А что он сам? Когда-то он стремился к риску и острым впечатлениям. И казалось, получит все это вместе с властью, но ошибся, с властью он получил безопасность и скуку. Даже сейчас, живя и путешествуя в горах, Искатель гор рисковал больше, чем, предаваясь развлечениям во дворцах. Горы, альпийские луга, реки и озера оставались единственным, что интересовало бывшего, а может и настоящего властелина этого мира. Он искал простого риска в бесконечных путешествиях по бескрайним просторам горного края, подаренного когда-то ему создателем. Давным-давно он предал и горы, и творца этого мира, за что расплатился разочарованием в жизни. Но мир гор милостиво принял изменника, а несчастный творец затерялся во времени.
Он хотел забыть все, порой срываясь в пропасти, или начиная замерзать на перевалах, но всегда сдавался и, в испуге, применял свои магические способности, спасаясь в последний момент. Больше скуки он боялся перерождения: что его ждало после зиндана? Может, рабство — ведь в следующей жизни будет уже не он, а кто-то другой, с другим именем и внешностью, другой памятью...
* * *
Он уже почти собрался выйти к своему лохматому другу, позавтракав, как обычно, "выдуманной" овсянкой и кофе с молоком. Завтрак тоже отражал его теперешние пристрастия в еде, вернее — полное их отсутствие. Он одел "до любви" поношенный дорожный костюм и, по привычке, зашел в небольшую комнату, где стояло волшебное зеркало.
Откинув портьеру в темное помещение, понял, что сегодня он, скорее всего, никуда не пойдет. С зеркалом, вернее с миром, творилось что-то столь странное, что этому не находилось объяснения. Замерев на мгновение, маг наблюдал за интенсивным желто-зеленоватым свечением, шапкой поднимающимся от черного стола. Когда-то зеркало несколько раз показывало похожее, слабое синее свечение, когда мир прощался с очередным перворожденным, уходящим в зиндан. Но эти события происходили всего пару раз на протяжении почти тысячи лет. Сейчас свечение оказалось другим и гораздо ярче.
Наконец Искатель гор решился и подошел к столу. Свет шел от определенной точки. Он вгляделся в нее — это оказалось далеко, где-то в бывших владениях Орина. Картинка ветвящихся каналов жизни мира стала увеличиваться, и он разглядел, что случилось: несколько ветвей были разорваны. Такого ему еще никогда не приходилось видеть.
Неосторожно приблизив картинку в попытке рассмотреть разрыв, он скользнул взглядом по нитям, и в зеркале появилась смазанное и расплывчатое изображение какого-то деревенского пейзажа. На ум пришло, что он смотрит на местность, которую не должен видеть из-за кодировки Орина. В задумчивости маг "заглянул" в другие, целые нити — они текли непонятными сочетаниями символов.
Он стоял и не знал, что подумать. А свечение, между тем, успокаивалось. Неизвестно, сколько он так простоял, пытаясь найти хоть что-нибудь в памяти, способное подсказать, отчего произошел разрыв информационных связей. И снова ему повезло. Когда, перед тем как уйти, он бросил последний взгляд на зеркало, то понял, что не видит больше разрывов в связях. Перворожденный вгляделся, вновь скользнув по ветвям к знакомому месту, но натолкнулся на кодированную картину мира.
"Что за ерунда?" — подумалось ему, и он вернулся на нормальное зрение в месте бывшего разрыва. Картинка стала четче, и что-то в ней изменилось. "Вот оно! Тут, кажется, не было дерева, или оно было какое-то размазанное", — маг долго всматривался и вдруг на грани зрения заметил какое-то движение. Наблюдающий долго не мог ничего понять. Картинка, вроде, оставалась на месте, никого живого в ней не было, а стоило чуть отвлечься и как будто что-то смещалось. Затем все надолго затихло. Но маг с упорством тысячелетнего удава смотрел в эту точку, боясь хоть что-нибудь пропустить.
И вдруг, по глазам полоснуло ярким всполохом света. Он прикрыл на мгновение веки и вновь проверил состояние ветвей мира в этом месте. Да, как он и предполагал, появился еще один разрыв. Что же это могло означать? Ясно, что происходит что-то из ряда вон выходящее, а он ничегошеньки не понимает. Тогда маг, уже несколько паникуя, уставился на то же место нормальным зрением и ждал, не отводя взгляда ни на секунду.
И он дождался — спустя немалое время на картинке началось движение. Но какое! Сначала наблюдатель ничего не понимал. Все оставалось на местах, и одновременно что-то менялось. Потом он догадался: по миру двигался кто-то невидимый, или видимый, но не в этом зеркале. Искатель гор даже различил две таких тени, вернее искажения картинки, как будто изображение раздвигалось невидимым телом и возвращалось после его прохождения обратно. Отслеживать движение оказалось очень трудно, но он не боялся трудностей и, как застывший памятник своему упрямству, стоял, схватив ладонями резной край стола и не замечая ничего вокруг...
Вскоре он мог ответить себе на некоторые вопросы. Зеркало просто не видело двух существ, скорее всего, выглядящих обычными людьми, так как "тени" гуляли по деревне, и с ними долго общался какой-то крестьянин. В конце концов, невидимки оседлали лошадей и помчались на север по единственной в этих местах дороге. Куда же они двигались, эти два существа, которые запросто рвали ветви мира, о чем он и помыслить никогда не мечтал? Он почувствовал, как, впервые за столетия страх непонимания сжал холодной рукой сердце.
Он лихорадочно, но очень тщательно рассматривал дорогу, ведущую на север, "заглядывая в каждую деревушку и стараясь найти что-нибудь необычное. И ему опять повезло. Только от этого "везения" ноги на миг отказались слушаться, и он тяжело навалился на край стола, чтобы не упасть. Где-то в трех днях пути от резво продвигающихся на север "теней", разглядывая очередную деревушку, он, последний из первых, самый великий маг этого мира, увидел ее!
Все вокруг померкло, пол стал куда-то уходить из-под ног, но он ничего не замечал. В голове билась только одна мысль: "Таких совпадений не бывает!" Он чувствовал, что это движется его смерть. "Но он еще что-то может... Он не сдастся, как ягненок. Его голыми руками не возьмешь!" — никто не видел, как почти обезумевший и разом постаревший мужчина лихорадочно шарит глазами вокруг, словно пытаясь проверить, насколько прочны стены вокруг, сколько у него оружия и, вообще, хоть чего-то, что могло бы помочь в этот страшный час...
ГЛАВА 10. СНОВА ВМЕСТЕ
Женька, успокоенный общением через астрал с доченькой и Лэей, пылил копытами (не своими, конечно) по дороге, вьющейся среди крестьянских полей с полусобранным урожаем, упорно продвигаясь на север. Он чувствовал себя странным, откуда-то вспомнившимся ему персонажем: Санчо Пансо, потерявшим своего Дон Кихота и не очень представляющим, а что делать дальше? Бороться с ветряными мельницами или спасать благородных дам? И то, и другое дело святое, но Женька, подобно Санчо, не ощущал себя, ни великим, ни благородным, ни тем более сумасшедшим. Поэтому он и терялся, не зная, с какой стороны подступиться к этому необъятному миру.
А пока оставалось только глупо улыбаться, вспоминая теплоту чувств исходящую от его девочек и действовать в соответствии со словами жизнерадостно-глупой детской песенки: "Вместе весело шагать по просторам, (и еще раз) по просторам, и что-то там выпивать, или нет, напевать лучше хором! — Женька даже затянул этот мотивчик, но сам испугался страшных звуков, со скрипом вылезавших из его горла и заткнулся, испуганно оглядываясь: Не напугал хоть кого? Вон ребенок у околицы плачет — не мудрено, при таких певческих талантах. Ну почему вот так всегда, чем сильней медведь на ухо наступил, тем больше петь хочется? Придется теперь малыша успокаивать".
Женя спрыгнул с коня посреди очередного хутора и подошел к малышу, присев перед ним на корточки. Пошарив по карманам, он с удовольствием наткнулся на свои любимые карамелины, которые не забыл "прихватить" с верхнего уровня мира. Малыш, одетый в простую холщевую рубаху до колен, горделиво отвернулся в сторону и украдкой утирал кулачишком нос. Женька протянул конфетину парнишке, приветливо улыбнулся и спросил:
— Не скажет ли благородный рыцарь, отчего его сердце посетила грусть?
А потом произошло нечто неожиданное. Мальчишка замер на мгновение, с удивлением и надеждой взглянув на конфетного соблазнителя. Женя еще успел усомниться, что вряд ли малыш понял хоть слово из его помпезной приветственной речи, как тот, чуть не оглушив воплем, бросился навстречу, схватил в обнимку и заорал, что было мочи на всю округу:
— Ула-а! Слепой Ян велнулся! — потом отстранился на секунду и строго спросил. — Ты зачем черный и маленький стал? И почему видишь?
— Так уж вышло, — сокрушенно вздохнул Женька. — У меня и имя сменилось...
— А сказки не забыл? — еще строже и требовательно нахмурившись, спросил паренек.
Женя почувствовал, что у него, как у настоящего Санчо, появился шанс сплутовать и сказать, что он все позабыл. Но под прицелом этих требовательных глаз спасовал и не стал врать. Он чувствовал, что эта рассказанная или не рассказанная сказка может стать лучшим или никаким моментом в пока еще коротенькой жизни этого малыша. Путник еще раз вздохнул и признался:
— Не забыл...
Раздалось еще более громкое: "Ула-а!!!". Женя опять на мгновение оказался стиснутым в маленьких объятиях малыша и, сорвавшийся с его плеч, соломенноволосый ураган полетел по хутору, возвещая великую весть: вернулся слепой рассказчик, и сегодня будут сказки для всех! Женя с улыбкой смотрел малышу вслед: "Ну что тут поделаешь? Не обмануть этих маленьких сорванцов! Не зря же они, по сути, ангелы. Да и наверно, правильно он сделал — ведь для детишек это праздник, а с него много не убудет. Ну, заночую здесь, а завтра наверняка уже и до Саш доберусь".
Женя стоял у околицы, прикрыв глаза. Девочки сейчас спали. Их постоянная связь с Лэей была чем-то чудесным, чего наверно многим людям в реале недостает. Когда они были где-нибудь в разных концах астрала или галактики, они могли в любой момент позвать друг друга и пообщаться. Это было здорово, в любой момент воскликнуть: "Лэя, смотри какая красота!" — и послать мысленную картинку, получив свою порцию комментариев, иногда восхищенных (типа "как здорово!"), иногда шутливых ("Ах, маленький ты мой, цветочку удивился!"), а иногда и немножко обиженных или раздраженных ("Наконец вспомнил!" или "Погоди, дай малышку покормить!").
А можно было и скрывать какие-нибудь мысли и делать сюрпризы, но это трудно, так как при "выходе на связь" Лэя безошибочно могла определить, озабочена ли чем-либо ее половина или замышляет какое-нибудь шкодничество, и тогда она, конечно, в два счета его раскалывала.
Особенное время в их дальней связи было, когда она спала, как сейчас. Иногда это превращалось во что-то невообразимое. Женька мог войти в ее сны и путешествовать с ней там. Надо оговориться, у Лэи было множество различных снов. В осознанных снах, благодаря своим, приобретенным в стране Высоких Горизонтов, способностям, Лэя выходила в астрал, правда "прихватывая" тяжелые оболочки души, которые чуть снижали мобильность.
Кроме осознанных у нее были все типы обычных снов: глубокие — без сновидений или активные — наполненные различными сюрреалистическими сюжетами. Вот эти-то последние и являлись для Жени чем-то невероятно прекрасным, иногда страшным, но почти всегда захватывающе интересным.
Сейчас ему припомнился недавний кошмар Лэи, в котором Женьку тоже неслабо потрепало. Тогда он болтался, как обычно, с визитом на Земле, и прикидывался консультантом в своей лаборатории. Надо сказать, что Буль все больше портил ему репутацию, постоянно прокалываясь то тут, то там. И хотя ангел учился, и промашек становилось все меньше, но суммарный рейтинг его сумасшествия уже явно зашкаливал в глазах всех знакомых и родственников. Женька постоянно натыкался на сочувственно-понимающие взгляды и заботливые вопросы вроде: "Как ты сейчас, хорошо? Ничего не беспокоит?" Женьке только оставалось огрызаться фразами типа: "Беспокоит, конечно — ваше здоровье!"
В тот раз он как раз развешал заготовленную лапшу на уши сотрудникам и закатил в любимый парк с заблудившимся в нем "Пингвином". Нет ничего более постоянного, чем человеческая глупость! Ведь, кажется, весь мир за последние годы куда-то убежал, перестроился и вывернулся на изнанку, а эта милая сердцу уродина продолжала преспокойно выживать в тенистых, плохо стриженых рощах парка, дымя переваренным кофе и пережаренным маслом, прямо, как доисторический ископаемый экспонат какой-то чудовищной Красной книги коммунистических животных, находящихся на грани исчезновения, но никак не исчезающих. Женька замер, впитывая эту ностальгическую обстановку: "Как странно. Он прошел не то что полмира, и даже не целый мир (как поется в различных бородатых и не очень песнях), а почти бесконечный ряд пирамид астрала. И посмотри же, медитирует над выщербленной чашечкой заурядного кофе с пончиком, вываренным в сверх-канцерогенном масле, не менявшимся во фритюрнице наверно с момента постройки этого кособокого учреждения.
Но Женя не только ностальгировал. Он тихонько, "на цыпочках" входил в сон Лэи. Он почувствовал, что она, глубоко спавшая, начала постепенно выходить из этого состояния, и то был лучший момент, для "подключения" к ее подсознанию, берущему верх над рациональным мышлением в такие моменты.
Постепенно он стал погружаться в ее сон. Парк, несчастный "Пингвин", столик с кофе — все стало потихоньку таять в темноте. Со стороны, наверно, Женька выглядел, как уснувший на стуле человек — обычно, хорошая добыча для различного рода прохиндеев, но у него было некоторое преимущество перед простыми гражданами. Какая-то из его новоприобретенных способностей, делала его незаметным для окружающих в такие моменты. Все его вроде и видели, но относились, как к предмету мебели, непонятно зачем здесь стоящему — вроде и воспользоваться нельзя, и выбросить жалко, в общем, не заслуживающая внимания рухлядь. Так что он спокойно продолжал выпадать из реальности...
Сначала Женя оказался в полной темноте и потянулся мысленно к Лэе. Он то ли медленно, то ли с огромной скоростью плыл сквозь плотные завесы мрака, пока не приблизился к последнему рубежу. Ничего не указывало на то, что это рубеж. Просто он чувствовал, что за ним начинается мир снов Лэи, которыми она не может управлять. Он замер, как бы спрашивая, пустит ли она его? Это не было пустым ритуалом, так как во снах Лэя не помнила свою половинку и всегда немного удивлялась смутно знакомому гостью. Очень редко, но бывало, что она закрывала перед ним двери. Но сегодня он не почувствовал отторжения и тихонько прошел через последнюю штору тьмы...
Она выглядела, как всегда в своих снах, по-новому — она всегда, хотя бы немного менялась, в зависимости от настроения, состояния здоровья и еще бог знает чего. Сейчас Лэя стояла немного растерянная и подавленная, по колено в тумане, словно потеряв что-то и оглядываясь, где бы это было можно найти.
Женька осторожно подошел по невидимой в тумане, еле осязаемой дорожке и улыбнулся ей. Говорить ничего нельзя — так можно пробудить Лэю к осознанному сну, и тогда она попросту выйдет в астрал, оставив тело глубоко спящим в реале Сэйлара. А ему хотелось побыть с ней именно на этой, бессознательной стадии сна, когда чувства и ощущения властвуют без активного включения спящего сознания.
