— Мама, а что там? — сонно спросили из комнаты. — Дует что-то. А Мурзик где?
— Он не Мурзик, а Чон, — поправила Лоуд, с грустью глядя на тело управляющей пансиона — лужа крови на полу уже захватила почти весь проход, блестела черным недобрым зеркалом. И откуда в маленьких людях столько крови? — Нинка, ты проснулась, что ли? Маманя твоя отошла, велела за тобой приглядеть.
— Это вы, теть Люда? — удивилась девочка. — А мне вроде чужие голоса приснились.
— Я, а кто же, — вздохнула оборотень. — Слышь, Нинка, мне тут по одному делу срочно сбегать нужно. Давай-ка со мной прогуляешься. Там сквер, парк, а уж воздух... чистоты необыкновенной. Хочешь глянуть?
— Хочу. А мама?
— А что мама? Мама она и есть мама. Пальто твое где? — Лоуд переступила через кровь.
Одевать девочку смысла не было — тепло в 'сквере' нынче, лето там. Но голову ребенку задурить надо.
— Ой, теть Люд, вы мне шею вообще оторвете, — запротестовала малышка, на которую накручивали не совсем расстегнутое пальтецо.
— Ничего, тут недалече.
— А Мурзику с нами можно? — спросила девочка, пытаясь высвободить голову.
— Вот это верно! Нечего Мурзику, который Чон, здесь хиреть, — Лоуд сгребла котенка, сунула в руки маленькой хозяйке, намотала девчонке поверх ворота платок. Прыгать прямо из комнаты нельзя — люди дурно переносят внезапные, без подготовки, перемещения.
— Ну-ка, — оборотень подхватила живой сверток.
Когда проходили над телами, Нинка, которая из-под платка и ворота никак не могла ничего видеть, вдруг замерла.
— Мама? Мама!
— Тихо, Нинка, сейчас плакать никак нельзя, — строго сказала Лоуд. — Успеется с этим...
Девочка рыдала почти беззвучно, но понятно, уже не уймется. Лоуд проскочила по улице до 'гостевой' лестницы, пинком спрятала подальше мешки с имуществом, завернула за угол и Прыгнула...
Пригревало изрядно. Попали чуть выше от брода и сторонку от дороги. Лоуд выволокла живую поклажу из зарослей крапивы, поставила на дорогу.
— Давай-ка, ножками пройдешь, пообвыкнешься.
Дитя безмолвно плакала, щурилось на яркое, хотя и предвечернее, солнышко. У мелкого котяры глаза раскрылись по пять копеек, отчаянно шевелил усишками, принюхивался.
— Да, как-то так, — устало согласилась оборотень. — Лето и вообще...
Она вела сироту за крошечную руку, думала, как такое внезапное явление хозяевам вообще объяснять. Дорога поднималась все круче, солнце опускалось за холм и 'Две Лапы' на его фоне казались почти черными. Малая тихо лила слезы. Вот что ей скажешь? Чуткая, все угадала-почувствовала. Горе, оно что человечье, что дарковское... С другой стороны, хорошо что чуткая — в здешних краях без чуткости жить можно, но... вяло, вполсилы просуществуешь, такая судьба не всем интересна.
Кто-то торопливо спускался от ворот.
— Во, встречают нас! — ободрилась Лоуд. — Значит, ждали. Слышь, Нинка, хорошо, что ждут.
Первым подбежал пес, с совершенно ему неподходящей цуциковой кличкой. Разрастят собаку до волчьих размеров, а все 'цуцик, цуцик'. Мурзик-Чон в ужасе распушился на руках у хозяйки, Нинка сквозь слезы вытаращилась на роскошную собаку. Пес принюхался к Лоуд, вежливо шевельнул хвостом.
— Дозорный говорит 'странники', а я как-то сразу подумала, что это вы, — сказала, подходя, слегка запыхавшаяся Фло.
— Мы, — согласилась Лоуд. — Это вот Нина. Собственно, у нас там все вполне нормально, а у нее не совсем.
— Я поняла, — хозяйка 'Двух Лап' подхватила юбки, присела перед ребенком. В руке Фло уже был носовой платочек и она мягко промокнула заплаканные глаза девочки. — Только по-русски говорит?
— Ну да, питерская же, — пробормотала оборотень, испытывая немалое облегчение, ибо объяснять ничего и не требовалось. — Слушай, пусть малость поживет у вас. Я вернусь, заберу.
— Как ей время в университет подойдет поступать, то непременно заберешь, — заверила Флоранс. — А пока незачем дитя на чистом рыбьем жире вскармливать. В общем, обсудим еще.
— Вот да, мне возвращаться надо, пока с настроения не сбилась, — кивнула Лоуд. — Здорово, Гр!
Средний отпрыск Светлоледи молча, по-взрослому, пожал руку профессору — с Лоуд он был знаком лучше всех долинных, весьма талантливый полукровка, далеко пойдет.
— Мама как? — осведомился серокожий вундеркинд.
— В полном порядке. Ведет расследование, самый пик у нас приближается. Но ситуация отнюдь не безнадежна, разрешим проблему, — заверила Лоуд. — Ладно, пойду.
— Мы тоже пойдем, — сказала Флоранс, осторожно беря крошечную руку девочки, расстегивая ненужное пальто.
Гр-Гр по-джентльменски принял и взял под мышку постыдное пальтецо маленькой гостьи. Возглавляемая псом группа неспешно двинулась к воротам, Мурзик-Чон перебрался на плечо хозяйки и озирался, пытаясь осмыслить немыслимый поворот кошачьего бытия.
Лоуд зашагала в противоположную сторону: исчезать на глазах людей она справедливо считала дурным тоном. Вообще здесь, на приречных холмах, реальность жизни обстояла как-то прочно и правильно. Хотелось никуда не ходить, а спуститься к воде. Да шмондец с ней, с этой зябкой революцией.
— Я за обедом купалась, — напомнила себе Лоуд. — К черттям все эти парадоксы, нужно дело делать.
Вообще самым большим парадоксом выглядела появившаяся на замковой дороге бледная и хилая девочка с синюшным цветом кожи. Видят боги, она тут страннее самого редкостного дарка.
— Ничего, откормят, — решила Лоуд.
Через мгновение она входила в дверь пансиона на Рожественском. Бедняжка-хозяйка, конечно, не ожила, зато гость слегка ерзал, косил глазами от боли. Ну, это как раз кстати.
— Как ощущения? — осведомилась оборотень. — Ясность ума и трезвость памяти уже наступили? Или еще по колену добавить?
Мужчина замотал головой.
Лоуд выдернула тряпку из его рта.
— Послушайте, барышня, так же нельзя, — прохрипел, облизывая губы, пленник. — Я чуть не задохнулся.
— Правда? — оборотень наступила на метлу, выдернула из прутьев крепкую рукоять. — Да, это я как-то неосмотрительно, погорячилась. Тряпку и в пасть живому человеку?!
— Послушайте, я все объясню...
— Что именно? Вот лежит женщина, добрая, работящая, никому зла не причинившая. Вот бритва, вот ты, весь кровью обляпанный. Что еще нужно уточнять? Про твой шпалер с глушителем? Так я не дура, и так догадалась.
— Но вы не знаете кто я, — напомнил гость, следя, как извлекшая большой нож 'барышня' начинает обстругивать конец метельного древка.
— А мне по... — глубоко по-питерски-пролетарски пояснила Лоуд. — В принципе, можешь рассказать, пока я казнь готовлю. Но, откровенно говоря, твои слова мало что исправят. Но ты выкладывай, мало ли, вдруг я ошибаюсь.
Трофей оказался не глуп: о казни уточнять не стал, сразу перешел к сути дело. Оборотень кивала, работая ножом.
...— я выполнял инструкции, вот и все, — закончил поспешную исповедь инженер.
— Это да, куда тебе, болезному было деваться. Инженер, изобретатель, в башке два параллельных рельса и тупик. Верю, — вздохнула Лоуд, убирая клинок в ножны.
— Послушайте, вы совершаете ошибку! Моему изобретению цены нет. Это прорыв, революционный переворот во многих областях техники, — страдал бывший человек по имени Петр Петрович.
— Революционный переворот у нас и так случится, — напомнила Лоуд. — Хватит одного. Кстати, я вообще луддитам очень давно сочувствую. От ваших технических открытий и изобретений одни горести и гарантированная тугоухость. Нет бы политическое устройство общества совершенствовать. Так нет, технари они. Уныло и ограниченно мыслите! Впрочем, ты уже не у дел. Не обломиться тебе больше никаких инструкций, процентов и контрактов.
— Так нельзя! — закричал Петр Петрович. — Я гениален! И я все рассказал!
— Так я вполне верю. Только не ори, — Лоуд вдавила тряпку в сопротивляющийся рот. — Ты все рассказал, я тоже, что могу для честного разговорчивого человека сделаю. Глянь какой острый, — оборотень продемонстрировала древко метлы, действительно заточенное до остроты зубочистки. — Все быстро кончится, и ахнуть не успеешь.
Наохаться, вернее, намычаться инженер все же успел: пока Лоуд его через заднюю дверь во двор к сараю выволакивала, пока пристраивала под нужным углом.
'Лорина' все равно пришлось ждать. Лоуд хорошо знала, что время — понятие тягучее, вроде жевательной резинки, только по большей части вкусом куда как поганее.
Подлетел автомобиль, выскочил помогать с мешками Колька, обеспокоился:
— Случилось что, товарищ Островитянская?
— Всегда что-то случается, — философски подтвердила оборотень. — Поехали, Никола, ситуация проясняется, ветер попутный, оглядываться нам некогда.
________________________________________
[1] Отвори осторожно калитку
И войди в тихий садик, как тень,
Да надень потемнее накидку,
И чадру на головку надень.
Строки романса 'Калитка' ('Только вечер затеплится синий') 1898г. Авторство спорно, приписывается А. Обухову, А. Будищеву, В. Буюкли.
[2] Лиговский пр. 10.
Глава четырнадцатая. Накануне. Вечер.
Смольный. Кабинет 'Общего орготдела'
28 часов до часа Х.
За окном темнело, телефонная связь наладилась, но в столовой Смольного временно кончился кипяток. Следовательские усилия принесли несколько имен, появилось два телефонных номера, имеющие потенциальную ценность. По-крайней мере, на трофейной салфетке они были написаны разным почерком, следовательно, террористы звонили по указанным номерам неоднократно. С именами ничего определенного нащупать не удалось: по большей части они оказались неполными, обозначенными инициалами или сокращениями, скорее всего, не из соображений конспирации, а для краткости. Исследовательскую работу тормозило непредвиденное обстоятельство — у межфракционной группы не оказалось телефонной книги. Товарищ Дугов направился на поиски необходимого справочника и сгинул.
— Пополняется гарнизон, — отметил Лисицын, прислушиваясь к топоту многочисленных сапог за дверью.
— Да, был наш кабинет крайним, теперь сместились в середину, — согласилась Катрин, затачивая затупившийся от непомерных делопроизводящих усилий карандаш.
— Послушайте, Екатерина Олеговна, а как... — осторожно начал штабс-капитан, — как, если, в общем..., какие перспективы?
— Однозначные. Сегодня-завтра Зимний спустит флаг.
— Это я понимаю. Но если взглянуть шире?
— Если шире, то не вчера начались в России непростые времена, не завтра они и кончатся. Или вы о чем-то конкретном?
— Именно. О конкретном. Понимаю, многого вы мне не расскажете, но если в пределах допустимого?
— Олег Петрович, с чего вы взяли, что я обладаю исчерпывающей информацией и даром предвидения?
— Да вот с вашего ножа и взял, — честный офицер кивнул на клинок в руках собеседницы. — Ручная работа, уникальная. Ваша осведомленность о легких пулеметах, ваша, э-э..., неподражаемая спутница, и прочая, прочая...
— Гм, ну, эти детали вполне банальные и объясняемые. Нож действительно дареный, кованый на заказ, серебро на нем... излишества, да. Или вы про что-то иное думаете?
— Я вообще не думаю, — сказал не только честный, но и умный штабс-капитан. — Я пытаюсь найти стрелков и беспокоюсь. Эгоистично беспокоюсь. У меня, видите ли, семья. На Торговой квартиру снимаем. Нужно семью немедленно из Петрограда вывозить? Каковы ваши предчувствия?
— У меня не предчувствия, у меня имелся прогноз на наиболее вероятное развитие событий. Составляла этот 'гороскоп', естественно, не я, у меня с математическими способностями неважно. Но если в общих чертах, то особого секрета нет. После коротких боестолкновений, Зимний сдан, власть берут большевики. Дальнейшие политические сдвиги масштабны, но пока весьма туманны. Но при прогнозировании не учитывалось влияние 'пулеметчиков'. Они изрядно подлили масла в огонь.
— Пусть не радикально, но последствия провокации мы могли приглушить, — напомнил Лисицын. — В Смольном знакомы с версией о 'третьей силе', в штабе Округа знают детали, уверен, в Зимнем тоже осведомлены. Возможно все-таки возобновление переговоров, как считаете?
— Да постойте вы с этими геополитическими решениями, — Катрин сунула нож в ножны. — Вы о семье спрашивали. Если волну террора удастся сбить, думаю, вашей семье в ближайшее время ничего не будет угрожать. В дальнейшем, разумнее выбраться из Петрограда, двинуться, к примеру, на юг и быть готовым сесть на пароход. Это в случае ожесточения внутренней ситуации. Если вы покидать Россию твердо не намерены, стройте новую армию. Полагаю, она будет большевистской, но все равно русской. Как бы мы с вами к ним не относились, сейчас здесь, в Смольном, сосредоточены самые дееспособные силы страны. Хотя и звучит парадоксально. Не согласны — хватайте жену, фамильные драгоценности и на пароход. Во франциях-англиях тоже люди живут, я и сама пробовала. Унылое, конечно, но бытие. Вот Германию категорически не рекомендую, там микроклимат дурной.
— Спасибо за совет, — Лисицын помолчал. — С фамильными драгоценностями у меня не густо, да и жены нет. Семейство: мать, жена брата — убит под Равой-Русской, двое племянников. Но Россию покидать не хочется.
— Понимаю. Вам решать. Насчет семейного положения — это вы напрасно, пора расширить. Племянники тоже хорошо, но чем семья больше, тем лучше.
— Не сложилось как-то.
— Сложится. Только на товарища Островитянскую не заглядывайтесь. Женщина она, конечно, прелестная, но как раз семейная, и семейство у нее этакий клан, что...
— Догадываюсь, — засмеялся Лисицын. — И в мыслях не имел. Но смотреть на нее исключительно приятно.
— Согласна, сама иногда любуюсь.
Затрезвонил телефон — с Пушкинской докладывали, что поменяли состав засады — теперь в квартире сидели красногвардейцы, а представители училища прапорщиков выдвинулись на улицы. Штабс-капитан позвонил в Ушаковскую больницу — там патрули тоже прикрывали оба входа и были начеку.
— Идея совместного патрулирования еще утром казалась абсурдной, — сознался Лисицын, вешая трубку. — Теперь выглядит вполне естественно — все ловят немецких пулеметчиков. Идея ведь вброшена, как нынче говорят 'в массы', не совсем случайно, так, Екатерина Олеговна?
— Версия родилась на ваших глазах и основания для нее имеются. Другое дело, что в больнице нужно задержать инвалида-свидетеля, а не зловещих пулеметчиков. Я до сих пор не уверена, что он имеет непосредственное отношение к террористам.
— Иной раз деньги творят гадкие чудеса. Польстился солидной мздой, пустил на постой, помог с тайниками...
— Вы его дочь видели? Едва ли в последнее время её осыпало дождем материальных благ. Судя по слухам, строго наоборот.
— Да, девочку жаль...
В дверь бахнули кулаком, вошла товарищ Островетянская и вопросила:
— Кого вам тут жаль? Могли бы у входа встретить, с мешками помочь.
Сама товарищ оборотень отягощена была не особо — мешки несли двое добровольцев-красногвардейцев. Но, невзирая на эту счастливую случайность, настроение у оборотня явно было не из лучших. Села за начальственный стол, сняла платок, элегантно поправила волосы:
