дознаются, что он её брат... Вспомнил о семье, улыбнулся. "Люлю, Адуся, когда мне так радостно, как жаль что вы так далеко". Скучал безмерно. Когда был занят боями, всё загнал в дальний угол, а сейчас тоска выбралась и брала его в оборот. Он поднимал бокал за них, за их скорую встречу, за ту любовь Юлии, что вновь взяла его под свою защиту. Прощённый, он дойдёт до Берлина и будет невредим. Счастливым смехом звенело праздничное застолье. Все понимали: идут бои, но битва уже выиграна. Речь самопроизвольно зашла о "котле". Шутя, вспомнили, что в древние времена осаждённым в крепости предъявляли ультиматум: сдавайтесь или смерть. Он подумал о замерзающих в окопах немецких солдатах. Их положение тяжёлое, испытывают голод, болезни их добивает холод. Они обречены. Мы не фашисты и можем быть не жестокими. Надо попробовать спасти им жизнь. А что, если воспользоваться ультиматумом... Всем понравилась идея. (Позже Юлия ему скажет, что только Рыцарю, могла прийти в голову эта идея) А тогда дружно стали вспоминать события далёкой истории — осады замков, крепостей и городов. Общим усилиями текст был составлен. Москва одобрила и с незначительными поправками утвердила. Предлагалось за день-два до начала наступления вручить это Паулюсу или его заместителю. Им гарантировалась жизнь, раненым и обмороженным медицинская помощь, оставлялись знаки различия, а офицерам даже холодное оружие. После окончания войны возвращение в Германию или любую другую страну. Первых парламентёров обстреляли. Им пришлось назад возвращаться ползком. Нашу протянутую руку не пожали. Ну что ж попытка проявить человечность и быть гуманными, не была оценена врагом. Тогда оставалось одно — применить силу. Хотя день и ночь передавали по радио условия капитуляции. Наши самолёты разбрасывали над территорией противника с призывом к немецким солдатам и офицерам прекратить сопротивление. Всё же начали разгром немецкой группировки. Полки 65-ой двинулись в наступление. Это был нелёгкий бой. Заснеженная степь и сильный мороз сковывали движение. В небе зависли вражеские истребители. Они низко шли над степью. Заметив его машину, головной развернулся, остальные, хвостиком последовали за ним. Выскочили и упали в снег. Он слышал, как пули с шипением перечеркнули сугроб у самой головы. Если б одна очередь, но по ним отстреляли все. Приподнялись, огляделись. Кажется, не попали, потому что на снегу вокруг не было крови. Пронесло. С трудом верилось в такое везение. "Неужели даже не ранен? Чудо!" С каким-то охватившим его, невероятно, чистым чувством, он повернулся на спину. Глядя в безмятежно синее небо, улыбнулся: "Юлия, накрыв своей любовью, ты опять меня спасла". Как сильны и радостны ощущения жизни! Он черпал ладонью снег и жевал. Тот пах, будто спелая разрезанная на двое антоновка. Шутки, смех. Кто-то, удивляясь чертыхается, кто-то смеётся, заявляя, о праведнике среди них, кто-то говорит об ангеле накрывшем своим крылом. А он знает — это его Юленька!
